* * *

Кейт толчком распахнула дверь офиса:

– Рейчел!

Внутри было пусто, только открыта дверь черного хода. Да куда же подевалась тетя?

– Рейчел!

Ветерок шелестел листками бумаг на столе, компьютер был включен.

Рейчел наверняка где-то здесь.

Кейт опустилась в глубокое кожаное кресло и закрыла глаза. Господи, как она устала! Должно быть, все еще сказывается перелет из другого полушария. Она с наслаждением откинулась на мягкую и прохладную кожаную спинку и утонула в объятиях кресла. Надо отдохнуть. Хотя бы минутку. Пока не вернется Рейчел.

* * *

Когда Джек вошел, она спала, склонив голову набок, сложив на груди руки и едва слышно посапывая.

– Кейт!

Он произнес ее имя тихо, чуть слышно. Уж очень не хотелось ее будить.

– Кейт… – нерешительно повторил он.

Казалось, она почти не дышит, словно потеряла сознание.

Джек сунул руки в карманы, сделал шаг назад. О, как он хотел, чтобы она пришла! И вот она здесь. Неужели подействовало, неужели так бывает?

Ах, если бы это было правдой!

Джек снова протер глаза. Надо продолжить работу. Или разбудить Кейт и отвезти ее домой. Да, пожалуй, так будет лучше. Однако, приняв такое решение, он вместо этого уселся в кресло напротив.

Она спит, она сейчас такая беззащитная. Во сне человек всегда беззащитен.

Когда-то давно, в первое время после женитьбы, Джек частенько смотрел на жену, когда та спала. Просыпался среди ночи и с изумлением разглядывал ее прекрасное лицо, обрамленное разбросанными по подушке длинными темными локонами, ее губы, удивительно изящные, слегка припухлые, ее маленькие руки, которые она, как ребенок, прижимала к груди.

Но шли годы, и он стал забывать, как это хорошо – любоваться спящей женой. Она частенько отправлялась в постель, не дожидаясь супруга.

«Я падаю с ног от усталости», – говорила она тоном, в котором слышались одновременно предостережение и осуждение. «Так что, уж будь добр, не прикасайся ко мне» – вот что означал этот тон.

И Джек приучился ее слушаться, покорно и без возражений. Сидел допоздна за компьютером или смотрел телевизор. Все лучше, чем обижаться. Когда он приходил в спальню, жена уже спала, отвернувшись к стенке, занимая ровно свою половину кровати. И вся ее милая, открытая незащищенность куда-то исчезала.

Кейт во сне поерзала в кресле, устраиваясь поудобнее.

Что это? Он наклонился поближе. Маленький, едва видимый шрам на правом виске, светлый, как тень полумесяца.

Посидев с ней еще немного, Джек приготовил себе чашку чая, включил настольную лампу. Сгущались сумерки, и свет лампы образовал на столе мягкий круг. Кейт спала так крепко, что даже не пошевелилась.

Время шло: минуло полчаса, потом час. На улице было уже совсем темно. Прошло не так уж много времени, а за окном все изменилось. Исчезли куда-то спешащие толпы народу, преимущественно офисных клерков; улица теперь казалась необитаемой, безлюдной. Зато ожили микрорайоны с муниципальными домами, ярко осветились в центре окна пабов, полных шумных завсегдатаев. Но Джокиз-филдс была пустынна, как улицы в романах Диккенса, освещенные мрачноватым светом старинных газовых фонарей.

Джек допил чай, поставил на пол рядом со стулом чашку и откинулся назад.

Она здесь. Он хотел, чтобы она пришла, и вот она здесь.

Кейт открыла глаза и, моргая, выпрямилась:

– Джек! Что вы здесь делаете? Что-то случилось?

– Да, – засмеялся он, – случилось. Прихожу, а тут вы спите.

– Боже мой, как неудобно! У меня, случайно, изо рта слюна не текла?

– Да нет… так, похрапывали слегка.

Она зевнула и снова откинулась в кресле:

– Ничего подобного, я никогда не храплю. Хотя сопеть, может быть, сопела: это со мной бывает, иногда даже громко.

– Так это и называется храп.

– Да нет, у меня просто дыхание такое… выразительное.

– Ну, я же говорю – храп.

Кейт улыбнулась, в теплом свете одинокой настольной лампы черты лица ее казались очень мягкими.

– Вы совсем не романтик, мистер Коутс.

– А что значит, по-вашему, быть романтиком?

– Любить все романтическое.

Он подпер подбородок ладонью:

– И вы это ищете в человеке?

– Да, а все остальное не столь важно. Обожаю, когда мне лапшу на уши вешают.

