«Ай ловью, бейби! Парапа-па-па-па! Ай ловью, бейби!»


Дима осторожно уложил Машку на постель, осторожно снял с нее порванную одежду и лег рядом на бок, подперев голову левой рукой, и потрогал кончиками пальцев заплывающий глаз, распухающую, начинающую синеть скулу, стер кровь в уголке рта.

– Болит?

– Нет. Не знаю, – смотрела на него, не отрываясь, Машка. – Дима, тогда, в детстве, ты меня не пустил уйти, спас. Мне никто не говорил из взрослых, ты им не сказал?

Он отрицательно покачал головой, поглаживая пальцами ее пострадавшую щеку.

– Я потом поняла, когда выросла, и многое про это узнала. Ты со мной тогда был там и ругался, звал, требовал вернуться, и я вернулась к тебе.

– Ты спасла меня и сейчас, и вчера от самого себя. Нас обоих спасла.

– Ужас какой-то, – сказала Машка. – Чип и Дейл спешат на помощь! А нельзя нам как-то попроще, без пропаданий и спасений? А?

– Наверное, нет, попроще нельзя.

– Ну и ладно! – согласилась она с таким жизненным раскладом.

– Люблю тебя, – признался Дима спокойным неторопливым голосом. – Всегда любил, только не понимал этого.

Когда-то старенький доктор «Скорой помощи» сказал Диме Победному: «У вас теперь с этой девочкой одна кровь, и вряд ли вы встретите кого-то еще, с кем сможете перемешаться кровью».

Он запомнил на всю жизнь эти слова, а понял только сейчас.

– Машка, пошли домой. И надо врача тебе вызвать.

Эпилог

– Да никуда ты не поедешь!!! – достигнув близкого к пограничной точке возмущения, начальственно рокотал Победный.

– Димочка, я всего дня на два, ну, может, на три! – уговаривала Машка.

– Какие раскопки, Машка?! Ты на шестом месяце беременности!

Машка отмахнулась.

– Я хорошо себя чувствую! Я же не буду породу копать!

– Понятно! Будешь ползать на коленках, кисточкой пыль веков смахивать! Нет, Маша! – сощурил тигровые раздраженные глаза Дмитрий Федорович.

– Да не буду я, Дима! У меня там отличные ребята, они сами все смахнут и раскопают, а я буду только пальчиком указывать, что делать! – пылко уверяла Машка.

– Ты!!! – бушевал Дима. – Пальчиком? Ну да! Мария, давай прекратим этот разговор! Какие раскопки?!

– Дима, они там все остановили, я сказала, без меня ничего не трогать, они меня ждут!

– Машка, что мы спорим из-за какой-то ерунды?

– Это не ерунда! Это колчан вождя! Ты что?! Дима, ну, все, все, ну не ругайся!

И она полезла обниматься. Раздраженный до невозможности, Дмитрий Федорович поотворачивался немного, для порядку, но, тяжко вздохнув, обнял строптивую жену, сел в кресло и усадил ее себе на колени.

– Машка, это глупость какая-то – тащиться черт-те куда! Там сейчас жара несусветная и никаких нормальных условий! Наверняка туалет деревянный с дыркой!

– Не все так плохо, Дим! Ну, деревянный, так я буду жить в поселке с хорошим туалетом!

– Ну да, таким же, но покрашенным, – ворчал, уже сдавшись, понимая, что не отговорит, Дмитрий.

Скоро будет год, как они встретились и больше уже не расставались, а Победный все еще не привык, что счастье – это так просто и что у него есть Машка!

Он тихо млел, переполняемый нежностью, от ее присутствия рядом. Даже когда они спорили, он с ходу, с удовольствием и размахом нырял в разборку, утверждаясь главой семьи и чувствуя себя счастливым.

Он побаивался немного в душе – надо поосторожней, чтобы не спугнуть это их счастье!

У них теперь имелись совместно пережитые события, накопленные за этот год. И он помнил все до мелочей, и иногда, когда просыпался ночью, смотрел на спящую Машку, прижавшуюся к нему, и перебирал в памяти, как личные сокровища, эти воспоминания, и улыбался от удовольствия и тихой радости.

Как он привез ее сюрпризом, никого не предупредив, на Николину Гору, и родители и Машка сначала смотрели друг на друга, оторопев от неожиданности, а потом бросились обниматься, целоваться и рыдали втроем, а Дима злился на себя ужасно и пытался остановить эти потоки:

– Хватит! Что вы плачете! Прекратите немедленно! Все же хорошо!

