«Этот человек – крупнейший авторитет в своей области, – сказал ей Пол и черкнул на обратной стороне конверта адрес Дерека Константайна. – В любом случае он познакомит тебя с нужными людьми. И как знать…»

Кейт позвонила Константайну, как только сошла с трапа самолета. Она вспомнила, с каким трудом тогда, зажав в одной руке конверт с адресом, а в другой – папку с образцами работ, ковыляла по Верхнему Ист-Сайду, ее все еще качало от долгого перелета. Кейт очень боялась опоздать к назначенному времени и вся дрожала от желания произвести хорошее впечатление.

Магазин Дерека оказался совсем небольшим, но здесь царил утонченный и строгий порядок. Этот человек был эстетом во всем: ничего подобного его магазину Кейт в жизни не встречала, даже в Лондоне. Атмосфера была насквозь пронизана духом самого неистового декаданса. Казалось, здесь навеки воцарились вечерние сумерки: тусклые светильники, имитирующие свечи, скрывали возможные изъяны и острые углы. Стены обтянуты шелковой тафтой; в воздухе пахло привезенными из Парижа кипарисовыми свечами; половицы из некрашеных досок отполированы до блеска. Вниманию покупателей предлагалось немного вещей, но они были очень изысканны: такое приобретают раз и навсегда. Дерек специализировался на раритетах исключительного качества. У него была репутация антиквара, который мог достать абсолютно все. В витрине был выставлен один-единственный стул из эбенового дерева в стиле ампир, подсвеченный сверху розовым лучом фонаря. Прохожие останавливались полюбоваться его красотой и изяществом пропорций, но их поражало не только это, но и то, с каким потрясающим вкусом демонстрируется раритет. Уж в чем в чем, а в стиле ампир Дерек разбирался. Чрезмерная роскошь и самовлюбленное любование идеальной классической красотой – вот к чему по большей части стремились его клиенты.

Главной достопримечательностью – pièce de résistance – коллекции Константайна было очень большое, круглое, выпуклое зеркало XVIII века. Тонкой работы позолоченная рама была изготовлена в виде тесно прижимающихся друг к другу среди листьев плюща золотых воробышков; она эффектно выделялась на фоне мерцающей темно-синей стены. Дерек сказал, что не проходит и недели, чтобы кто-нибудь не предлагал за зеркало хорошую цену, но он не продаст его ни за какие деньги. Он привез это зеркало из Лондона, реквизировал у одного недотепы-торговца, не сумевшего оценить редчайшую вещь по достоинству. Спору нет, зеркало действительно выделялось среди остальных предметов его коллекции.

Не прошло и десяти минут, как они с Кейт познакомились, а Дерек уже без обиняков обратился к ней с предложением:

– А подделать картину сможешь?

– Что, простите?

– Я интересуюсь, милая, сможешь ли ты подделать картину. Ну-ка, покажи, что там у тебя! – Он кивнул на ее портфолио.

Кейт раскрыла папку.

Хмурясь, Дерек перелистал ее содержимое.

– У меня есть клиенты, которые неплохо платят за оригинальные работы. Но в более традиционном духе.

– Это не мое. Зато у меня есть кое-какие задумки, например большая серия абстрактных работ на тему «Трех граций»… в современной трактовке… – Она осеклась, увидев, как изменилось его лицо.

– Ты что, всю оставшуюся жизнь хочешь прожить в какой-нибудь жалкой конуре в Бруклине?

– Я поселилась в Алфабет-сити.

– Какая разница.

– Большая. Но я вот что подумала: если собрать все мои новые работы вместе…

Но Дерек снова покачал головой:

– Для начала надо заработать имя и обзавестись клиентурой. В качестве первоклассного художника-копииста. А уже потом, не торопясь, шаг за шагом, можно создавать и собственные работы… Творить, так сказать. Ты пойми, у тебя тогда будет тыл, почва под ногами. И я, милая моя, с удовольствием помогу тебе на первых порах. Я знаю многих, кто боится демонстрировать свои приобретения: вдруг украдут, а страховка запредельная. А некоторым стыдно признаться, что лучшие картины коллекции они продали. Детишек ведь надо выучить, а это стоит денежек. – Он улыбнулся. – Позволь мне предложить тебе помощь. Я буду твоим советчиком и консультантом.

– Я… Я даже не знаю…

– Ладно, спрошу прямо. Ты чем предпочитаешь зарабатывать на жизнь: живописью или в официантки пойдешь?

– Живописью, конечно.

