— Но я хочу отдать его вам, и только вам, — повторила Мэрибет. — Я хочу, чтобы это был ваш ребенок. Я не могу, Лиз, — продолжала она, тихо плача, и Лиз обняла ее. — Я не могу… У меня не хватит на это сил… Я не знаю, как это делается… и не могу заботиться о нем… Пожалуйста… Помогите мне… пусть это будет ваш ребенок… Никто не может понять, каково мне — знать, что я не могу его растить и при этом желать для него как можно лучшей жизни. Ну пожалуйста, — в отчаянии закончила она, и Лиз тоже разрыдалась.

— Я ничего не могу тебе ответить, дорогая, пока не поговорю с Джоном. Такие вещи надо решать сообща. Но если мы усыновим твоего малыша, ты сможешь приезжать сюда, когда захочешь, помни об этом. Я не хочу, чтобы ты сторонилась нас после того, как мы это сделаем. Никто не будет знать о том, что это твой ребенок… и сам ребенок не будет знать… только мы… Мы полюбили тебя, Мэрибет, и мы не хотим тебя терять.

Лиз прекрасно осознавала, как много эта девочка значила для Томми, да и для них с Джоном. А ее неожиданное предложение — это редкая возможность, неожиданный дар, и ей нужно было время, чтобы переварить это.

— Я должна поговорить с Джоном, — повторила она наконец. — Пожалуйста, скажите ему, как сильно я этого хочу, — взмолилась Мэрибет, не отпуская руки Лиз. — Пожалуйста… Я не хочу, чтобы моего ребенка растили неизвестные мне люди. Если он будет с вами, это будет так хорошо… пожалуйста, Лиз…

— Посмотрим, может быть, так все и будет, а сейчас тебе надо прилечь, — ласково ответила она, пытаясь успокоить Мэрибет. Этот тяжелый для нее разговор вызвал ненужное нервное возбуждение, вредное и для юной мамы, и для ее ребенка.

Лиз дала ей подогретого молока, и они еще немного поговорили на эту тему, после чего Лиз почти силой отвела Мэрибет в комнату Энни, поцеловала на ночь и вернулась в свою спальню.

Минуту она стояла молча, глядя на мужа и пытаясь предугадать, что он скажет ей в ответ на такое на первый взгляд безумное предложение.

Между прочим, и у Томми надо было бы спросить, хочет ли он этого. И вообще была тысяча «за» и «против». Но одна мысль об этой возможности заставила ее сердце биться сильнее, так, как оно не билось уже давно… это был бесценный дар на всю жизнь… дар жизни, который она уже не могла сделать себе сама… еще один ребенок.

Когда она скользнула в постель, Джон зашевелился, и Лиз очень захотелось разбудить его и спросить его мнение, но она не решилась. Муж обнял ее и привлек к себе, как делал в течение многих лет, пока страшная трагедия не заставила их стать жестокими по отношению друг к другу.

Лежа в его объятиях, Лиз пыталась понять, что она чувствует, что именно она хочет и какое решение будет наиболее правильным для каждого из них. Аргументы Мэрибет были очень сильны, но Лиз все равно сомневалась, действительно ли так будет лучше для ребенка или она идет на этот шаг только потому, что материнство очень привлекает ее.

Не в состоянии уснуть, Лиз лежала так очень долго, мысленно умоляя мужа проснуться, чтобы она могла поделиться с ним потрясающей новостью, и он наконец открыл глаза и посмотрел на нее, как будто почувствовав ее волнение.

— Что-нибудь случилось? — полусонным голосом спросил он, не зажигая света.

— Что бы ты сказал, Джон, если бы мы решили завести еще одного ребенка? — спросила она, с трепетом ожидая его ответа, потому что самой Лиз страстно хотелось принять предложение Мэрибет.

— Я бы сказал, что ты сошла с ума, — улыбнулся Джон и снова закрыл глаза.

Через минуту он уже снова заснул. Лиз получила ответ — но не тот, какой ей хотелось.


…Лиз не спала почти всю ночь, задремав только за полчаса до рассвета. Она была слишком возбуждена для того, чтобы спать, слишком растревожена, испугана и полна вопросов, забот, страхов и желаний.

В конце концов она встала, вышла на кухню прямо в ночной рубашке и сварила себе кофе. Лиз долго сидела на кухне, потягивая крепкий горячий напиток, и к восьми часам утра окончательно поняла, что ей надо делать.

Впрочем, она уже давно шла к этому, но у нее не хватало смелости на решительный шаг.

Но теперь пора было решаться — не только ради Мэрибет и ее ребенка, но ради себя самой, ради Джона и даже ради Томми. Им был предложен дар, и она не могла представить себе, как она от него откажется.

