В такие моменты я пытался научиться читать ее мысли – когда-то, пока мы еще были другими, это получалось. Теперь казалось, что эта способность навсегда ушла от меня вместе с играми в снежки, бесполезной, но очень приятной ночной рыбалкой и всей беззаботной счастливой молодостью. Порой у меня получалось, но, возможно, это были лишь совпадения…

Когда мы встретились, в небе сгущались темные толстые тучи. Я мысленно матернул себя, что не взял зонт – я их обычно теряю, поэтому не люблю таскаться – и мысленно же пожурил Настю за то, что в ее руках сего прибора тоже не оказалось.

– У тебя все хорошо? – спросил я, осторожно прикасаясь к прохладной ладони, когда мы вышли из парка и двинулись по бульвару Шевченко.

Она плавно, но уверенно отвела руку в сторону.

– Да, все нормально. А ты? – перехватила и быстро заглянула мне в глаза.

Я покачал головой.

– Что случилось? Работа? Дом?

– Нас с Долинским сегодня взяли на взятке, извини за тавтологию.

– И что теперь будет? – искренне испугалась Настя.

– А ничего, – нарочито беззаботно отмахнулся я. – Отмазали нас. Правда, я отгреб от сержанта по шее, но не держу на него зла – у него маленькая зарплата, и наверняка он все равно умрет раньше меня.

– Болит? – теперь Настя сама взяла меня за руку[22].

– Все в порядке, – я легонько сжал ее холодные не по погоде пальцы. – Не переживай, все нормально. Правда.

– А кто вас отмазал? – уточнила она, не освобождая своей руки.

– Кто – не знаю, тупо зашел какой-то полковник на допрос и сказал, чтоб нас отпустили. Наверное, что-то за это потребуют. Может, денег или еще чего. Да ладно, Смагин разберется.

– А тебе за это что будет? От Смагина? Это из-за тебя так получилось, угадала?

– Угадала. Хорошая девочка, – отметил я.

– Не нужно так говорить, Коля, пожалуйста, – тихо возразила Настя и убрала руку[23]. – Это звучит как-то… не очень нормально. Правда. Извини, пожалуйста.

– Да за что ж ты извиняешься, солнышко? – удивился я. – Все в порядке. Не буду.

Мы свернули на Терещенковскую и пошли мимо заднего входа в типографию Желтого корпуса КНУ, где загружали в машину тираж какой-то книги, затем повернули на Богдана Хмельницкого и двинулись вниз. Все это время Настя молчала, а я неловко улыбался и время от времени поглядывал в ее сторону, не наталкиваясь на ее глаза.

Когда прошли Русский драмтеатр, первые капли дождя обозначили, что все не так-то просто. А когда мы добрались до «Киевской перепички», поняли, что так дело не пойдет, и укрылись под козырьком книжного магазина – и вовремя!

Ни до, ни после я никогда не видел подобного ливня. Он обрушился на центр Киева за минуту, безо всяких к тому предпосылок и предупреждений, вопреки прогнозам погоды и логике. Возможно, какой-нибудь суровый, но справедливый языческий бог дождя хотел отмыть меня от того, во что я вляпался в тот день, да и за все последние годы?…

– Я туда не пойду, – отрезал я. – «Портер» отменяется. Тут «Бочка» в пяти метрах.

– Согласна, в «Портер» ни к чему. Идем тогда, в парке посидим? – хладнокровно предложила mon cher ami. – Под дождем? Он же теплый.

– Ты шутишь?! Он же дождь!

Отскакивая от луж, сильные капли долетали до меня и безжалостно мочили белые брюки, светлые туфли и дорогую голубую рубашку. Хорошо хоть пиджак я догадался оставить дома. Улица опустела вмиг, словно все прохожие узнали, что где-нибудь на Грушевского раздают котят…

– Боишься? – неожиданно игриво и задорно спросила Настя.

– Провоцируешь… Сама-то в джинсах…

– Что, гениальный Логинов боится, что папа Смагин не купит ему новые штанишки и туфельки?

Да, манипуляции ей удавались хорошо… Но я же не такой простой парень, чтоб…


…перехватив у продавщицы «Перепичек», шокированной нашим настроением, по сосиске каждому (жирные, маслянистые и вкусные убийцы печени), мы побежали вверх, не прикрывая голову (нечем же!), туда, откуда пришли – в парк.

Туфли постепенно превращались в растоптанные сандалии, в которых впору поливать помидоры на Лешиной даче.

Мы были мокрые до нитки, мокрые и грязные, как черти.

