Позже они сидели на скамейке в саду, глядя, как трактор пересекает Южное поле. Лейла взяла свой блокнотик и написала: «Не быть тебе медсестрой». Это было настолько очевидно, что они обе захохотали и смеялись до слез. Потом Лейла вытерла глаза и написала еще: «Что скажет твой отец?» Лейле Нина тоже рассказала сказку о падении с лестницы.

— Он будет очень зол, — ответила Нина.

Лейла погладила ее скулу, обезображенную синяком, и нежное прикосновение ее пальчиков напомнило Нине о маме.


На две недели под оставшимися сиренями расположились биваком два студента-медика. Первый, Георгий Осипович, — высокий, темноволосый и серьезный, в очках с серебряной оправой. «Жид, — пробормотала кухарка, — а то и католик». Второй, Петр Ефимович, кругленький блондин, любил ошиваться на кухне и чесать языком — правда, лишь когда доктора Виленского не было поблизости.

— Доктор Виленский — хирург каких мало, — вещал он Нине с Лейлой, жуя кекс с орехами. — Потому-то его и не любят наши преподаватели-старики. Он слишком талантлив.

Георгий качал головой:

— Среди наших учителей попадаются и неплохие, вся беда в том, что они не интересуются новыми исследованиями, чураются экспериментов и не желают идти в ногу со временем. Доктор Виленский — новатор, это-то и пугает их. Он работал в английских больницах и даже провел полгода в Америке с Уильямом Хэлстедом, общепризнанным гением хирургии.

Петр стряхнул крошки и рассмеялся:

— Правда, как и многие медики, Хэлстед заработал себе вредную привычку…

Но тут Георгий шикнул на него и пустился в длинный и бессвязный рассказ о том, как какие-то студенты нарядили скелет в преподавательскую мантию. Позже, в амбулатории, Нина спросила у Лейлы, не знает ли она, что за вредные привычки врачей имел в виду Петр, но Лейла лишь пожала плечами и отвернулась.

Вечером накануне своего отъезда молодые люди были приглашены на ужин, и этот вечер мог бы стать приятным для Нины, если бы не ее страх перед отцом. После той сцены в кабинете папа почти не разговаривал с ней, и всякий раз, когда он смотрел на нее, Нина чувствовала, что он с трудом сдерживает ярость. Сегодня вечером он холодно поздоровался с ней и потом не замечал ее. С молодыми же людьми он, напротив, вел себя непринужденно и разъяснял, как современная техника и методы, которые он применяет в сельском хозяйстве, позволят получить дополнительные прибыли, которые пойдут на содержание больницы.

— Здесь, — он постучал ногтем по столу, — создана образцовая модель русского сельского хозяйства и медицины.

Назавтра госпожа Кульман уезжала на неделю в Петербург, чтобы навестить больного родственника и докупить недостающий инвентарь для операционной. Студентам она предложила подбросить их до станции в ее коляске, и они с радостью согласились. Попрощавшись с доктором Виленским, Георгий подошел к Нине на веранде. Он сказал, что ему очень понравилось у них и что ее отец произвел на него большое впечатление.

— Он человек передовых взглядов.

— Да.

Чуть моросил дождь, внизу у ступенек скулила собака конюха.

— Вы учитесь на медсестру?

— Так хочет мой отец. — Нина чувствовала на себе его пристальный взгляд.

— А вы сами?

Она ничего не ответила. Он, помолчав, смущенно кашлянул.

— Надеюсь, вы не поймете мои слова превратно… Профессия хирурга — трудная профессия, она не для тех, кто ищет легкой жизни. Но работать медсестрой — я говорю о настоящей, высококвалифицированной сестре вроде госпожи Кульман или госпожи Чижовой — это, на мой взгляд, еще труднее. Я бы не посоветовал это занятие своим собственным сестрам, и я бы не посоветовал его вам, если только вы не стремитесь к этому искренне и всей душой. Я только хочу вас предостеречь.

Он прав, конечно, он прав. Но что она может поделать?

— Спасибо за совет.

Георгий поправил на носу очки и продолжал:

— Жалко было бы растратить свою жизнь на дело, к которому вы не чувствуете склонности. Я вот хочу быть только хирургом и никем более, и если бы кто-нибудь вынудил меня стать фермером… — он кивнул на дрожащего перед ступенями пса, — я бы чувствовал себя в точности вот так.