– Какой цинизм!

– Циник – это испорченный романтик. Но от романтизма ему все равно до конца жизни не исцелиться.

– Ну так просветите меня, серого и необразованного. Чего еще хотят романтики? Помимо того, чтобы им вешали лапшу на уши, конечно.

– Я полагаю, – вздохнула Кейт, лениво потягиваясь, – в глубине души все мы хотим верить, что в мире существует некая красота и справедливость, нечто возвышенное и прекрасное, по накалу соразмерное с любовью.

– И храп не вписывается в эту прекрасную картину.

– Да уж, совершенно не вписывается.

– Жаль, ей-богу, жаль. Ваше, как вы говорите, выразительное дыхание показалось мне очень милым.

– Правда?

– Ну да, – подтвердил Джек. – Кроме того, слушая его, я в любую минуту знал, где вы находитесь.

– Вот видите! Где же тут романтика?

Он пожал плечами:

– Зато тут есть голая правда. Вы что, так и не научились принимать действительность, как она есть?

– Нет. Действительность слишком вульгарна и криклива, а вечный шум действует мне на нервы.

– Как духовой оркестр?

– Точно. Кстати, который час?

– Десятый.

– Да что вы! А где Рейчел?

– Давно ушла. Думаю, она не знала, что вы придете.

– В общем-то, я и сама этого не знала, так что ничего страшного.

– Я отвезу вас домой, – сказал Джек, вставая и потирая затекшую шею.

– Это вовсе не обязательно.

– Нет, обязательно. – Он собрал на столе бумаги, выключил компьютер и, стараясь говорить как можно более равнодушно, поинтересовался: – Чем вы занимались весь день?

– Да так, ничем особенным.

– Ходили по магазинам?

– Нет, посетила Национальную портретную галерею. Проводила небольшое исследование.

– Исследование? Это интересно! И какое же?

– Выясняла кое-что о сестрах Блайт. И, между прочим, обнаружила там удивительные фотографии.

– Вы что, собираетесь писать их портреты?

– Нет, просто любопытно стало, особенно после того, как я побывала в Эндслее. Вам не кажется, что Ирэн и Дайана были очаровательны?

Джек покачал головой:

– Нет, не кажется.

– Но они такие красавицы, а уж до чего стильные!

– Возможно, но они ничего не сделали в жизни. Быть красавицей – это еще не занятие.

– Да бросьте занудствовать, просто уши вянут. Впрочем, вам не понять. Вы ведь не женщина.

– И слава богу!

Кейт медленно подошла к окну:

– Как есть хочется, прямо умираю.

Джек сунул бумаги в портфель, закрыл на задвижку дверь черного хода.

– Правда? По дороге домой можно где-нибудь перекусить. Я тоже проголодался.

– Отлично.

– Ну вот и договорились.

Он стал лихорадочно соображать, куда бы заехать. Чтобы было не слишком шикарно, но и не совсем уж дешево…

– Джек…

Он взял портфель, выключил настольную лампу. Комната погрузилась во тьму.

– Да?

Такая загадочная в бледно-голубом ореоле света, падающего от уличного фонаря, Кейт смотрела в окно.

– А почему вы меня не разбудили?

– Не хотел.

Она повернулась к нему лицом:

– Почему не хотели?

Джек ответил не сразу. Что сказать? «Потому что я схожу по тебе с ума? Потому что хотел смотреть на тебя без помех как можно дольше?»

– Мне показалось, что вам надо отдохнуть, – наконец произнес он.

Джек распахнул дверь. Они вышли на улицу, и он закрыл замок.

Потом подал ей руку, и Кейт не противилась.

Она подняла голову и посмотрела на него снизу вверх:

– До смерти хочется мороженого.

Что это, неужели ему показалось? Или она в самом деле прижалась к нему?

– А не хотите поесть как следует?

– А что вы под этим подразумеваете?

Они свернули за угол. Его машина стояла на противоположной стороне улицы.

– Как что? Реальную еду – мясо, картошку, овощи.

Она улыбнулась:

– Ну что же, можно и реальную.

Джек открыл дверь машины и придержал ее, пока Кейт усаживалась. Она секунду помедлила, глядя прямо ему в глаза.

– С вашей стороны было очень мило дать мне выспаться. Спасибо.

– Пожалуйста. В следующий раз, если вам снова захочется вздремнуть, вы знаете, где меня найти.

– Хорошо, – снова улыбнулась она, склонив голову. – Договорились.

Они поехали в небольшой греческий ресторан в Примроуз-Хилл. Там они сели рядышком за квадратный деревянный столик на улице. Кейт заказала цыпленка с рисом, а Джек – барашка с жареной картошкой.

