Лиз Тайнер - Дама сердца

– Спасибо, что рассказали об этом.

Он кивнул в сторону своего дома:

– Я предупредил свою нынешнюю жену, что вы можете приехать. Рассказал ей правду. Она смеялась. Говорит, так мне и надо.

По дороге обратно в карете висела тишина, и колени Эджа оказались так близко, что во время скачков по ухабам они натыкались на колени Лили. Она заметила, что Эдж наблюдает за ней и его лицо искренне, как никогда прежде.

– Интересно, он может лгать? Наверняка лжет, – ответила она своим мыслям. – Убеждает меня, что я – законнорожденная, когда это не так.

– Какой ему от этого прок?

– Он женат и, возможно, хочет, чтобы жена думала о нем лучше, чем есть на самом деле.

– Сомневаюсь. Он говорил со мной о своей жене. – Эдж потянулся к Лили, касаясь ее подбородка и притягивая ее лицо ближе. Он пристально взглянул на нее: – Вы нисколько не похожи на него, разве что у вас обоих карие глаза.

– Но некоторые люди не умеют признавать ошибки и лгут, даже когда правда… – Она коснулась своей щеки. – Я всегда считала, что похожа на него.

Он скользнул пальцем по ее верхней губе, касаясь тоненького шрама от того памятного падения с дерева.

– Уверен, вы совершенно на него не похожи. – И Эдж поцеловал Лили, заставив тепло разлиться у нее внутри, а ее мыслям – испариться. Он отпрянул. – По мне, так вы не похожи ни на кого на свете. Просто на саму себя. – Кончики его пальцев пробежали по ее чертам, изучая их.

Только она не чувствовала себя самой собой. Когда Эдж смотрел на нее и касался ее, Лили была герцогиней.

Он снова поцеловал ее, нежно укачивая в объятиях.

Когда Эдж остановился, сознание медленно вернулось к Лили и ее окружил покой. Карета остановилась. Стук копыт стих.

– Теперь вы можете выкинуть из головы все слухи, – тихо произнес он. – У вас нет ни малейшей причины отказываться от своей жизни.

Его слова рассеяли безмятежность. Лили покачала головой:

– Я слышала ссору матери и отца. Он сказал, что я – ребенок кузнеца.

Кучер открыл для них дверцу. Эдж дал ему монету и жестом приказал оставить их. Лили не слышала, что ответил кучер, но дверца с еле слышным щелчком закрылась.

В свое время Лили подслушала разговор матери и отца. Она не помнила сам момент, когда узнала правду, но слухи сопровождали ее всегда. Кажется, бабушка по отцовской линии однажды, когда Лили была еще маленькой, упомянула об этом в ее присутствии. Старуха явно презирала жену своего сына.

– Это не имеет значения, – бесстрастно произнес Эдж.

– Для меня это означает целый мир, – ответила Лили. – Всю свою жизнь я считала, что человек, который вырастил меня, делал это из сострадания, жалости или чего-то в этом роде. Я была крохотной птичкой, случайно залетевшей не в свое гнездо. Весь город верит в это. Буквально все. Не понимаю, почему мать делала из нас посмешище. Все вокруг считали моего отца хорошим – или глупым. Только мать знала, что я – его дочь, и позволяла всем верить в эту ложь.

– Заботиться о ребенке, рожденном в браке, – обязанность мужа.

– Я и была обязанностью. Не дочерью.

Лили закрыла лицо ладонью, желая скрыть свои мысли от Эджа. Он никогда не понял бы. Она и сама ничего не понимала.

Эдж подался вперед:

– Лили, пора забыть об этом. Мистер Харт давно знает вашу мать и считает вас законнорожденной. Это повод для радости.

Она покачала головой:

– Нет. Я не могу об этом забыть. Почему я должна ему верить? Он мог притворяться. Или поступить так из добрых побуждений, пытаясь защитить мою мать.

– Тогда просто забудьте об этом. Оставьте это в прошлом, перестаньте изводить себя.

– Как я могу об этом забыть? Сначала вышла эта статья в газете, а потом, спустя несколько лет, в книге Свифт появилась история о том, что моя мать была неверна моему отцу и я появилась в результате ее измены. Эти слова никогда не стереть из памяти.

– Вам нужно лишь выбросить их из своей головы.

Она положила ладонь на его руку:

– Каждый раз, бывая в гостях после скандальной публикации, я задавалась вопросом, есть ли в этом доме та книга. Я смирилась с тем, что я другая. Не полная сестра Эбигейл, а единоутробная. Это она была настоящей дочерью, не я. Мои родители не должны были допускать этого. – Лили подумала о кузнеце. – Мистер Харт понимает, что тоже поступил со мной несправедливо. Все это время он знал, что я не его дочь, но позволил всем вокруг сплетничать об этом.