Константайн внимательно посмотрел на нее в упор:

– Не знаю, не знаю… Судя по тому, как ты себя ведешь… Ты хоть представляешь себе, сколько таких вот юных дарований каждый год приезжает в Нью-Йорк? Тысячи! И каждый думает покорить его. Нет, этот город с наскока не возьмешь… Тебе нужны связи. Тебе нужна помощь опытного человека. Одним словом, – он откинулся на спинку стула, и губы его медленно растянулись в улыбке, – тебе нужен я.

– Спасибо, Дерек.

– Эва Роттлинг купила на днях потрясающий пентхаус с видом на парк. И знаешь что? В прихожей ей там нужен какой-нибудь симпатичный trompe l’il. Конечно, она сама еще об этом не знает. Но я поговорю с ней, и Эва сразу захочет.

– Trompe l’il?

– Ну да. Что-нибудь типа… херувимчиков, толстых таких, розовых… Пушистые облака, а вокруг много-много херувимчиков. И Венера – такая, в самом соку, которая подглядывает за спящим Марсом. Разумеется, без одежды.

– То есть как? В романтическом стиле? – В голосе Кейт явственно звучал ужас.

– Вот именно, в романтическом. И за это ты получишь большие деньги, детка. Очень большие.

– Ну, я не знаю…

Глаза его сузились.

– Нет, конечно, если не хочешь, то и не надо. Но я могу сказать Эве, что у меня на примете есть художница, крупный специалист из Лондона, как раз то, что ей нужно. Дескать, такой серьезный заказ, кроме тебя, больше доверить некому. У Эвы, между прочим, постоянно толкутся гости. И все будут смотреть на твою работу.

Толстые херувимчики. Пушистые облака. И все будут смотреть на эту хрень с пышной голой Венерой, на этот образец классического дерьма. Просто потрясающе!

– И в скором времени ты сможешь делать все, что захочешь. Но разумеется, если ты считаешь, что это ниже твоего достоинства, – проговорил он, глядя на нее немигающими глазами, – что ж, у нас тут полно всяких заведений фастфуда. Думаю, ты без проблем устроишься в одно из них.

– Но я никогда не писала trompe l’il… – пролепетала Кейт.

Дерек протянул руку к телефону:

– Поверь мне, ничего сложного! Тут главное что? Перспектива! Перспектива, перспектива и еще раз перспектива! Да эта Эва Роттлинг все равно слепая как крот. Ладно, договариваюсь о встрече на завтра. Днем тебя устроит? – Он начал набирать номер.

Она-то думала, что придет, оставит ему кое-какие работы… Но так круто повернуть всю карьеру? Практически сменить профессию?

– И не забудь, – продолжал Дерек, – ты только что с самолета. Твой портфолио еще не прибыл. И ты согласилась взять этот заказ только ради меня, поняла? И чем бы там ты ни занималась, Эве говори, что у тебя совершенно нет времени, очень много работы. И вот еще что: сначала ты должна вообще отказаться, наотрез. Вежливо, конечно, с очаровательной улыбочкой, но твердо. А уж я потом все устрою, предоставь это мне. Богатые люди – что дети малые, им подавай только то, чего нельзя.

Кейт вздохнула.

По крайней мере, хоть будет живописью заниматься, думала она тогда. И получать за это деньги. Может быть, Дерек и прав. Возможно, как самостоятельный художник она пока еще не представляет никакого интереса. Рядом с Дереком она казалась себе глупой и непрактичной, этакий неоперившийся птенчик. В Лондоне все было иначе, там Кейт не сомневалась в своем таланте. А здесь… здесь ее оригинальность никому не интересна.

Наверное, все-таки стоит согласиться, пожалуй, так будет лучше.

А теперь вот Кейт снова кажется, что она в очередной раз стоит на распутье, что в жизни снова настал поворотный момент.

Только куда идти? Почему впереди почти ничего не видно?

Послышались чьи-то шаги, скрип гравия. Кейт подняла голову. На дорожке стоял Джек, козырьком приложив ладонь ко лбу и щурясь на солнце.

– Вы что, совсем не хотите есть?

– Нет. – Она покачала головой. – Еще не успела проголодаться.

– Ну тогда ладно. – Он сунул руки в карманы. – Я просто хотел… ну, в общем, боялся, как бы вы не остались без обеда.

– Спасибо за заботу.

Он постоял еще минутку, чертя носком ботинка неровные круги на дорожке и чувствуя себя в совершенно дурацком положении.

– Угадайте, что я сейчас ел.

– Что вы сказали?

– Угадайте, чем кормила меня Джо.

– А-а, – улыбнулась Кейт. – Курицей с овощами.

Джек искренне удивился:

– Откуда вы знаете?

Она откинулась назад, опершись на ладони.

