Дженнифер Хеймор - Дерзкая невинность

— Что это?

— Бумажка…

— Это я вижу. Почему она оказалась у вас на груди?

— Я… Господи. Как назло в голову ничего не приходило. Оставалось только молиться, чтобы он не подумал, что именно из-за этой «бумажки» его еда была такого странного вкуса.

Оливия прикусила губу.

У него задергался подбородок.

— Вы намеревались послать записку вашему герцогу, не так ли?

— Да.

Молчание. Она не смела поднять глаза.

— И как же она оказалась у вас за корсажем?

— Я… я… — Оливия сглотнула. — Моя горничная так вам преданна. Она вошла, а я как раз собиралась писать, и… ну, я испугалась. Я… боялась, что она вам скажет.

— Конечно, сказала бы. Она сообщает мне обо всем, что происходит в моем доме.

— Я… я это знаю. Поэтому я сунула бумажку за корсет, чтобы она ее не увидела.

Злорадная усмешка искривила его губы.

— Глупышка. И ты не придумала ничего лучшего, чем прийти с этой бумажкой ко мне на обед?

Что она могла на это ответить? Оливия просто опустила голову, притворившись пристыженной и испуганной. Испуг, правда, был неподдельным.

Фенвик положил ей руку на плечо, и Оливия сжалась, не пытаясь вырваться. Он сжал ей плечо так больно, что она тихо вскрикнула.

— Не беспокойтесь, — произнес Фенвик. — После сегодняшней ночи вам больше никогда не придется волноваться о таких вещах. Я постараюсь навсегда стереть герцога Уэйкфилда из вашей памяти. — Он провел рукой по ее спине и добавил: — Из вашего тела.

Тошнота подступила к ее горлу, но Оливия сдержалась.

Она медленно подняла голову и посмотрела на него. Внезапно Фенвик, размахнувшись, со всей силой ударил ее по щеке. Ее голова мотнулась в сторону. Оливия прижала ладонь к лицу, на глаза у нее навернулись слезы.

— Вставайте, — приказал Фенвик. Не дождавшись действий с ее стороны, он крикнул: — Сейчас же встаньте.

Оливия понимала, что если она не повинуется, он ударит ее еще раз. Поэтому она встала, хотя ноги у нее подгибались.

Почему не действует хинин? Он проглотил не менее тридцати гранул.

— Идите сюда.

Фенвик взял ее за плечо и, грубо дернув к себе, прижал свои губы к ее губам.

О Боже. О, только не это. Оливия почувствовала его возбуждение через два слоя тонкого шелка, разделявшего их.

Она стояла, не шевелясь, пока его губы скользили по ее рту. Фенвик обнял ее обеими руками, прижался к ней животом и просунул язык ей в рот.

«Нет!» — кричало ее тело в панике, в совершеннейшем ужасе от этого грубого вторжения. Оливия попыталась освободиться, но он прижимал ее все крепче и опять просунул свой отвратительный язык.

А потом вдруг попятился и издал такой звук, будто подавился.

Оливия остолбенела, глядя на него, ее сердце было готово вырваться из груди. Фенвик побледнел, а лицо вдруг стало неподвижным.

Он сделал два шага назад.

— Простите меня.

Прикрыв рот обеими ладонями, он выскочил из комнаты.

Оливия долго смотрела ему вслед. Вряд ли он вернется, она прекрасно понимала его состояние, ведь однажды и сама случайно приняла двойную дозу в десять гранул после одного приступа лихорадки, после чего ее рвало две недели.

Оливия медленно подошла к двери, открыла ее и выглянула в коридор. Большинство прислуги уже легли спать, а из охраны она видела всего одного человека, когда шла к Фенвику. Сейчас никого не было.

На цыпочках Оливия подошла к лестнице, освещенной лишь одним пристенным канделябром. Все было тихо, и она спустилась вниз.

Когда Оливия подошла к кухне, то услышала доносившиеся откуда-то за ее спиной стоны и панический крик:

— Делай же что-нибудь, черт бы тебя побрал!

Это был голос Фенвика — испуганный, страдальческий.

— А что? — Оливия узнала голос охранника.

— Не знаю, — взревел Фенвик. — Приведи кого-нибудь. Я ничего не вижу!

О Господи. Оливия слышала, что одним из симптомов отравления хинином была потеря зрения. Неужели она дала ему смертельную дозу?

Оливия закрыла глаза, но звук шагов в коридоре заставил ее броситься за дверь кухни. Внутри она огляделась. В полутьме стали видны огромный каменный очаг, хлебопечка, ряды полок, уставленные всевозможной кухонной посудой, и ряд сковородок, подвешенных на крюках, свисавших с потолка.