– Лили, – он взял ее за плечи, – вы не можете вернуться назад и изменить прошлое. Я не могу стереть шрамы со своих ног. А вы не можете стереть шрамы с вашей жизни.

Легко ему говорить! Его шрамы не видел никто. Они спрятаны. А о тех, что появились в душе из-за статьи о его отце, никто не посмел бы ему напомнить.

– То, что совершили другие, не влияет на то, кто вы есть. Перестаньте об этом волноваться. Это лишь обычный день в календаре. Пора двигаться дальше.

– Каждый день своей жизни вы проводите на пьедестале светского общества.

– Только не в таверне.

– Вы можете узнать другую жизнь в таверне и вернуться обратно в карету с гербом на боку. С этим позолоченным символом, демонстрирующим, что вы – один из избранных. Каждую секунду жизни вы осознаете свою значимость.

– Я осознаю свою значимость из-за факта моего рождения. Не потому, что я совершил нечто полезное. И теперь я готов изменить это. Я могу работать, чтобы сделать жизни других людей лучше. Но в моем распоряжении не так много времени. Мои раны доказали мне это.

– А моя роль заключалась в том, чтобы быть сестрой Эбигейл, и я старалась защищать ее от любых волнений. Я тряслась над ней с рвением гувернантки, потому что не могла допустить, чтобы что-то произошло с единственным человеком, который меня обожал.

Лили никогда прежде не осознавала этого. Эбигейл воспринимала ее именно такой, какая она есть.

– Теперь вы можете думать о себе. О своем будущем.

– Да, могу. – Она опустила взгляд на свои пальцы. – Эбигейл скоро выйдет замуж и начнет новую жизнь. Отец предпочитает уединение. Мать уехала. Мне будет комфортно дома. – Лили подняла голову. – Мать сказала, что это я виновата. Я виновата в ее ссорах с отцом. Она заявила, что ее жизнь была бы гораздо лучше, если бы я не появилась на свет.

Глаза Эджа вмиг сковало сталью.

– У вас очень веские причины не выходить замуж. – Он поднял ее носовой платок, который почему-то оказался на полу кареты.

Эдж передал Лили платок, но их пальцы не соприкоснулись. Ее сердце заныло от боли.

– Не думайте, что я верила ей, когда она обвиняла меня. Наоборот, адресовала все ее претензии ей же. То, что она винила во всем меня, только еще больше пятнало ее поступки.

– Она была вдвойне не права.

– Когда я услышала рассказы о том, как леди Каролина Лэм пыталась привлечь внимание Байрона, я подумала о поведении своей матери. Меня порадовало, что мама была не единственной женщиной, погрузившейся в любовную драму.

Дружба матери с Софией Свифт была сущей катастрофой. Обе женщины были увлечены одним мужчиной – и разругались в пух и прах. Вскоре после этого и были опубликованы «Мемуары». К тому моменту, когда книга вышла в свет, мать уехала из дома.

– Я никогда не думала о том, каково это – быть законнорожденным ребенком, – призналась Лили. – Хорошо, думала, но редко. Мне казалось, это все равно что прикидывать на себя чужую роль. Мне хотелось быть довольной тем, кто я есть.

– Вам стало бы легче, если бы вы поговорили об этом со своей матерью.

Лили ответила, тщательно подбирая слова:

– Я не хочу находиться рядом с ней.

Его брови понимающе взлетели вверх.

– У каждой семьи есть свои скелеты в шкафу. То, что нужно оставлять в пределах семьи, – заметил Эдж. – Уверен, вы читали об оплошности моего отца.

Все перевернулось у Лили внутри.

– Да, я знаю об этом.

Ей было известно о жизни Эджа намного больше, чем он думал. Лили даже знала, что когда-то у Эджа был роман, хотя и не была знакома с той женщиной.

– Вы знали о ребенке до того, как это появилось в газете? – спросил Эдж.

– Да.

– И не говорили мне?

– Конечно нет. Вы были бы мне благодарны?

– Нет.

– Вы поверили бы мне?

– Не знаю, поверил бы я вам сразу, но позже – точно. Отец признался во всем матери после того, как она прочитала об этом. Милая тихая беседа за закрытыми дверями, после чего он вышел, а у нее не хватило сил покинуть комнату.

– Любовница едва ли была счастливее. Она бывала в доме моей матери до рождения ребенка.

Лили было больно лишний раз вспоминать о мире, в который она окуналась, когда уезжала из дома отца.

