Между тем шум в коридоре становился все громче, пока не приблизился к самой двери. Волосы на затылке у Оливии зашевелились, и она настойчиво прошептала:

– Джеймс…

Глаза его, дрогнув, открылись, и он наградил ее ленивой, совершенно неотразимой улыбкой.

– Да, красавица?

– Ты это слышишь?

«Бум».

Он тут же резво соскочил с кровати, прикрыл Оливию покрывалом до подбородка и схватил брюки. Тем временем раздался стук в дверь, кто-то чертыхнулся и что-то пробормотал.

Не похоже на Хилди…

– Проклятье! – Джеймс бросил на нее извиняющийся взгляд. – Они выломают дверь, если я не открою.

Сердце ее упало. Слава богу, они не в Лондоне. Оливия села, подоткнула покрывало под мышки и храбро кивнула.

– Оставайся на месте.

Полуодетый Джеймс был уже почти у двери, когда раздался треск, и спустя секунду она распахнулась, с грохотом ударившись о стену.

Пытаясь закрыть ее от незваного гостя, по крайней мере на время, он загородил собой дверной проем, но Оливия успела увидеть широкие плечи и темную голову, так хорошо ей знакомые.

– Хантфорд? – потрясенно воскликнул Джеймс.

Оуэн. О нет. Оливия похолодела от страха. Брат каким-то образом все узнал, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

– Ах ты, подлец! – С размаху Оуэн врезал Джеймсу в челюсть, так что тот пошатнулся, а взгляд Оливии метнулся к брату.

– Оуэн, сейчас же прекрати, пожалуйста! Я все объясню.

Лицо брата исказилось от ярости, и, стиснув кулаки, он обвел комнату взглядом: увидел обеденный стол, сервированный на двоих, брошенную рубашку Джеймса и ее платье, валяющееся на полу.

– Нет нужды! – бросил презрительно Хантфорд. – Я в состоянии сложить два и два. Эверилл, ты покойник!

Джеймс выпрямился и бесстрашно встал прямо перед Оуэном.

– Ты вправе злиться, но послушай…

– Я не злюсь, – оборвал его Оуэн. – Я в бешенстве.

– Давай поговорим где-нибудь в другом месте, чтобы не расстраивать Оливию.

– Не произноси ее имя! – Оуэн впечатал кулак Джеймсу в живот, отчего тот отлетел к стене.

– Нет! – вскрикнула Оливия и, обернувшись покрывалом, спрыгнула с кровати. Ослепляющая боль пронзила ногу, но она не обратила на нее внимания, вознамерившись во что бы то ни стало покончить с этим безумием.

Джеймс запоздало предостерег:

– Твоя нога… Оставайся на месте. Со мной все будет в порядке.

– Ну уж нет, не будет! – прорычал Оуэн и снова двинул ему, на сей раз по ребрам.

Оливия схватила брата за руку, но он вырвался и продолжил махать кулаками, пока Джеймс со стоном не свалился на пол, хватая ртом воздух. Она понимала, почему Джеймс не вступает в драку, но не могла понять, почему даже не пытается защищаться.

Наконец Оуэн, будто сбросив наваждение, отступил назад и заморгал, глядя, как у Джеймса идет носом кровь. Увиденное так его потрясло, что он опустился на стул, как будто это его ударили по голове, и пробормотал:

– Господи Иисусе…

Оливия упала на колени рядом с Джеймсом и взяла его лицо в ладони.

– Прости, это я виновата.

– Нет. – Он сел, опершись об пол, чтобы не упасть.

– Я это заслужил… и не только это. Если сможешь, накинь на себя что-нибудь и пойди в мою комнату, а я пока поговорю с твоим братом.

– Я не оставлю вас одних.

Оливии страшно было подумать, что Оуэн может сделать без свидетелей.

Тем временем Хантфорд закрыл дверь – точнее, прислонил к косяку – и, подтащив стул к ним поближе, не глядя на сестру, проговорил лишенным эмоций голосом:

– Оденься, а с этим я должен разобраться.

– Джеймс не знал, что я поеду следом за ним в Озерный край, – начала Оливия.

– Но когда обнаружил это, не увидел никакого вреда в том, чтобы затащить тебя в постель, – скептически заметил Оуэн.

Оливия поморщилась от холодного и резкого тона брата, но ей было понятно, что он пытается скрыть свое разочарование и боль. Она солгала ему и пренебрегла всеми правилами приличий.

– Я готова принять любое наказание, но, пожалуйста, выслушай все до конца, прежде чем осуждать Джеймса. Он здесь только потому, что мне понадобилась помощь.

Оуэн фыркнул.

