Даниэла Стил - Дар

Ранние признаки родов иногда трудно было распознать, особенно такой неопытной девочке.

— Вчера у меня болела спина, а утром были спазмы и боль в желудке, но я думала, что это оттого, что я переела за праздничным столом.

Когда боль отступила, Мэрибет немного успокоилась.

— Может быть, все началось уже вчера вечером, — мягко сказала Лиз.

Это означало, что ее нужно было немедленно отвезти в больницу. Прогулка явно спровоцировала начало интенсивной стадии родов.

По срокам Мэрибет должна была родить завтра, так что она не перенашивала, и ребенку явно не терпелось появиться на свет. Получилось такое удивительное совпадение, что он вздумал родиться только после того, как Уиттейкеры решили его усыновить. Казалось, за них решала сама судьба.

Опытная Лиз начала немедленно засекать интервалы между схватками, а Джон пошел звонить врачу.

Томми сидел рядом с Мэрибет, держа ее за руку и глядя на нее с жалостью и состраданием. Сердце его разрывалось от того, что ей приходилось испытывать такую боль, и ему было странно видеть, что родители относятся к происходящему абсолютно спокойно. Они обращались с Мэрибет очень ласково, а Лиз не оставляла ее ни на мгновение.

Схватки, длинные и тяжелые, приходили через каждые три минуты, и Джон сказал, что доктор Маклин велел им немедленно приезжать. Через пять минут он должен был встречать их в роддоме.

— Что, надо ехать уже прямо сейчас? — спросила Мэрибет.

Она выглядела очень юной и очень испуганной, переводя взгляд с Джона на Лиз, а с Лиз на Томми.

— А еще немного мы не можем побыть дома?

Она готова была расплакаться, но Лиз заверила ее, что дольше тянуть нельзя. Пора было ехать.

Лиз быстро собрала для нее необходимые вещи, и через пять минут они были уже в пути.

Мэрибет сидела на заднем сиденье между Томми и Лиз, а Джон ехал так быстро, как только позволяло заледеневшее шоссе.

Доктор Маклин ждал их у дверей больницы вместе с медсестрой. Они посадили Мэрибет в кресло на колесиках и быстро покатили вперед. Мэрибет испуганно вцепилась в руку Томми.

— Не оставляй меня, — умоляюще произнесла она, сжимая его пальцы и плача. Доктор Маклин был тронут нежными отношениями этой юной пары. По его предположениям, роды должны были пройти без всяких осложнений. Мэрибет была молода и здорова, и не было оснований для тревоги.

— Ты увидишь Томми очень скоро, — успокоил ее доктор, — вместе с малышом.

Но Мэрибет начала от этого плакать еще сильнее, и Томми ласково поцеловал ее.

— Я не могу пойти с тобой, Мэрибет. Меня не пустят. Ну ладно, будь умницей — в следующий раз я буду с тобой, — пообещал он.

Томми осторожно высвободил руку, и медсестра, катившая коляску, снова двинулась вперед по длинному больничному коридору.

Мэрибет обернулась и испуганными глазами посмотрела на Лиз. После краткого разговора доктор согласился, чтобы мать Томми присутствовала при родах.

Лиз чувствовала, как сильно бьется ее сердце — и в лифте, и в предродовой палате, где Мэрибет раздели и осмотрели, чтобы понять, на какой стадии родов она находится. Бедная девочка к этому моменту была почти в истерическом состоянии, и медсестре пришлось сделать ей укол, чтобы она успокоилась. После этого Мэрибет стало лучше.

Было очень больно, но после очередного осмотра врач сказал, что ждать осталось совсем недолго. Матка полностью раскрылась, и Мэрибет была готова к потугам.

Ее отвезли в родовую палату. Мэрибет не отпускала руку Лиз. Доверчиво глядя на нее, она сказала:

— Пообещайте мне, что вы не передумаете… ведь вы возьмете его, а, Лиз? Вы будете его любить… будете любить моего ребенка?

— Обещаю, — сказала Лиз, потрясенная ее доверием. — Я всегда буду любить его… и тебя я очень люблю, Мэрибет… спасибо тебе…

В этот момент началась новая схватка, и следующие несколько часов стали для Мэрибет настоящей пыткой.

К моменту родов ребенок лежал не правильно, и пришлось воспользоваться щипцами. На лицо Мэрибет наложили маску, чтобы она вдыхала какой-то газ. Девочка совсем ослабла и дергалась во сне, но Лиз не переставала держать ее за руку.

Было уже далеко за полночь, когда в палате наконец раздался крик ребенка, и медсестра сняла маску с лица Мэрибет, чтобы она могла увидеть свою дочь.