С чашкой кофе в руках Лиз вошла в спальню и разбудила мужа. Он удивился, что она так рано встала.

«Зачем просыпаться в такую рань в этом году, — спрашивал он себя, — чтобы бежать к елке и смотреть, что принес Санта-Клаус? Энни уже нет». Можно было поспать и подольше, тем более что ни Мэрибет, ни Томми еще не проснулись, и в доме царила тишина.

— Доброе утро, — сказала Лиз с улыбкой.

Это была робкая, смущенная улыбка, которую он уже давно не видел на ее лице, напомнившая ему о тех временах, когда они были намного моложе.

— Ты выглядишь так, будто что-то задумала, — улыбнулся он в ответ и перевернулся на спину, сладко потягиваясь.

— Так оно и есть, Джон. Мы с Мэрибет прошлой ночью имели долгую беседу, — сказала Лиз, садясь рядом с ним на кровати и молясь, чтобы он все понял и не отказал ей.

Это было решение, которое нельзя было откладывать, слишком много для нее значившее. Лиз так хотела ребенка и отчаянно желала, чтобы и Джон его хотел, но она боялась, что он воспротивится тому, что она предложит.

— Мэрибет хочет, чтобы мы воспитывали ее ребенка, — тихо продолжила она.

— Мы? — поражение переспросил Джон. — Мы все? И Томми тоже? Она что, замуж хочет за него выйти? Так я и знал, что этим все кончится.

Джон сел в постели, не скрывая своей тревоги.

— Нет, речь не об этом, не бойся. Мэрибет не собирается выходить за него замуж, по крайней мере сейчас. Речь идет о нас с тобой. Мэрибет хочет, чтобы мы усыновили ребенка, которого она скоро родит.

— Мы? Но почему? — никак не мог понять Джон.

— Потому что она считает нас хорошими людьми и достойными родителями.

— Но что будет, если она передумает, и что мы будем делать с этим ребенком?

Лиз улыбнулась — уж слишком он был растерян. Это было слишком сильное потрясение для рождественского утра.

— Я думаю, то же самое, что и с первыми двумя. В течение первых двух лет не спать ночами и мечтать когда-нибудь выспаться, а потом радоваться до конца нашей жизни… или жизни ребенка, — добавила она печально, вспомнив об Энни. — Это дар, Джон… может быть, надолго, может быть, всего на год — сколько судьба отпустит. И я не хочу отклонять этот дар. Я не хочу снова расставаться со своими мечтами… я никогда не думала, что у нас могут быть еще дети, и доктор Маклин говорит то же самое… но теперь в нашу жизнь вошла эта девочка и предложила нам дар, который поможет нам воплотить в жизнь наши мечты.

— Но если она, повзрослев и выйдя замуж, пусть даже за Томми, захочет вернуть его себе?

— Я думаю, что мы можем юридически защитить свои права, и потом, она говорит, что не сделает этого. Непохоже, чтобы Мэрибет была на это способна. Мне кажется, она действительно убеждена в том, что для ребенка так будет лучше. Она же понимает, что не сможет его растить. Она просто умоляет нас взять его.

— Подожди до того момента, когда она его увидит, — с циничной усмешкой заметил Джон. — Ни одна женщина на свете не способна после девяти месяцев полного единения с ребенком так просто отказаться от него.

— Некоторые могут, — решительным тоном ответила Лиз. — Я думаю, что Мэрибет сделает это — не потому, что ей наплевать на свое дитя, но, наоборот, потому, что она слишком волнуется за него. Это самое большое проявление любви к ребенку, на которое она способна: отдать его нам.

Слезы побежали по щекам Лиз, и она умоляюще посмотрела на мужа.

— Джон, я очень хочу ребенка. Я хочу его так, как никогда и ничего не хотела. Пожалуйста, не говори «нет»… давай это сделаем…

Джон посмотрел на нее долгим испытующим взглядом, и Лиз поймала себя на мысли, что возненавидит его, если он не позволит ей взять ребенка.

Она знала, что он не может до конца понять, через что ей пришлось пройти и как она хотела этого ребенка — не для того, чтобы заменить Энни, которая никогда больше к ним не вернется, но для того, чтобы продолжать жить, чтобы снова радоваться, смеяться, любить, чтобы снова засиял в тумане лучик солнца. Кроме этого, ей ничего не хотелось, и она не могла поверить, что муж это не поймет.

Если он откажется, думала Лиз, она просто умрет.