С тяжелым сердцем она подобрала с пола платье и кое-как проковыляла в дальний конец комнаты. Оуэн сидел к ней спиной, но она внимательно прислушивалась, ловя каждое слово.

– Я доверял тебе, – сказал он Джеймсу.

– Знаю. Прости.

– Ей известно о письме?

О письме? Оливия замерла, напрягая слух.

– Нет, но…

– Ты сам его читал?

– Нет, разумеется.

– Полагаю, ты понимаешь, чем все закончится.

– Конечно. Я женюсь на ней.

Ком размером с яйцо застрял у Оливии в горле.

– Потому что вас застукали, – презрительно бросил Оуэн. – Я желал своей сестре лучшего.

– Она этого заслуживает, – отозвался Джеймс надтреснутым голосом.

Обида и сожаление вспыхнули у нее в душе. Они сидят там и обсуждают ее участь так, как будто все уже решено. И в глубине души она знала, что так и есть: судьба вкупе со случаем вмешалась, чтобы исполнить ее заветную мечту.

Да только вот незадача: она никогда, никогда не желала, чтобы это произошло вот так.

Оливия торопливо затянула шнуровку платья и похромала к мужчинам.

– О каком письме речь?

– Что с твоей ногой?

– Что за письмо? – повторила она и повернулась к Джеймсу: – Это то самое, что все время выпадало у тебя из сюртука?

– Я пытался тебе рассказать… – начал Джеймс, но Оуэн его оборвал:

– Ерунда. Неважно. У нас есть заботы поважнее.

– Это письмо твоего отца, – не обращая на него внимания, продолжил тот. – И адресовано тебе.

– Проклятье, Джеймс!

У Оливии как будто воздух разом вышибло из легких.

– Папа? Но… как?

Она никогда не была склонна к обморокам, но сейчас в ушах зазвенело, ноги подкосились, и будто сквозь вату Джеймс выкрикнул ее имя.

Оливия видела, как он пытается встать. Почему брат не хочет, чтобы она прочла письмо? И почему Джеймс прятал его?

Немного придя в себя, она прохромала к изножью кровати, где лежал скомканный сюртук Джеймса, и сунула руку в карман. Вот оно, письмо от папы.

Смерть сама по себе страшна, а уж внезапная тем более. Сколько раз с тех пор она думала о том, как бы ей хотелось иметь возможность еще раз с ним поговорить, услышать его теплый хрипловатый голос, увидеть отцовскую любовь в глазах. Никто никогда не был ему ближе, чем она. И никто не ощущал эту потерю острее.

Но он оставил для нее письмо, а эти двое – Оуэн и Джеймс – скрывали его.

Не замечая боли в лодыжке, она развернулась к двери.

– Стой! – скомандовал Оуэн.

Но она так дернула дверь, что та влетела в комнату, чуть не ударив брата по голове, ринулась по коридору к комнате Джеймса и быстро заперлась на ключ. Она прочтет письмо, и никто: ни Джеймс, ни Оуэн, ни сам дьявол – ее не остановит.

Рухнув на кровать Джеймса, она старалась не думать о том, что у него был от нее секрет, и не задерживаться мыслями на трудном положении, в которое они попали, и на том, как унизительно закончился этот сказочный вечер. И особенно старалась не думать о несчастном выражении лица Джеймса, когда он сказал: «Я женюсь на ней».

Конечно, она мечтала выйти за него, но не так. Ей хотелось быть его любовью, а не обязательством.

Глаза ее щипало, нос жгло, ногу дергало. Стук сотряс дверь.

– Оливия, впусти меня, – донесся из коридора приглушенный голос Оуэна. Потом, уже осторожнее, он добавил: – Пожалуйста. Тебе не следует читать письмо в одиночестве.

Он, вероятно, прав. Отец был очень нездоров в последние дни, и что бы он ни написал, это могло быть… тяжелым. Но она должна прочесть письмо сама, без стоящего над душой Оуэна.

– Я не нуждаюсь в компании, благодарю. – Ей нужно время и пространство, дабы осмыслить отцовское послание. И как бы ни была она признательна всем своим родным за любовь и поддержку, это она должна сделать одна.

– Тогда, может, немножко подождешь? – предложил брат. – Ты сейчас слишком возбуждена.

Она шмыгнула носом.

– Возможно. Но я не какой-то хрупкий цветок, каким ты меня, похоже, считаешь.

– Я думал, что так будет лучше для тебя. Мне не следовало скрывать письмо.

Что уж теперь… да он и не единственный, кто принял неверное решение. Она поступила не лучше, погнавшись за Джеймсом в Озерный край.

– Я тоже была не права, – призналась Оливия. – Прости за неприятности, что причинила тебе, но ты больше не обязан меня защищать.