Мэрибет находилась в полусонном состоянии, но, посмотрев на сморщенное красное личико малышки, не смогла сдержать улыбки, а потом взглянула на Лиз с невероятным облегчением и радостью.

— У вас девочка, — сказала она Лиз.

Даже в одурманенном состоянии она не забыла, чей это ребенок.

— Это у тебя девочка, — поправил ее доктор, улыбаясь, и протянул ребенка Лиз.

Та взглянула на крошечное личико и увидела светлые волосы. Новорожденная малышка была такая невинная и беззащитная, что сердце Лиз переполнилось любовью и нежностью.

— Здравствуй, — прошептала она, держа в руках младенца, который должен был принадлежать ей, и чувствуя почти то же самое, что она чувствовала, впервые взяв на руки собственных детей.

Лиз понимала, что этот момент она никогда не забудет, и ей бы очень хотелось разделить его с Джоном. Для нее так важно было увидеть появление малышки на свет, ее рождение и первый крик, как будто она позвала их, чтобы сообщить, что она наконец-то родилась. Они все слишком долго ее ждали.

Измученной Мэрибет сделали еще один укол, она уснула, а Лиз разрешили отнести ребенка в детскую палату, где девочкой занялись медсестры. С малышкой проделывали все необходимые манипуляции, что и с остальными новорожденными, а Лиз не отходила от нее и ревниво наблюдала за этим процессом.

Через несколько минут к окну детской палаты подошли Томми и Джон, пытаясь разглядеть, что там происходит.

Медсестра снова дала ребенка Лиз, и она показала его Джону. И когда этот пятидесятилетний мужчина увидел их дочь, сердце его растаяло.

— Правда, она красивая? — спросила Лиз, отчетливо артикулируя, чтобы муж мог прочитать у нее по губам, и внезапно Джон перестал видеть что-либо, кроме своей жены и того, через что они прошли.

Было очень трудно не думать сейчас о новорожденной Энни, но ведь это был другой ребенок — их ребенок.

— Я тебя люблю, — прошептал он, понимая, что она его не услышит.

Но Лиз услышала его сердцем. Она тоже его любила, и в этот момент с ужасом осознала, что за последний год они почти перестали любить друг друга. Но теперь все кончилось, завершилось чудесным образом — благодаря Мэрибет и ее необыкновенному дару и любви, которую они все же смогли сохранить, хотя и почти забыли о ней.

Томми пришел в неописуемый восторг от новорожденной малышки. Когда Лиз наконец присоединилась к ним, он кинулся к ней с расспросами о самочувствии Мэрибет. Лиз сказала ему, что с ней все в порядке, что держалась она очень мужественно и сейчас спит.

— А это очень ужасно, мама? — обеспокоенно спросил Томми, чувствуя, как растет его уважение к прошедшей через такой кошмар Мэрибет.

Новорожденная весила четыре килограмма двадцать граммов — слишком много для любой женщины, особенно для шестнадцатилетней девочки с узкими бедрами.

Во время родов сердце Лиз не раз переполнялось сочувствием, но доктор не жалел анестезирующих средств. В следующий раз роды должны были протекать легче — и физически, и психологически.

— Произвести нового человека на свет — тяжелое дело, сынок, — тихо ответила Лиз, впечатленная всем происшедшим.

«Особенно тяжелое, если ты стараешься не для себя, а для кого-нибудь другого», — хотела добавить она, но сдержалась.

— Она скоро поправится? Когда я смогу ее увидеть?

Томми хотел бы задать еще тысячу вопросов, но Лиз остановила его.

— Все будет хорошо. Я тебе обещаю. Все самое трудное уже позади.

Через час Мэрибет привезли в палату, все еще полусонную и плохо соображающую. Увидев Томми, она сразу же прильнула к его руке и стала говорить ему о том, как она его любит и какая милая девочка у нее родилась.

Глядя на них, Лиз ощутила поднявшуюся в ней волну ужаса, равную которой по силе она вряд ли испытывала. Вдруг Мэрибет передумает, решит выйти замуж за Томми и сама будет растить ребенка?

— Ты ее видел? — спросила Мэрибет у Томми.

Лиз посмотрела на Джона, и тот мягко взял ее руку в свою, желая успокоить жену. Он знал, о чем она думает, и сам боялся того же не меньше.

— Она очень хорошенькая, — сказал Томми, целуя свою подругу.

Мэрибет была очень бледной и осунувшейся, но все равно красивой.

— Она похожа на тебя.

Но у новорожденной девочки были не огненно-рыжие, как у матери, а светлые волосы.