В одной из стен была узкая дверь, которая, как она поняла, вела в темный подпол. Оливия решила, что спускаться надо осторожно — не хватало еще упасть с лестницы, когда она уже так близко к цели.

Неожиданно за ее спиной открылась кухонная дверь — и Оливия нырнула за дверь в подпол.

Тяжелые шаги приблизились и остановились прямо за дверью. Свет от фонаря выхватывал отдельные предметы. Оливия затаила дыхание.

— Чарли? — позвал охранник.

— Что? — услышала она приглушенный ответ.

— Иди наверх. У его светлости неприятности.

Снизу донеслись слова, которые она не могла разобрать.

— Я думаю, ему сейчас на это наплевать, Чарли. Он заболел. Я тебе говорю, поднимайся! И поторопись!

— Если он заболел, пошли за доктором, — был ответ Чарли.

Охранник начал спускаться, но на полпути, очевидно, встретился с собеседником.

— Давай быстрей! Тебе придется помочь нам уложить его в постель.

Мужчины выбежали из кухни, не заметив Оливию.

Как только они ушли, Оливия спустилась по узкой лестнице и дрожащими руками отодвинула засов двери, за которой находился Макс.

В углу стоял фонарь. Макс лежал в шезлонге и смотрел на нее.

Оливия встала возле него на колени и стала развязывать грязную полоску ткани, прикрывавшую кляп.

Макс закашлялся и выплюнул кляп.

— Оливия, — прохрипел он пересохшими губами. — Почему ты не ушла? Почему ты не воспользовалась шансом, который он тебе дал?

— Я не могла тебя оставить. Даже если… Не могла.

Макса била дрожь.

— Он к тебе прикасался? Если да, клянусь Богом, я…

Она обняла ладонями его лицо, колючее от отросшей щетины.

— Со мной все в порядке. Но нам надо выбраться отсюда до того, как они обнаружат, что мы сбежали. Я сейчас освобожу тебя.

Ей показалось, что прошли часы, прежде чем ей удалось развязать веревки на его запястьях. Задача осложнялась тем, что они затвердели от пропитавшей их крови. Макс, должно быть, испытывал адскую боль. К тому моменту как Оливия смогла освободить Макса, она дрожала, как осиновый лист. Она взглянула на свои руки — они были в свежей крови.

Макс обнял ее.

— Любимая. — От этого слова Оливия похолодела, но ничего не сказала. Она позволила ему обнять себя, но ее собственные руки стали такими тяжелыми, что Оливия не могла их поднять — они висели по бокам, как плети. — Мне очень жаль, — с трудом выговорил Макс. — Это моя вина.

Сейчас было не время для объяснений и извинений. Им надо бежать.

Щиколотки пострадали меньше, и общими усилиями они быстро развязали веревки.

— Он сделал тебе больно, Оливия? Прошу тебя, скажи, что он не тронул тебя. Пожалуйста, — прошептал Макс, зарывшись лицом в ее волосы.

— Нет… Он хотел. Он меня ударил… поцеловал. Но могло быть хуже. — Намного хуже.

— Как тебе удалось сюда пробраться?

— Я отравила его хинином, моим лекарством от малярии. Я дала ему все, что у меня было, и боюсь, что я его убила, — всхлипнула она.

— Он наверху?

— Да.

— В сознании?

— Да.

— Кто сейчас с ним?

— По крайней мере двое из его огромных охранников. Они говорили о том, что надо послать за доктором.

— А слуги?

— Я думаю, что они все спят, но от его криков они скоро все проснутся.

Макс взял ее за плечи и заглянул в глаза:

— Ты знаешь, как выбраться из дома?

— Мне кажется, я видела в кухне дверь, которая ведет наружу. Лестница из подвала совсем рядом с ней.

— Хорошо. — Макс нахмурился. — Тебе не следовало так рисковать, Оливия. Ты должна была уйти до того, как он…

Она лишь покачала головой.

— Идем, Макс.

Он взял ее за руку и повел наверх. Там Оливия показала нужную им дверь.

За дверями кухни стоял страшный шум — крики, невнятные разговоры, топот ног. Все перекрывали отчаянные крики Фенвика.

Макс толкнул ее к выходу, отодвинул засов, но тут распахнулась дверь кухни за его спиной.

— Беги, — пробормотал он, вытолкнув Оливию наружу. Оглянувшись, она увидела, что Макс стоит перед одним из охранников.