– А если я хочу?

Горло перехватило от наплыва эмоций.

– Пора мне становиться самостоятельной.

– Что ж, ладно. – Судя по голосу, он смирился и вроде бы простил ее. – Но буду рядом, если понадоблюсь тебе.

Сделав глубокий вдох, она перевернула письмо, дрожащими руками сломала печать. Глаза заволокло слезами при виде знакомого неровного папиного почерка. Читая письмо, она как будто слышала его глубокий мягкий голос.

«Моя дорогая, любимая Оливия!

Надеюсь, что к тому дню, когда ты откроешь это письмо, пройдет достаточно времени, чтоб ты могла думать обо мне без гнева и отвращения, но, быть может, я прошу слишком многого. Мне бы хотелось быть лучшим отцом тебе, Оуэну и Роуз, но я убежден, что все вы станете прекрасными людьми, несмотря на многие недостатки ваших родителей.

Возможно, ты задаешься вопросом, почему я решил написать тебе, а не твоему брату или младшей сестре, и я вот что скажу: Оуэн слишком вспыльчив и скуп на прощение. Я не виню его за это, он хочет как лучше для вас с сестрой. Роуз мудра не по годам, но слишком хрупка. Ты же могла и старшего брата рассмешить, и младшую сестру защитить, именно тебе я и доверяю сведения, которые собираюсь сообщить.

Видишь ли, твоя мать не единственная, кто был неверен в нашем браке. Я тоже изменил ей. Ребекка – полагаю, ее можно назвать моей любовницей – работала в городской библиотеке, которую я часто посещал. Хотя и вполовину не такая красивая, как твоя мать, Ребекка была милой, улыбчивой, остроумной, и это сразу же привлекло меня в ней. Несколько месяцев мы встречались тайно, но потом однажды, когда я пришел к ней, она выпроводила меня и сказала, что больше не желает видеть.

Я постарался с уважением отнестись к ее решению, но отчаянно желал знать, как она живет, все ли у нее в порядке. Однажды вечером я проследил за ней по пути в библиотеку и обнаружил, что она беременна. И все равно она наотрез отказалась увидеться со мной. Вскоре после этого она уехала из города и вернулась только летом. Когда я случайно увидел ее в парке с маленьким свертком, который Ребекка прижимала к груди – малышкой нескольких месяцев от роду, – она позволила мне взглянуть на девочку и сказала, что ее зовут София, София Рольф. Я больше никогда их не видел, ибо помирился с вашей матерью. В течение последующих восемнадцати лет я каждый год отправлял Ребекке щедрую сумму, чтобы они ни в чем не нуждались, но теперь понимаю, что одних денег было недостаточно.

А недавно я узнал, что Ребекка заболела и умерла. Я подумал было написать Софии и рассказать, кто я, но побоялся, что она не обрадуется новости, и не захотел осложнять ей жизнь. Во всяком случае, такое оправдание я для себя придумал.

Боюсь, моя дорогая Оливия, что сильно шокировал тебя своим признанием, и сожалею о той боли, которую это знание тебе принесет. Надеюсь – хотя и понимаю, что прошу от тебя слишком многого, – в твоем сердце найдется для меня прощение. Возможно, ты как-нибудь навестишь Софию и посмотришь, хорошо ли она устроена. Может, расскажешь, что вы с ней сводные сестры, а может, и нет. Прилагаю последний адрес Ребекки, который знаю, и черновой набросок, на котором она держит Софию. Я сделал его по памяти, после того как увидел их в парке в тот день.

Предоставляю тебе самой решить, поделиться ли этой информацией с Оуэном и Роуз. Не хочу причинять тебе еще больше страданий, но не могу сойти в могилу, не признав Софию своей дочерью.

Что же до остального, я искренне верю, что вам будет лучше без меня. Однако хотелось бы посмотреть, какой красивой, добросердечной и великодушной молодой женщиной ты станешь. Знай: как бы ни решила ты поступить с этими сведениями, я горжусь тобой и люблю тебя.

Передай Оуэну и Роуз, что их я тоже люблю.

Папа»

Оливия напряженно вглядывалась в отцовские строчки, пытаясь отыскать какой-нибудь намек, какое-то несоответствие, которое могло бы доказать, что письмо – злой розыгрыш, и ничего не находила. Письмо было написано отцом, его собственной рукой.

Она уронила листок на пол и попятилась к изголовью кровати. Как бы ей хотелось никогда его не видеть, как бы хотелось повернуть время вспять и остаться в блаженном неведении о его существовании. Оливия прижалась спиной к деревянному изголовью и настороженно воззрилась на бумагу.

– Оливия? С тобой все в порядке?