Мы были счастливы как семь лет назад. Как тогда, когда гуляли по лесу вдвоем, и под Настиным руководством я тщетно старался отличить малину от крапивы, а черемуху от синицы – то, чему меня в детстве старательно учил отец, а потом и она…

Достаточно скоро дождь сделал паузу, позволив нам остановиться и купить по паре бутылок пива в маленьком киоске – и запустил с новой силой, едва мы вошли в пустой парк.

– Нет, это не Майами, – возмутился я, падая на мокрую скамейку в беседке (крыша не спасала ситуацию).

Уже было абсолютно все равно – если рубашку можно просушить, то летним брюкам пришел карачун. Более практично одетая Настя стойко улыбалась.

– Это может плохо кончиться, – сказал вдруг я. – Воспалением легких, например. Но мне как-то плевать, честно. Двум не бывать, а одной не миновать[24].

– Да не смеши, – отмахнулась она, открывая бутылки своей зажигалкой. – Весна же. Не будь Лешей.

Настя считала Лешку редкостным ворчуном и говорила, что если уж кого-то и нужно называть Дедом, то не ректора, а «господина адвоката».

Дождь не сбавлял обороты.

Я сделал то, чего не делал уже несколько лет – обхватил Настю за теплые, несмотря на дождь, плечи и притянул поближе к себе. Она не сопротивлялась. Не знаю, чем это было вызвано – скорее всего (как ни прискорбно) только желанием поднять мне настроение и «смягчить участь» человека, который чудом избежал ареста. Но мотивы, причины и объяснения – не моя сильная сторона.

– Я тебя очень люблю, – сказал я ей почти в ухо, зарываясь носом в волосы.

– Я знаю.

Дома меня поджидали полнейшая пустота, вынужденная выпивка вместо транквилизатора и вероятный скандал. Но это не имело ни малейшего значения.

Ведь я обнимал Настю под теплым дождем в парке Шевченко.


Дед с недавних пор был на больничном, и на правах и.о. ректора мой тесть занял его кабинет. Иногда Смагин так нахально вел себя по отношению к Деду, что казалось, он уже готов вызвать для него нотариуса, плотника и священника, лишь бы скорее занять престол.

И вот Смагин, надутый как жаба от собственной важности, недвижимо сидит в громадном ректорском кресле, прихлебывая кофе и с каждым глотком пронзая меня очередным лучом сапфировых глаз.

Долинский вчера получил свою порцию и теперь облегченно дышал в углу на диванчике, впялив глаза в планшет. Я умостился в конце длинного стола для совещаний, не решаясь поднять глаза на Смагина. Он был прав – глупо вышло, неудачно. Разговоров по Институту теперь не избежать.

Тесть говорил как всегда тихо и уверенно.

– Коля, давно такого не припомню. Давно такого не было. Бывало всякое, но давно такого не было.

Вот заладил свою шарманку! Давно, давно… Тюлень старый.

– Я не знаю, кто вас выручил. Думаю, эти люди сами выйдут на связь и что-то потребуют. В любом случае, теперь есть кто-то или что-то, кому мы обязаны. Или скорее – ты обязан, Коля.

Я вздрогнул всем телом и лицом.

– Я?

Долинский мельком на меня посмотрел и вернулся к Angry Birds. Он играл очень умело – не более одной-двух попыток на уровень. Свинки тихо визжали (он не потрудился выключить звук), но почему-то Смагин это не комментировал, ему свинки не мешали.

– Ты. Если бы ты не был Таниным мужем, я бы сам тебя уволил сегодня же. Если КГБ решит за это ухватиться…

– Нет, КГБ обломится, – вмешался Долинский и поставил игру на паузу. – Я его вчера отлично припугнул. Он держался хорошо, но понял, что мы знаем о его причастности, и увидел, что мы сильнее. Сейчас.

– Еще неясно, причастен ли он вообще, – угрюмо заметил тесть. – Может, ты сделал только хуже.

– Не сделал.

Их взгляды пересеклись. Это правда, что лучше Долинского никто не подходил на должность «консильери» нашей «мафиозной семьи». Так мы его частенько и называли. Никто не смог бы выдержать бурения смагинских глаз. А в тигровые глаза Долинского долго смотреть не мог и сам Смагин.

Отступив от консильери, тесть перенес удар на меня:

– Так что, дорогой мой, ты провинился. Я еще не знаю, что буду делать… Но предупреждаю – если за твое спасение от следствия будут просить денег, платить будешь из своего кармана. Я не дам ни копейки.

А я как будто ожидал, что ты что-то дашь, Синеглазка? За то, что я согласился терпеть в горе и в радости твою дочь, я получил место на кафедре (которое и так мне по праву принадлежало!) и угол в квартире на Владимирской.