— Как это тебе удалось вырваться? — прорычал охранник, а потом, увидев Оливию, усмехнулся. — А, вот как. До тебя добралась эта сука, не так ли?

Макс размахнулся и изо всех сил ударил охранника в живот. Тот охнул и согнулся пополам, но быстро пришел в себя, собрался нанести удар, но Макс успел увернуться.

Завязалась борьба, но такая стремительная, что Оливия не могла ничего разобрать. Наконец Макс отступил и нанес еще один сокрушительный удар охраннику в живот, после которого тот рухнул на пол.

Повернувшись, он увидел Оливию и поспешил выйти, закрыв за собой дверь.

— Пошли, — сказал он и взял ее за руку.

Когда они оказались на улице, Макс снял свой рваный камзол и прикрыл им плечи Оливии.

— Я не хочу, чтобы кто-то увидел тебя в таком виде. Сначала мы пойдем ко мне домой — это ближе. А после того как мы приведем себя в порядок, я отвезу тебя к леди Стрэтфорд.

Оливия лишь кивнула, не в силах ответить. Ночь была морозной, и она продрогла.

Они прошли мимо нескольких домов, и Оливия вдруг споткнулась. Макс подхватил ее на руки.

— Обними меня за шею, Оливия. Вот так. Мы почти пришли, любимая.

— Из твоих уст слово «любимая» звучит совсем иначе, чем когда его произносил Фенвик.

— Фенвик так тебя называл?

— Только для того, чтобы поиздеваться.

— Я больше не буду тебя так называть, — решительно заявил Макс. — Не хочу, чтобы это слово напоминало тебе о нем.

Вспомнив о его предательстве, о пари, его лжи, Оливия промолчала, ни капли не жалея, что лишилась титула «любимой». Но вообще-то это хорошо, что он больше не будет ее так называть.

Макс нес ее на руках, крепко прижимал к себе, и Оливии стало так тепло и спокойно, что она просто положила голову ему на плечо.

В одном Фенвик был прав — Макс не был тем человеком, каким она себе представляла. Ей придется держаться от него подальше.

Но не сегодня. Не сейчас.

Может быть, завтра.

Макс привел ее в бывший дом его дяди. Ему пришлось долго стучать в дверь, прежде чем ему открыл сонный, растрепанный дворецкий. Широко раскрыв глаза, он смотрел на Макса, державшего на руках Оливию.

— О, ваша светлость! Вы вернулись домой. И слава Богу, что…

Макс прошел мимо дворецкого прямо в гостиную.

— Позови служанку, чтобы помогла леди, и кого-нибудь, чтобы зажечь свет и затопить камин в гостиной.

— Да, сэр. Конечно, сэр.

Макс осторожно положил Оливию на кожаный диван. Он присел на край и провел пальцем по ее щеке, наслаждаясь мягкостью и гладкостью ее кожи.

— Куда он тебя ударил, Оливия?

— Он дал мне пощечину, — прошептала Оливия. — Было не очень больно. Со мной все в порядке.

— Ты уверена?

Макс не мог заставить себя спросить ее о поцелуе Фенвика.

Постучав в дверь, вошла служанка, и Макс отдал ей кое-какие распоряжения. Служанка вышла и вернулась с теплым одеялом для Оливии.

Спустя несколько минут вошел другой слуга, который зажег лампы и начал растапливать камин.

Теперь Макс мог оценить состояние Оливии. Помимо того, что она была полуодета, он сначала ничего не заметил, но потом увидел багровые синяки вокруг шеи, затушеванные каким-то косметическим средством.

Его ярость не имела границ. Макс встал и прижался лбом и ладонями к стене. Когда он был маленьким мальчиком, то видел точно такие же багровые синяки на шее своей матери. Она прикрывала их высокими воротниками, но Макс, сидя у нее на коленях, как-то отвернул воротник прежде, чем она успела остановить его. Уже тогда он понимал, что в ответе за эти синяки был отец.

А теперь Оливия. Проклятие. Почему Макс так беспомощен, когда дело касается женщин, которых он любит?

Когда он достаточно овладел своими чувствами, чтобы обернуться к Оливии, он увидел, что она села, завернувшись в одеяло. Видимо, чтобы согреться и скрыть от слуг свою наготу. И синяки.

— Макс?

Он сел рядом с ней на диван.

— Ты не говорила мне о синяках.

— О… — Слуга зажег еще одну лампу, и Макс увидел темные круги у нее под глазами. Он не будет сегодня досаждать ей расспросами. Оливия слишком вымоталась и была напугана теми тяжелыми испытаниями, через которые ей пришлось пройти.