— Я думаю, она похожа на твою маму. На свою маму, — поправилась Мэрибет, нежно глядя на Лиз.

Она чувствовала связь между ними двумя — более сильную, чем с кем бы то ни было, словно они вместе родили ее ребенка. И Мэрибет знала, что без Лиз она бы с этим не справилась.

— Как вы собираетесь ее назвать? — спросила Мэрибет, с трудом подавляя зевок, — ее снова начало клонить в сон.

Лиз почувствовала огромное облегчение.

В конце концов, не обязательно же она должна передумать. И это действительно будет их с Джоном ребенок. Даже сейчас в это трудно было поверить.

— Как насчет Кейт? — поинтересовалась Лиз, и Мэрибет закрыла глаза.

— Да, хорошо, — прошептала она и погрузилась в дрему, все еще держа Томми за руку. — Я люблю вас, Лиз, — добавила она, уже не раскрывая глаз.

— Я тоже тебя люблю, Мэрибет, — откликнулась Лиз.

Она поцеловала девочку в щеку и дала знак остальным, чтобы они ушли. У Мэрибет была трудная ночь, и она должна была как следует отдохнуть.

Было три часа утра. Пройдя по холлу, Уиттейкеры остановились у окна детской палаты.

Там лежала их девочка — розовая и теплая, запеленутая в простынку. Она не спала и смотрела прямо на Лиз, как будто все это время ее ждала. Казалось, она была послана им самой судьбой. Подарок от парня, который никого из них не знал, и от девочки, прошедшей через их жизнь, подобно радуге.

Томми стоял рядом со своими родителями и улыбался. Он знал, что Энни бы эта девочка понравилась.

Следующие два дня все трое Уиттейкеров просто сбивались с ног, не успевая даже как следует поспать.

Джон и Томми вытащили на свет Божий старую колыбельку Энни и покрасили ее, а Лиз украсила ее лентами из розового газа и шелка. Они достали старые детские вещи и купили новые, и посреди всей этой суматохи Томми удалось вырваться на могилу Энни.

Он сидел там довольно долго, глядя на рождественскую елку, которую они с Мэрибет принесли туда, и размышляя о своей новорожденной сестренке.

Его очень пугала мысль, что скоро Мэрибет уедет домой. Все произошло как-то очень быстро. И все одновременно — и плохое, и хорошее, хотя хорошего было несравненно больше.

Но мама его просто на крыльях парила от счастья — Томми и не помнил, когда в последний раз видел ее в таком приподнятом настроении.

Мэрибет же была серьезной и притихшей.

После рождения дочери она имела долгую и обстоятельную беседу с Лиз и Джоном, и те заверили ее, что не будут на нее в обиде, если она передумает. Но Мэрибет настаивала на своем решении. Ей было очень тяжело отдавать своего ребенка, но теперь она, как никогда раньше, понимала, что это было единственно верное решение.

На следующий день Джон позвонил своему адвокату, и маховик пришел в движение.

Адвокат подготовил все необходимые документы по удочерению и привез их в больницу к Мэрибет. Он все подробно объяснил девушке — пункт за пунктом, после чего она подписала их — в день, когда Кейт исполнилось три дня.

Мэрибет отказалась от срока, предоставленного ей для размышления, и поставила свою подпись на всех документах. Они с Лиз обнялись и попросили медсестру не приносить сегодня ребенка — Мэрибет требовалось время, чтобы смириться с расставанием со своей дочерью.

В этот вечер с ней рядом был Томми. Мэрибет казалась странно спокойной и не жалела о своем решении, но ей все равно было тоскливо. Им обоим бы хотелось, чтобы все было иначе. Однако Мэрибет чувствовала, что на этот раз выбора у нее не было. Она поступила правильно — в первую очередь в интересах ребенка.

— Клянусь тебе, что в следующий раз все будет по-другому, — ласково сказал Томми, целуя ее.

Они столько всего пережили, что между ними протянулась крепкая, неспособная порваться нить. Но Мэрибет необходимо было перевести дыхание и оправиться от всего, что с ней произошло.

Врач разрешил ей выписаться на Новый год, вместе с ребенком, и Лиз, Томми и Джон приехали забирать ее.

Лиз несла девочку к машине, а Джон сделал несколько снимков на память.

День прошел тихо, и, когда новорожденная плакала, Лиз срывалась с места и неслась к ней, а Мэрибет пыталась делать вид, что она этого не слышит. Ей не хотелось теперь к ней подходить. Она больше не была ее матерью, и ей пришлось заставить себя выдерживать дистанцию между собой и дочерью.