Ничего, Смагин, вот выпадут у тебя зубы, я для тебя жевать пищу не стану…

– Я понимаю, и постараюсь искупить все, – смиренно издал я.

– Кровью? – оскалив зубы, спросил тесть.

Вот урод.

– Можно и кровью, – пришлось улыбнуться в ответ.

В дверь робко стукнули, и тут же просунулась голова Маши, секретарши Деда. Она не слишком боялась Смагина – он еще не ректор.

– Тут человек… показал удостоверение военной разведки. Просит срочно к вам…

Не знаю, как выглядело в тот миг мое лицо, но у тестя на лице застыла маска ужаса: разумеется, он в секунду связал визит со вчерашним чудесным избавлением от грехов. Долинский оставался внешне совершенно спокоен, словно ожидал подобного поворота событий.

– Проси… – уронил доблестный проректор потухшим голосом. – Оставьте меня с ним. Нет, Андрей, останься. Нет, ладно, оба останьтесь.

Долинский отложил игрушку, встал с диванчика, подошел к нам и беззвучно присел за стол. Смагин нервозно застучал ладонями, будто разыскивал потерянную ручку, отвлеклись и мы, упустив момент, когда гость оказался в кабинете.

– Останьтесь все. Думаю, мне лучше говорить со всеми сразу. И не стоит так нервничать, я же ваш друг, а не враг.

Это произнес стоявший у входа мужчина неопределенного возраста в темном костюме и синей рубашке без галстука. Мужчина, которого я на протяжении последнего года видел каждый рабочий день, но обычно в несколько другом прикиде и другом статусе.

– Позволите присесть? – мягко осведомился он.

– Да-да! – испуганно поддакнул Смагин.

Вадим Васильевич благодарственно кивнул и устроился за столом рядом со мной.

– Для начала, Николай Михайлович, это ваше. Примите в качестве подтверждения моих добрых намерений.

Мой водитель достал из кармана четыре пачки по десять штук гривен и положил передо мной.

Смагин приоткрыл рот и обронил:

– Позвольте…

– Нет, позвольте все-таки мне, – мягко возразил Вадим Васильевич. – Не тревожьтесь, я давно не являюсь сотрудником ведомства. Удостоверение только для подстраховки. Именно благодаря ему нас с Николаем Михайловичем никогда не задерживают на дороге дольше чем на пять минут.

Вот оно что! Когда я лез за деньгами, Вадим всегда настойчиво останавливал меня («я вас умоляю, не стоит»), отходил с гайцем в сторону и возвращался с триумфальной улыбкой. На расспросы – как ему это удается? – он отвечал, что это «профессиональная тайна», и после третьего раза я перестал удивляться, полностью доверившись коммуникативным качествам своего супер-водителя.

– Представлюсь еще раз, хотя вы все меня знаете. Меня зовут Вадим. По профессии я – убийца, как уже говорил Николаю Михайловичу, а он наверняка, с его-то страстью пообщаться, рассказал вам.

Я смотрел на Вадима Васильевича остекленевшими глазами. Он снисходительно похлопал меня изуродованной рукой по запястью и продолжил:

– Но моим основным занятием это уже давно не является. Занимаюсь тем же, чем и вы все, – решаю вопросы, улаживаю чужие проблемы. Только в других масштабах. Сейчас, в этом кабинете, я говорю от имени влиятельной группы, которая заинтересована в сотрудничестве с вами, господа. Стремительный карьерный рост господина Смагина не мог остаться незамеченным, именно поэтому еще год назад я был откомандирован наблюдать за этими процессами. Вы уж не обижайтесь, Николай Михайлович, но вы – превосходный источник информации.

Я вздрогнул и сжался, как перед падением.

Смагин слушал как-то отстраненно, недопонимая сути ситуации. Признаюсь, и мне было сначала сложно осознать, о чем толкует Вадим. Долинский же, как всегда, будто магнитом ловил каждое слово и каждый жест. Понимая это, гость смотрел преимущественно на него.

– Ваше задержание в ресторане дало нам понять, что есть необходимость раскрыть карты и углубить наше сотрудничество. Мое руководство сделало один звонок, и этого следака с его тщетными попытками сразу поставили на место. Эти деньги вы можете оставить себе – госпоже Драбовой сообщили, что их изъяли как вещественное доказательство. Если она будет плохо себя вести, будет проведена воспитательная работа. Разумеется, ничего плохого, просто разговор! – спохватился Вадим, понимая, как можно истолковать его слова. – Вы меня понимаете?

– Понимаем. Что дальше? – нашелся Долинский.