Электрогенератор для освещения операционной наконец-то выписали, и в ожидании его доставки доктор Виленский снова принялся делать наброски и замеры. Когда госпожа Кульман вернется с последними недостающими принадлежностями и будет установлен генератор, больница откроется. А пока Лейла продолжала неофициально принимать больных. Жене кузнеца она наложила шину на сломанную руку и зашила рану на лбу — как уверяла кузнечиха, ее лягнула кобыла. Нине удалось выстоять и не сбежать из комнаты лишь благодаря тому, что она усиленно хлопотала — наполняла тазы чистой водой, доставала из шкафа бинты, зачитывала больным Лейлины записки.

Во всем необходимо было соблюдать идеальную чистоту. После того как Лейла обходила пациентов, Нина мыла с карболкой все поверхности и клала инструменты в паровой стерилизатор. После стерилизации инструменты можно было брать только в резиновых перчатках. Скоро Нина обнаружила, что резина вызывает у нее аллергию — руки покрывались свербящими прыщиками.

В один прекрасный солнечный день приехал скрипичный мастер. Со стороны дороги послышались крики, залаяли собаки. Все это было слышно в оранжерее, где Нина скрылась ото всех с чашкой молока, ломтем хлеба и романом. В последнее время ей все некогда было почитать, и, пользуясь тем, что отец отлучился в деревню, а Лейле в амбулатории ее помощь не требовалась, Нина решила уединиться с книжкой до вечера. Она не стала обращать внимания на шум, доносящийся со стороны дома, надеясь, что никто не найдет ее здесь. Однако спустя немного времени в оранжерею вбежала Дарья с горящим лицом.

— Иди скорей! Один человек привез на телеге своего сына — скрипичного мастера. Ему всего двадцать лет, и у него гной в мозгу — он умирает…

«И зачем привозить в клинику безнадежных больных», — возмутилась в душе Нина, а вслух спросила:

— Разве они не знают, что больница еще не от; крыта?

— Врачи в городе отказались его оперировать, вот старик и пришел к доктору Виленскому и умолял его попытаться спасти сына, — Дарья заламывала руки. — Нина, доктор согласился. Лейла уже готовит деревянный стол из амбулатории. Операцию нужно начать как можно скорее, пока не начало темнеть. Тебе придется помогать — доктору с одной сестрой не управиться.

Услышав это, Нина подскочила, разлив молоко. Никто никогда не говорил, что ей придется участвовать в операциях, которые делает доктор Виленский.

— Но я не медсестра! Это дело госпожи Кульман и Лейлы, я не могу…

Сильные пальцы Дарьи больно впились ей в плечи.

— Послушай, этот юноша умирает. От тебя много не требуется — только подавать доктору нужные инструменты. Ты же знаешь, где все они лежат и как называются. — Экономка прижала Нину к груди. — Дитя мое, если бы только я могла, я бы сделала это за тебя… Ну, поторопись, Лейла ждет тебя, и твой отец уже дома.

Лейла спокойно кивнула, когда Нина вошла в амбулаторию. Она укладывала хирургические инструменты в стерилизатор, и движения ее рук были настолько точны, что казалось, будто это руки госпожи Кульман. Закончив с инструментами, она чиркнула в своем блокноте несколько строк:

«Отец обмывает юношу. Я сбрею волосы. Вымой руки. Чистая одежда, домашние туфли, фартук, перчатки, марлевая повязка. Обработай стол карболкой. Доктор Виленский переодевается. Не волнуйся».

У Нины так сильно дрожали колени, что она едва держалась на ногах. Ей не вынести, она не сможет участвовать в настоящей операции.

— Не могу… — прошелестела она, потом повторила громче: — Я не смогу. — Она оперлась на скамью — ноги были как ватные. — Я свалюсь в обморок, меня наизнанку вывернет. Пусть папа изобьет меня, убьет — мне все равно.

Лейла прекратила свои дела и какое-то время внимательно вглядывалась в ее лицо, словно искала в нем ответ на вопрос, что же Нина все-таки за человек. Потом беззвучно зашевелила губами, как будто бормоча что-то себе под нос — такой Нина еще никогда ее не видела, — и подошла к одному из деревянных шкафов. Отперев его, она потянулась к полке с обезболивающими средствами и взяла один из стоявших там пузырьков. Открыла блокнот, вырвала оттуда страницу, сложила ее и вытряхнула на бумагу немного порошку из пузырька.

«Выпей это, — настрочила она в записке. — Только один раз, в виде исключения. Это придаст тебе сил».

Порошок был похож на тот, что давал отцу доктор Виленский.

— Что это?

«Кокаин».

