Уже через месяц после нашего расставания в Москве Долинский прислал мне на почту фотографию Сиднейского оперного театра. Кто знает – это намек на его место жительства или на потерянную мной квартиру напротив киевского оперного, или вовсе какой-то отвлекающий маневр? На мои попытки с ним связаться по любому каналу этот хитрец не отвечает. Я не знаю, где он; но уверен, что у него все в порядке. Наверняка мы с ним больше никогда не увидимся.

А наш с ним Фонд – он существует. По личной просьбе нового ректора его возглавил самый надежный человек в ИПАМ – гордая, честная и красивая блондинка с маленьким шрамом под правым глазом, которая любит свою работу и свой Институт, где ее теперь никто никогда не сможет обидеть.


Но в Вене – в Вене ведь тоже есть опера.

Мне хватило денег на покупку небольшого бара на двадцать мест и съем квартиры недалеко от центра города. Мои документы ни у кого не вызывали сомнения, а немецкий язык вдруг стремительно всплыл в голове, и оказалось, что я помню не только общие фразы про рабочий день и погоду, а могу даже изъясняться с подвыпившими австрийцами и туристами.

Теперь я был совершенно иным человеком: чаще ходил пешком, за всю оставшуюся жизнь не выкурил больше ни единой сигареты, и выпивал только в пятницу или субботу, да и то только чистейший виски – никакого пива, текилы или «коктейля Логинова».

И вот тихим сентябрьским вечером я сидел на скамейке в парке замка Бельведер и листал томик Кафки читал новости на телефоне. Домой не хотелось – несмотря на осень было слишком тепло и слишком приятно. Рядом со мной на скамейку опустилась фигура. К счастью, женская – незнакомых мужских фигур в позднее время суток я остерегался. Мне пару раз снилось, как Вадим Васильевич из тюрьмы присылает за мной убийцу, и, хоть я и осознавал весь абсурд ситуации, опаска не покидала. Лица женщины было не разглядеть в сумерках, да я и не старался особенно – меня захватила статья про козла-мутанта, который давал молоко – пока она не заговорила.

Бывает, что нечто или некто приходит тогда, когда ты совсем потерял надежду.

– Коля, ты теперь со мной не будешь общаться, да? – тихо проронила гостья после того как я пять минут не обращал на нее внимания.

Я не поверил ушам, но глазам поверил – она здесь!

– Ты что? Юля? Как?

– Так. Ну что, будем обниматься? – робко поинтересовалась она.

Она еще спрашивает! Я уже много месяцев не видел никого из близких, и теперь с удовольствием сделал шаг к ней и обнял. Юля обхватила меня руками за талию и прижалась головой к груди.

– Зачем ты здесь? – спросил я, поглаживая ее по голове. – Я в розыске. Ты можешь…

Она пребольно стукнула меня в бок кулаком и тут же компенсировала этот удар глубоким поцелуем (с нее очки слетели даже) – я не ожидал, что она на такое способна.

– Понял? – строго спросила она.

– Еще как, – подтвердил я, переводя дыхание. – А как ты меня нашла-то? Если ты смогла, значит и они смогут…

– Не о чем беспокоиться. Я бы сама не нашла – твой друг-адвокат помог.

«Мы отталкиваем тех, кто в нас нуждается, и бежим за теми, кому мы не нужны. Это главная ошибка несчастных людей»…

– Вот же котяра, Лешка! – тихо восхитился я. – А где ты остановилась?

– В твоей квартире.

– Вот как? Но у меня нет второй кровати.

– Значит ты будешь спать на полу.

– Я бы предпочел…

– Молчи. Пошли. Тут холодает.

– Я не дочитал про козла, который дает молоко. Погоди две секунды, я же забуду, где вкладка была!

Она не слушала. Она отобрала телефон и сунула его в сумочку, затем направилась к выходу из парка – да так быстро, что я с трудом успевал!


Когда-то, много лет назад, ко мне часто приходил повторяющийся сон.

Не такой, как остальные мои сны – без Достоевского, фантасмагорий, загадок, беготни и лабиринтов. Из этого сна я знал, что когда-нибудь мы с Настей будем жить в большом доме в Майами, в тихом районе недалеко от моря. Она будет читать нашим детям стихи лорда Байрона на ночь, научит их играть на фортепиано и обучит основам SQL и парадоксу Бергсона. А я буду катать их на плечах и играть с ними в «Монополию». И даже если будет холодно, у меня больше никогда не заболит спина.

Последний раз этот сон приснился мне уже в Вене за неделю до тридцать восьмого дня рождения, в ночь моего первого инфаркта – и больше он уже никогда не приходил ко мне, милосердно оставив прошлое в прошлом.

Сны лгут.

Я ни разу не был в Майами, я не живу у моря, а Юля не владеет SQL, и ее руки не нужно греть. Несмотря на это, у нас есть небольшой бар, большой синий кот, а я ношу твидовый пиджак и жилет с карманными часами.

Быть может, Настина мозаика тоже сложилась не вполне так, как она хотела. Однако моя замечательная девочка получает радость от того, что служит надежной опорой доблестному пилоту, который, как и всякий человек, имеет право быть счастливым.

Но и я, и Настя всегда будем помнить дождь, а дождь будет помнить о нас.

Этот теплый дождь в моем надтреснутом сердце никогда не прекращается. Он затихает на мгновение, давая мне возможность успокоиться, почувствовать и понять, что не так все плохо и сложилось – и снова возвращается, напоминая, что могло быть иначе… Или – не могло быть?

Упругие сильные капли вышибли прочь напоминания об ИПАМ, подметных письмах, коррупции и алкоголизме. Все теперь идет своим чередом. Но в вечном дожде моей души, как в вечном огне, всегда будет мерцать дрожащий огонек уставших орехово-зеленых глаз, которые я так любил.

Она тоже обо мне помнит.

Я знаю.