О чуждом мире развлечений, страданий, веселья и вседозволенности.

– Вы знали ее? – прямо спросил он.

– Да. Моя мать не была долгожданной гостьей в свете и знала всех, кто находился в той же ситуации, что и она. Любая замужняя женщина, не водившая романы на стороне, никогда не переступила бы порога ее дома. Мама привечала любовниц мужчин из высшего общества. Эти женщины делились сплетнями. У моей матери был муж, который помогал ей материально, а у других женщин зачастую такой поддержки не было. Я часто видела этих любовниц и слышала истории их жизни.

Эджворт помедлил, подбирая слова.

– Я позаботился о том, чтобы у любовницы отца были деньги для отъезда из страны.

Иного выхода он не видел. Отец не мог просто бросить мать и завести другую семью. Как мать появлялась бы потом на светских мероприятиях, где мог присутствовать ее муж? Герцог был желанным гостем всегда, и никто не пригласил бы его жену, если бы тот избегал ее. Большинство друзей остались бы с ним. Окружающие приняли бы его сторону, а мать стала бы изгоем.

Да и отец сильно изменился за год – стал рассеянным, слабохарактерным. Он планировал уехать куда-нибудь с любовницей, но был не в состоянии сделать это.

И Эдж принял решение за него.

Эдж заплатил той женщине, чтобы она уехала, и это стоило определенных усилий. Сознание отца стало спутанным, и Эдж использовал это в своих интересах.

Он с сочувствием отнесся к той женщине. Согласился с тем, что она оказалась в затруднительном положении. Нашел ей за деньги мужа и отправил с ребенком в Америку. Расписал ей, как хорошо жить в развивающейся стране. Он сделал то, что было лучше для всех, включая ее. Разве нет?

А потом все вокруг поняли, что сознание отца давным-давно угасает. Стало очевидно, что он уже какое-то время слабел и скрывал это от своей семьи.

Это помогло матери Эджа перенести измену.

Сам Эдж переживал гораздо тяжелее. Он все думал, не сокрушил ли отца гнет обязанностей, или это вмешалась сама судьба.

– Вы сможете оставить это в прошлом, – повторил Эдж Лили.

Но сам он не мог сделать то же самое. Он мучился угрызениями совести за то, что управлял жизнью отца. За то, что не понимал происходящего, пока не вышла эта ужасная газетная статья.

– Мне пора. – Лили повернулась к дверце кареты, но Эдж успел сжать ее пальцы. Она вытянула кисть из его ладони, отступая. – Я должна идти.

– Давайте встретимся в саду сегодня вечером.

– Мне нужно поговорить с отцом.

– А потом снова встретиться со мной.

Поинтересовавшись у камердинера, когда отец будет дома, Лили села ждать в гостиной. Каждый раз, желая узнать, где отец, Лили или Эбигейл спрашивали его камердинера. Ответ всегда был одинаковым: «Работает». Иногда камердинер отвозил их отцу еду, одежду и принадлежности для бритья.

Лили и Эбигейл могли не видеть отца по несколько дней, и это было вполне в порядке вещей.

А потом они с Эбигейл садились ужинать, и тут появлялся отец. Обычно он заходил с коричневым портфелем, набитым документами.

Лили взяла кулинарную книгу и вытащила закладку – бумагу с гербом герцогини, которую Лили сложила в форме бумажного змея.

Вся еда в этой книге казалась невкусной. Лили положила закладку на первую попавшуюся страницу, закрыла книгу и оставила ее на коленях.

Солнце залило все за окном красками вечерней зари, и до Лили донесся стук двери. Она услышала голоса отца и одного из слуг, но не смогла разобрать ни слова.

В такой красивый вечер казалось возможным даже самое несбыточное.

Лили представляла Эджворта своим мужем. Воображала, что у них есть дети. Карапузы, играющие в том же саду, где их родители проводили время в детстве.

Она закрыла глаза, представляя дом, который хотела. Спокойный. Будь Эджворт рядом, она поставила бы на место всех этих высокомерных женщин из светского общества. Он защитил бы ее от их колкостей одним своим присутствием.

Скрипнула ступенька, и стук ботинок отца смягчил ковер. Проходя мимо комнаты, отец остановился, заметив Лили.

Годы сидения в комнате над доверенными на сохранение банкнотами сгорбили его плечи и сказались на его росте. Сейчас он едва доходил Лили до плеча. Его брови давно поседели, а нависшие веки прикрывали вечно усталые глаза. На его круглом лице Лили не могла рассмотреть ни одной черты, которую находила в себе.