– Откуда вы знаете про этот ресторанчик? – спросила она, накалывая на вилку маслину.

– Частенько ездил мимо и видел, что летом здесь обедают прямо на свежем воздухе. И всегда полно народу. Ну и смекнул, что в этом ресторанчике, должно быть, неплохо кормят.

– Но раньше вы здесь никогда не бывали?

– Нет.

Она пошевелилась на стуле и словно несколько обмякла.

– А почему вы спросили? Небось, думали, что у меня с этим местом связаны какие-то воспоминания?

Кейт помолчала, глядя на изящный изгиб Риджентс-Парк-роуд.

– В Лондоне чуть ли не каждое заведение связано с воспоминаниями, – проговорила она наконец.

– Нет, здесь я никогда раньше не был, – заверил ее Джек. Он отломил кусочек теплого хлеба и обмакнул его в оливковое масло. – Эта территория мною еще не освоена.

– Ладно-ладно, не оправдывайтесь.

Ему приятно было видеть, как в Кейт проявился инстинкт собственницы: ей явно хотелось, чтобы место, где они сидят, было особенным, исключительным.

– Между прочим, – сказал он, улыбаясь, – во сне вы разговаривали.

– Не может быть! Правда?

– Ну, вернее, не то чтобы разговаривали… так, бормотали что-то маловразумительное.

– Наверное, мне что-то приснилось.

– А что именно, не помните?

Она покраснела:

– Так я вам и сказала!

– Да бросьте! Что-нибудь страшное?

– Очень страшное!

– В таком случае, – он потер руки, – я сейчас умру от любопытства!

– Да?.. Ну хорошо. – Кейт смущенно улыбнулась. – Мне приснилось, что я гуляла с одним человеком… с мужчиной… Мы шли по какой-то открытой местности: по полю или лугу, а может, по парку – в общем, что-то в этом роде, и… – она замолчала, сама удивляясь тому, как нелегко это выговорить, – и он держал меня за руку.

Джек смотрел на нее, ожидая продолжения:

– Это все?

– Да… Понимаете, это особого рода сон: когда просыпаешься, кажется, что он еще не кончился, и тебя охватывает удивительно теплое чувство близости к кому-то… – Кейт замолчала, внезапно смутившись. – Это было так… приятно.

– Приятно?

– Ну да.

– А я-то надеялся услышать что-то такое… эдакое.

– Например?

– Ну не знаю… Думал, может, в вашем сне присутствовали… цирковая лошадь, парочка сексапильных близнецов и бочонок взбитых сливок.

– Берегитесь, мистер Коутс, вы играете с огнем!

– Это называется принимать желаемое за действительное, мисс Альбион.

– А кроме того, – она закатила глаза, – взбитые сливки – это так старомодно.

– Да я и сам старомоден.

– Да уж. Вы весьма консервативный мужчина.

Какое-то время они сидели молча.

– Честно говоря, – признался Джек, – я уже давно никого не держал за руку.

– Лично меня это абсолютно не удивляет.

Просвистев какой-то отрывок из Моцарта, он вытянул обе руки и осторожно погладил ее пальцы.

– Что за новости! – предостерегающе воскликнула Кейт. – И думать ни о чем таком не смейте, змий вы этакий!

– Змий? Какой изысканный комплимент.

– Я вам больше не доверяю. Понятно, господин сердцеед?

– Сердцеед? Ну, с меня хватит! – Джек схватил ее кисть и с силой шлепнул руку на стол.

– Что вы делаете?

– Хочу подержать вас за руку, – заявил он. – И прекратите дергаться, как припадочная.

– Что за глупости! – Кейт с силой попыталась выдернуть руку.

– Ничего не глупости! Я хочу, чтобы мы с вами… Господи! Да можете вы посидеть смирно?

– А вы не валяйте дурака!

– Нет, Кейт, я вполне серьезно: мне очень хочется подержать вас за руку.

– Кэти.

– Что-о?

– На самом деле меня зовут не Кейт, а Кэти.

– Ну что же, весьма своевременное заявление, обязательно приму это к сведению. Может, хотите сообщить еще какие-нибудь подробности?

– Не сейчас.

– Тогда к делу. – Он перевернул ее кисть ладонью вверх.

– Да прекратите же! – засмеялась Кейт, шлепнув его по руке.

– Но почему? – спросил Джек, всерьез протягивая ей руку. – В конце концов, что тут такого?

Она не ответила. И не убрала руки, когда он сплел свои теплые и ее прохладные пальцы и крепко сжал их.