Умный, способный пробудить интерес, а потом и завладеть вниманием тех, к кому он приближается, честолюбивый, деятельный, этот суконщик, должно быть, наделен талантами, необходимыми для того, чтобы обеспечить себе хорошее положение, богатое будущее, но обладает ли он теми важнейшими качествами, которые могли бы сделать его надежным компаньоном, верным мужем, другом всей жизни?

В сущности, метр Брюнель ничего об этом не знал.

— Итак, я имею честь просить вас выдать за меня вашу дочь, — закончил молодой человек.

Чтобы подчеркнуть официальный характер этой просьбы и одновременно не выглядеть слишком прямолинейным, суконщик не к месту рассмеялся.

— Черт побери, я выражаюсь как нотариус! — воскликнул он с виноватым видом, который несколько успокоил метра Брюнель. — Не сердитесь на меня, пожалуйста, за то, что я оглушил вас своими речами, но только так мне удастся скрыть свое волнение!

Это было почти ответом на все вопросы Этьена и, во всяком случае, началом его успокоения.

«Этот тон мне нравится уже больше! — вздохнул он. — Если он способен на такую непосредственность, то ничего не потеряно!»

— Я мало сомневался в том, что вы собирались мне сказать, — без обиняков заявил ювелир. — Ваше предложение делает мне честь, оно лестно для всех нас. Мы с женой чувствуем симпатию к вам, и вы, как я думаю, не удивляетесь тому, что я об этом говорю. К тому же до меня дошли слухи о вашей превосходной репутации как суконщика. Мне кажется, что и моя дочь также расположена к вам, что немаловажно. Таким образом, у меня есть все основания для того, чтобы ответить вам в удовлетворительном для вас смысле. Но брак дело серьезное, это необратимое таинство. Поэтому, прежде чем на него решиться, следует проявить осторожность, всесторонне гарантировать правильность такого шага. Вот что я предлагаю, чтобы вы с Жанной лучше узнали друг друга: поухаживайте достаточно скромно за моей дочерью, встречайтесь с нею как можно чаще, ничем ее не компрометируя, беседуйте, посмотрите, совпадают ли ваши вкусы, мнения и мысли. Только потом поговорим о помолвке.

Молодой человек казался разочарованным.

— Я понимаю ваши сомнения, — проговорил он, — они гарантируют нас от шага, основанного лишь на преходящем влечении друг к другу, но, как бы это ни было справедливо, я не могу скрыть от вас, что с нетерпением жду момента, когда стану супругом вашей дочери, образ которой не дает мне покоя даже во сне! Тем не менее я склоняюсь перед вашим желанием.

Матильда и счастливая избранница были снова приглашены в залу, где они незадолго до этого оставили мужчин наедине. В нескольких словах метр Брюнель изложил им суть дела.

— Я разрешил Бернару ухаживать за вами, дочка. Беседуйте побольше друг с другом, обсудите все, что кажется вам южным, не оставляйте никаких неясностей. Проверяйте на досуге свои чувства и мысли. Это нужно сделать теперь. Когда вы поженитесь, будет уже поздно.

Жанна подтвердила сказанное о ней отцом.

— Я вдвойне счастлива это слышать, — заявила она. — Во-первых, потому что я этого ждала, и во-вторых, я тоже считаю, что нам нужно получше узнать друг друга. Я не очень уверена в своих чувствах, которые, возможно, не больше чем мечты. Если я и думала о вас, месье, пока вы были в Италии, чего я не скрываю, то по той ли причине, что вы заняли место в моем сердце или же из-за прочитанных мною романов? Ни вы, ни я в этот час не можем дать удовлетворительного ответа на этот вопрос. Предстоящие недели скажут нам об этом лучше, чем все письма, которыми мы могли бы с вами обменяться. Не так же ли думаете и вы сами?

— Что до меня, то, как мне кажется, испытание, предложенное вашим отцом, вряд ли могло бы что-то добавить или отнять у моих таких искренних чувств. Сила их не позволяет мне ставить их под сомнения, — ответил Бернар.

Его заявления, поддержанного пламенным взглядом, было достаточно для того, чтобы кровь хлынула к щекам девушки, как бы она ни была к этому подготовлена.

— Тем не менее, — продолжал он, — если вы, как и метр Брюнель, считаете желательным пройти через это испытание, я, разумеется, склонюсь перед вашими желаниями. Я задержусь в Париже на некоторое время, и вы сможете видеть меня так часто, как сочтете это уместным.