– Ну как же, мистер Коутс, вы что, не знали, что я известный экстрасенс, телепат и вообще… ясновидящая?

– Ах, вот как? – Он сделал шаг вперед. – Тогда скажите-ка, госпожа Альбион, о чем я сейчас думаю?

Сад укрывал их со всех сторон, вокруг ни души. Даже ветерок влетал сюда осторожно, с трудом преодолевая высокие стены.

Кейт наклонила голову в сторону:

– Думаете, мне очень хочется ковыряться у вас в душе? Мало ли какие там обнаружатся тайны.

– Нам, олимпийцам из мрамора, скрывать нечего.

– Вы уверены?

– Совершенно уверен. – Джек сложил руки на груди. – Так что делайте свое грязное дело.

– Ну хорошо. – Кейт не отрываясь бесстрашно смотрела ему в глаза. – Берегитесь же, вы сами напросились.

На солнце набежало облачко, небо потускнело, словно чья-то невидимая рука закрыла источник света.

Сначала они изучали друг друга осторожно, сдержанно, потом оба заулыбались, сперва робко, немного смущенно, а потом уже едва сдерживая смех. Чем дольше Кейт вглядывалась в лицо Джека, тем мягче, словно разглаживаясь, становились его черты. Ей еще никогда не приходилось смотреть на постороннего человека так открыто и так долго, разве что на натурщиков в мастерской. Но там она пряталась за мольберт и чувствовала себя как заправский вуайерист, уверенный, что его никто не обнаружит. Но теперь Кейт скоро забылась, пристально всматриваясь в две синие бездны, окруженные темными ресницами и подчеркнутые черными дугами бровей. Выражение его лица постепенно менялось, оно словно раскрывалось ей навстречу, и в нем проступало что-то совсем новое.

Джек тоже смотрел на Кейт, не отрывая глаз. Смотрел в ее светло-зеленые с золотистыми крапинками глаза, видел, как она отчаянно пытается сосредоточиться. У нее был твердый, немигающий взгляд художника, объяснявшийся способностью изучать предмет бесстрастно, пытаясь проникнуть сквозь оттенки цвета, сквозь внешние формы к сущности, ощутить, что кроется за всем этим. Под ее самоуверенным, дерзким, внимательным взглядом он чувствовал себя совершенно голым и беззащитным.

Глаза Джека потемнели еще больше. Кейт вдруг сердцем почуяла, что нащупала где-то глубоко под его умом и самоуверенностью некую затаенную печаль. Она заглянула еще глубже и вдруг увидела, как там шевельнулась бледная тень страха. Холодная и отчетливая, она скользнула по темно-синей радужной оболочке его глаз, сверкнула, как осколок стекла, и исчезла.

Кейт сразу узнала, мгновенно догадалась, что это такое. Этот острый осколок словно пронзил тонкую оболочку ее сознания. Она снова почувствовала во рту все тот же острый металлический вкус, который капля за каплей сочился вниз, пропитывая все ее существо. Она вдруг отчетливо поняла, как нелегко избавиться от него, спрятать и не показывать, поняла, насколько они оба сейчас вдруг стали уязвимыми и ранимыми. Она инстинктивно протянула руку, мягко положила ее на грудь Джеку, прямо на сердце, словно хотела защитить его.

Сбитый с толку этой неожиданной лаской, он замер.

– Так вот какие у вас приемчики?

– Простите. – Кейт сощурилась и хотела шагнуть назад.

Но он быстро накрыл ее руку ладонью и прижал еще крепче. Как быстро бьется его сердце, подумала она.

Тень страха в его глазах пропала совсем. Она сменилась чем-то более грубым, более интимным и твердым.

– Ну что, убедились?

– В чем?

Теперь и ее сердце заколотилось, чуть ли не в унисон.

– В том, что вы не из мрамора?

– Ну да.

– Пожалуй… кажется, действительно… живой человек, из плоти и крови.

Джек наконец убрал руку.

Ее ладонь на мгновение повисла между ними в воздухе, потом опустилась вниз.

– А вы так и не ответили на мой вопрос.

– На какой вопрос?

– О чем я думаю.

Кейт еще раз заглянула ему в лицо.

Облако уплыло, и снова засияло солнце.

Но теперь Кейт знала, что страх, который только что мелькнул в глубине его глаз, существует на самом деле. Ведь перед ней приоткрылось нечто такое, о чем Джек и сам не подозревает.

– Не знаю, – пробормотала она и отвернулась.

Кейт внезапно показалось, что ей грозит какая-то опасность, но ничего более определенного на этот счет она сказать не могла. Нечто на уровне интуиции – что-то такое, связанное с болезненным размягчением воли, с предательски вводящим в заблуждение вожделением.