_____


Молодой скрипичный мастер с абсцессом головного мозга был поразительно красив. Его гладко выбритый череп напоминал отшлифованный мрамор. Он лежал на спине — с закрытыми глазами, нагое тело прикрыто белой простыней — и был так бледен, будто его только что вынули из ванны со льдом.

И вот его веки внезапно затрепетали и разлепились, и он в упор посмотрел на Нину. Его взгляд был полон невыносимой муки.

— Не волнуйся, — прошептала она сквозь марлевую повязку. — Мы тебе поможем. Ты выздоровеешь, обещаю.

Мысль о том, что она избавит его от боли, переполняла ее радостью. Рядом Лейла смочила тряпицу хлороформом, от которого по комнате поплыл тошнотворный сладковатый запах, и подала ее Нине. Та приложила тряпочку ко рту и носу юноши, и, когда она плотно прижала ее, в его глазах засветился страх и он слабо попытался приподняться.

— Тсс… — игриво шепнула Нина и улыбнулась про себя, потому что знала, что ему никогда больше не придется бояться.

А потом в его взгляде появилось новое выражение, которому Нина не смогла бы дать название, и его веки медленно закрылись. Он задышал спокойно и ровно. Было слышно, как за окном отец больного читает молитвы.

Доктор Виленский встал с правой стороны стола, вместе с Лейлой; Нина встала с другой стороны, возле столика с инструментами.

— Пощупайте пульс, госпожа Карсавина.

Нина взяла мягкое запястье пациента, сосчитала удары. Это было легко — для нее не было ничего невозможного.

— Шестьдесят, доктор.

— Хорошо.

Когда он повернул голову юноши, из правого уха в подставленную Лейлой тряпочку хлынул зловонный зеленый гной. Отвратительный запах был Нине нипочем. Как говаривала жена садовника, самые душистые цветы вырастают из самого вонючего дерьма. При мысли об этом Нина чуть не рассмеялась.

— Обратите внимание, — говорил доктор Виленский, — что вены на правом виске вздуты. Мы с госпожой Чижовой промоем антисептиком среднее ухо. Госпожа Карсавина, после этого мне понадобятся скальпель и зажимы, а затем — трепан, зонд с узким лезвием и щипцы.

Когда скальпель взрезал гладкую, как мрамор, кожу, хлынула рубиново-красная кровь.

— Я делаю надрез по виску примерно в одном дюйме над ухом.

Это было все равно что смотреть, как кухарка разрезает куриную грудку и снимает мясо с костей, только кухарка управлялась несколькими ловкими движениями, а тут это заняло долгое время. Но Нину это не волновало. По телу ее разливалось приятное тепло, и она чувствовала в себе столько сил, что могла бы стоять тут до бесконечности. Она проверила глаза юноши: если они начнут открываться, нужно будет опять дать ему хлороформ.

Наконец доктор Виленский установил трепан.

— Сейчас мне понадобится зонд, который вводится с двойной целью: удалить мелкие осколки кости и выяснить глубину проникновения. После вскрытия костной полости вырезанные участки кости необходимо немедленно окунуть в антисептический раствор и положить на марлю. Зонд…

Нина подала зонд. Виленский ввел его и тщательно обработал отверстие вдоль лезвия трепана.

— Несколько раз повернуть и поднять — этого должно быть достаточно. Вот так…

Нина взяла вырезанный круглый кусочек кости пинцетом, аккуратно окунула его в раствор и осторожно положила на марлю, где он — о чудо! — превратился в пуговицу из слоновой кости.

— Гиперемия твердой мозговой оболочки. Госпожа Чижова, проверьте, есть ли мозговой пульс.

Лейла просунула в отверстие обтянутый резиной палец и покачала головой.

— Так я и думал. Сейчас я вскрою мембрану и обнажу мозговую ткань. Обнаженный участок нужно обработать йодоформом во избежание дальнейшего распространения инфекции. Госпожа Карсавина, скоро мне понадобится полая игла.

Когда мембрана была разрезана, Нина увидела, как оттуда выпячивается, вздуваясь, точно теплое тесто, какая-то желтоватая масса.

— Это и есть мозг, — пояснил Виленский. — Он выпирает наружу из-за давления. — Он взял у Нины иглу и медленно запустил ее в середину вздутия. — Ага! — Что-то заклокотало, и смрад стал еще сильнее. — Мы добрались до верхнего слоя полости абсцесса. — Наклонившись, Виленский воткнул иглу глубже, и струя гноя брызнула ему на фартук. Он даже не заметил этого. — Живо мы управились! Госпожа Чижова, раздвиньте отверстие пошире щипцами, чтобы я мог вырезать омертвевшую ткань.