Этьен хлопнул в ладоши и распорядился подать ячменное пиво.

— Это мудрое решение, — сказал Арно Матильде, зашедшей к сыну объявить новость ему и Джунии. — Эта отсрочка позволит нашим голубочкам лучше присмотреться друг к другу, да и у нас будет время оценить по достоинству претендента!

Матильда чувствовала себя успокоенной и довольной.

— Вы не можете себе представить, какую удивительную новость узнал я вчера, — снова заговорил с оживлением Арно. — Ей-Богу, эта новость почти так же восхитительна, как ваша!

— Какая-нибудь новая помолвка?

— Вовсе нет! Вообразите себе, я встретил Рютбёфа, сообщившего мне как о счастливом событии, что он соединился с Гертрудой!

— Бедный мальчик!

— Он попался на крючок этой любительнице мужчин!

— Он сумасшедший!

— Именно так я ему и сказал, но ему это не понравилось. Он самым серьезным образом заявил мне, что его подруга — умная женщина, что она любит поэзию, поощряет его творчество и служит ему хорошей советчицей.

— Да, весьма вероятно, она поведает ему немало плачевных сюжетов, чтобы вдохновить его на сочинение мстительных стихов, направленных против ее приятельниц, мужья которых значительно моложе их самих.

— Ладно, полно говорить о Гертруде, займемся лучше Тибо, он куда более интересен!

В следующее воскресенье состоялись крестины ребенка. Жанна и Бертран были крестными матерью и отцом. Было множество конфет и всяких мелких подарков. По обычаю, Джуния на церемонии не присутствовала. У себя в комнате, в своем восхитительном одеянии, она ожидала визитов знакомых женщин, которые, не упустив этой возможности, прошли перед нею длинной чередой. Вместе с молодой матерью они смеялись, пили и ели сначала у нее, а потом и в большой зале, где к ним присоединились за праздничным обедом все члены семьи.

Сидя рядом с Бернаром, Жанна переставала смеяться лишь для того, чтобы в очередной раз покраснеть, обменяться замечаниями со своим соседом или отпустить какую-нибудь шутку, заставлявшую их обоих расхохотаться.

Этот апрель решительно напоминал другой. Как и тогда, он сулил многое, для чего было достаточно одной лишь веры, как и тот апрель, он был полон двусмысленных прелестей весны.

Флори решила приехать с Агнес в Париж в конце апреля, ко дню святого Марка. Ее здесь ждали.

В день ее приезда лил дождь со снегом и градом. Флори познакомилась с Джунией и с Тибо, впервые за девять лет увидела Арно. Все эти годы он не признавал ее, отбрасывал мысли о ней. Не забывая об этом таком тяжелом прошлом, они боялись неизбежной встречи. Она оказалась совсем простой. Они подошли друг к другу, расцеловались, в один голос сказали, что очень рады вновь видеть друг друга, и рассмеялись этому. Этот смех стер в их сознании ошибку одной и остракизм другого и восстановил отношения, которые когда-то были такими доверительными.

— Ваша сестра несчастна, — сказала позже Джуния мужу. — Ее глаза причинили мне боль.

Арно, которого Матильда в конце концов посвятила в то, что произошло с Флори, не решился рассказать об этом Джунии.

— Филипп вернулся из поездки ко двору короля Англии, куда его посылал наш король, — заметил он в размышлении. — Не воспользоваться ли мне этим, чтобы попросить у него прощения за то, что собрался выступить посредником лишь по возвращении его из Англии? Он пробудет несколько дней в Париже, я это знаю. Почему бы мне не отправиться к нему с визитом? Когда-то мы с ним хорошо понимали друг друга. Разумеется, я один могу поговорить с ним так, как нужно… у нас большой общий палестинский опыт… я, надеюсь, найду, что ему сказать.

Вскоре начались Майские праздники.

Жанна и Мари с многочисленными друзьями отправились в лес Руврэ за цветами и зелеными ветками. Сердитый Робер давно умер, и с ними в лес пошли двое слуг. Они же и помогли им принести охапки дрока, ириса и калюжницы.

Занятая плетением кружев в плодовом саду, где между деревьями обильно распускались цветы, которые все называли венчиками, под теплым весенним солнцем, Флори присматривала за Агнес, игравшей в траве со старшей дочерью Бертрана. Она проводила утром своих сестер в лес. Сейчас она увидела их вновь, смеющихся, с распущенными волосами.