— Хорошо, Лиз, — ласково сказал Джон, беря ее за руку. — Хорошо, детка… я все понимаю…

Она разрыдалась еще сильнее и прильнула к нему, осознав, как была к нему несправедлива. Он все понимал. Он оставался все тем же, каким был всегда, и она любила его больше, чем когда-либо. Они прошли через страшное горе и выжили, а теперь получили надежду снова познать счастье.

— Мы скажем ей, что согласны, — продолжал Джон. — Но все равно сначала мы должны поговорить с Томми. По-моему, он должен видеть все это так же, как и мы.

Лиз согласилась с ним и еле дождалась, когда сын проснется.

Томми встал через два часа, когда измученная ночным разговором Мэрибет еще спала.

Мальчик тоже был сначала ошеломлен предложением своей подруги. Однако он совсем недавно начал понимать, что Мэрибет была действительно тверда в своем намерении отдать своего малыша, считая, что это справедливо и для нее, и для него; она хотела сделать это, чтобы обеспечить своему ребенку лучшую жизнь.

Кроме того, он понял, что имеет больше шансов удержать ее, и поэтому перестал уговаривать Мэрибет выйти за него замуж и оставить ребенка. На самом деле он считал, что это будет идеальное решение. Томми надеялся, что в один прекрасный день они с Мэрибет заведут своих собственных детей, но для этого ребенка лучшего варианта, чем усыновление четой Уиттейкеров, и придумать было нельзя.

И по глазам матери Томми легко мог прочитать, как много это для нее значило. Ему показалось, что его родители еще больше сблизились за это утро: отец выглядел спокойным и уверенным, сидя рядом с Лиз и держа ее за руку.

Сердце Томми наполнилось радостным ожиданием — скоро в их дом должен был войти новый человек.

Когда Мэрибет наконец проснулась, Лиз, Джон и Томми ждали ее в гостиной, чтобы сообщить ей о своем единодушном согласии.

Услышав это, Мэрибет заплакала от облегчения; потом она поблагодарила их и обняла каждого, заставив расплакаться и всех остальных. Это было время слез, время эмоций, надежды, любви и даров. Время для того, чтобы начать все сначала, приняв бесценный подарок от этой рыжеволосой девочки.

— А ты уверена, что поступаешь правильно? — спросил ее Томми днем, когда они пошли прогуляться, и Мэрибет кивнула.

Они уже вскрыли свертки с подарками и съели ленч, и молодые люди впервые за все утро остались наедине.

— Понимаешь, я этого очень хочу, — спокойно и уверенно сказала она.

Мэрибет чувствовала себя более спокойной и сильной, чем когда-либо.

Они дошли до замерзшего пруда и повернули обратно, пройдя в общей сложности несколько миль. Но Мэрибет говорила, что никогда не чувствовала себя лучше. Ей казалось, что она сделала наконец то, ради чего пришла в этот дом. Она подарила им то, что должна была подарить. И после того, как она это сделала, их жизнь непременно обогатится.

Мэрибет попыталась объяснить все это Томми на обратном пути, и ей показалось, что он ее понял. Но иногда ему было трудно с ней общаться. Она была такой взрослой, такой сильной и такой красивой, что Томми начинал чувствовать себя рядом с ней зеленым юнцом.

Поднявшись с ней на крыльцо своего дома, Томми поцеловал ее, вдруг почувствовав, как она напряженно вцепилась в его руку и согнулась. Он поддержал ее, борясь с растерянностью и страхом.

— О Господи! О Господи! — только и мог сказать Томми.

Он осторожно усадил ее на ступеньку. Мэрибет испуганно смотрела на него, держась за живот и пытаясь перевести дыхание после острого приступа боли.

Томми помчался за матерью, и, когда Лиз выбежала на крыльцо, Мэрибет по-прежнему сидела, широко раскрыв полные страха глаза.

У нее начались схватки, и это было гораздо больнее, чем она могла предположить.

— Ничего, ничего, — пыталась успокоить ее Лиз.

Она послала Томми за отцом, чтобы тот помог ввести Мэрибет в дом.

— Куда это вы ходили? До Чикаго?

— Только до пруда и обратно, — ответила Мэрибет, и у нее снова перехватило дыхание от следующей схватки.

Это была острая, раздирающая внутренности боль, и ей казалось, что еще одного такого приступа ей не выдержать.

— Роды не должны были начаться так неожиданно, — сказала она Лиз с недоумением.

Джон с женой помогли ей войти, а Томми стоял рядом со встревоженным видом.

— Утром у меня немного болел живот, а теперь началось вот это, — объяснила Мэрибет, не в состоянии поверить, что пришла пора решительного испытания.

— У тебя были судороги? — ласково спросила Лиз. — Или боли в спине?