Девять лет назад она сама участвовала в таком же походе на заре, в приготовлениях к Маю, беззаботная и радостная. Тогда этот праздник светлых времен был невинным и радостным для новобрачной, еще сохранявшей свое место среди девственниц, принявших ее в свою чистую компанию… Голиарды, Артюс Черный, наконец, Гийом ворвались в этот мир, в котором еще царило детство. Они его разрушили навсегда… Как могла она с того самого дня не усомниться в намерениях своего случайного спасителя? Он появился там так кстати, словно специально для того, чтобы их защитить, защитить ее. И она в своей наивности даже не удивилась этому совпадению. Ведь Кларанс ей сразу сказала, что догадалась о тайне, сжигавшей сердце и чувства юного меховщика.

Господи! Какая черная дорога пролегла от леса Руврэ до леса Брешнэй!

— Когда мы вырастем, мы тоже пойдем за «маем», как ваши сестры? — с горящими глазами спрашивала свою приемную мать Агнес, державшая за руку маленькую Бланш, с которой они прекрасно играли.

— Ну, разумеется… если вам это будет приятно, моя козочка…

Не отрывая глаз от работы, Флори вспоминала все странные повороты своей судьбы, когда послышавшиеся за ее спиной шаги заставили ее обернуться. К ней подошел Арно, как бывало когда-то, когда они с полуслова понимали и во всем доверяли друг другу…

— Глядя на вас, спокойно сидящую под этими цветущими вишневыми деревьями, можно подумать, что рассматриваешь какую-то иллюстрацию к старинному рассказу, — заметил он. — Как Пенелопа, вы прилежно склоняетесь над вечной женской работой, которая так хорошо служит вашему уединению!

Не ошибалась ли она? Нет ли какого-то прозрачного намека в этом сравнении? Она приняла игру:

— Правда, брат, я рукодельничаю, по сравнение этим и кончается. Не надеясь ни на какое возвращение путешественника, мне не приходится ночью распускать то, что я вышила днем.

Он уселся на скамью рядом с нею.

— Вы уверены в том, что вам некого ждать?

Флори не успела полностью осознать значение этого вопроса, как сердце ее словно сорвалось с цепи.

— Вы имеете в виду Филиппа?

— Да. Он вернулся из Англии и сейчас в Париже.

— Уж если вы заговорили со мною об этом, значит, вы спросили и его. Что же он вам ответил?

— Что его уединение не принесло ему ничего нового, кроме того, что он чувствовал раньше.

— То есть?

— Что вам надо быть терпеливой и не отчаиваться.

— Согласен ли он простить меня?

— После всего того, что он пережил в Палестине, он пришел к тому, что должен вас простить, не держать на вас зла за причиненную когда-то боль. Старые раны зарубцевались. Увы, то, что врач из Монлуи рассказал ему по вашей просьбе, вновь разбередило их.

— И что же он намерен делать?

— Снова удалиться. Путешествовать. Попытаться понять, сможет ли жить без вас, причинившей ему столько страданий, или же, наоборот, что, несмотря па эти страдания, вы ему по-прежнему необходимы.

Флори не отрывала глаз от своих рук, лежавших на забытой работе. Внезапно узор стал ей не виден: из глаз ручьем полились слезы.

— Как вы думаете, есть какая-нибудь надежда на то, что он вернется ко мне?

— Не знаю. Мне кажется, он любит вас несмотря ни на что, но разочарования, обиды, тоска сделали свое черное дело в сердце, которое по самой своей природе одарено нерушимым стремлением к постоянству. Очевидно, ваш муж из тех очень немногих людей, которые не в состоянии расстаться со своей первой любовью… ему следовало бы вышить на красно-черном гербе, который отныне принадлежит ему, девиз: «Верность и Нежность»!

— Я не достойна ни того, ни другого!

— Да, верно, Флори, вы совершили много ошибок, но теперь вашего злого гения больше не существует. Молите Бога, чтобы добрый гений, которого ваши ошибки, возможно, еще не совсем отдалили от вас, вернулся к вам, пока еще не поздно!

— Так, значит, вы оставляете мне эту маленькую надежду?

— А вы сами, сестра, вы любите его, несмотря на все то, что произошло?

— От чистого сердца могу ответить вам, Арно, что да. Я обнаружила в надолго закрывшихся уголках моей души чувства, которые считала утраченными. За этим безумным увлечением, бросившим меня в бездну, о которой вам известно, уцелела, выжила втайне неведомая раньше любовь. Она возродилась во всей своей реальности.