– От этого и плачем! – пояснила Лидия Андреевна, поглаживая Машку по волосам.

И у него в горле закипали слезы, и он никак не мог понять, каким надо было быть идиотом, чтобы, живя в Москве, не отыскать Ковальских раньше! Они сменили адрес, несколько раз переезжали, но Осип нашел бы их за полчаса! И мама просила не один раз, а он… слов не было, только злость на себя!

– Все, хватит! Вот она, Машка, нашлась и теперь никуда не денется и не потеряется, потому что будет моей женой! – предпринял он еще одну попытку всех успокоить.

Сообщение вызвало ровно обратное действие, многократно усилив поток слез.

И Дима рассмеялся, а мама взволнованно спросила:

– Так у нас что, свадьба?

– А что такого? – не понял сын переполоха.

– Как что такого! Надо же подготовиться!

– Мам, да все подготовят, что ты волнуешься? Скажем, через неделю. А чего тянуть?

– Как через неделю? – совсем уж разволновалась Лидия Андреевна.

– Да что такого! Будут только свои, быстро, скромно, без шумихи и прессы!

И посмотрел на Машку, ожидая немедленной поддержки своего оглашенного решения.

– Нет! – отказала в немедленной поддержке Машка. – Это моя первая настоящая свадьба, и я хочу белое платье и чтобы Федор Федорович вел меня к тебе, теперь он у нас папа один на двоих. И пусть будут все свои, и куча важных не своих, если они нужны для твоего имиджа и работы, и всякое мещанское с шампанским и поздравлениями. Пусть будет шумно! А? Федор Федорович, Лидия Андреевна? – И спохватилась, осознав грандиозность планов: – Ой, но лучше без прессы!

Дмитрий Федорович расхохотался до слез, глядя на этих троих, сидящих рядком, крепко держась за руки, с мокрыми от слез щеками, смотревших на него, как детсадовцы младшей группы на воспитательницу.

– Нет, Машка, если по-мещански, с шампанским и для моего имиджа, то без прессы никак!

– Ой! – сказала Машка, напугавшись, что натворила.

А Дима, продолжая смеяться и качать головой от веселья, позвал:

– Осип!

Осип Игнатьевич материализовался у него за спиной и, улыбаясь во всю красу своих белых зубов, ответил:

– Тогда через две недели!


И как он спросил в их первую брачную ночь:

– Ну что, Мария Владимировна, нашу свадьбу ты запомнила?

– Да ни черта! – возмутилась расстроенная Машка. – Смотрела только на тебя и видела только тебя, а все остальное мимо кассы! Представляешь?

– Представляю! – хохотал Дима.


И как Машка в их первой совместной поездке спорила с французской старушкой в Лионе по поводу схожести и различия кулинарных рецептов традиционной кухни двух стран.

– Но, мадам! – возражала старушка. – Мы никогда так не готовим капусту! Это не принято!

– Ну и что! – искрила энтузиазмом Машка. – А вы попробуйте! А если дело в общественном мнении, так вы запритесь дома и приготовьте, попробуйте и никому не рассказывайте, что нарушили закон! Вам понравится!

– Что? – смеялась пожилая француженка. – Рецепт или тайное нарушение закона?

– И то и другое, мадам! – смеялась вместе с ней Машка.


И, конечно, их первый совместный Новый год!

– Дим, как будем Новый год встречать? – явно что-то задумав, спросила Машка.

– Поедем куда-нибудь, хочешь, в Париж, или куда хочешь?

– Ни в какой не Париж! Поедем в Домину! Там красота страшная – все в снегу!

– Значит, в Домину, – тая потихоньку от счастья, согласился Дима. – Я распоряжусь.

– Нет, давай я распоряжусь! – подозрительно сверкая своими серебристыми колдовскими глазами, затребовала полномочий Мария Владимировна.

И развила секретную от него бурную деятельность, все с кем-то перезванивалась, договаривалась, обсуждала что-то, шепталась с Осипом.

Дима не вмешивался в их заговоры, с нетерпением ожидая, что будет в результате.

Но тридцать первого Машка задержалась на работе, отмечая с коллегами, и они выехали поздно, после обеда. Она спала полдороги, положив голову ему на колени, Осип молчал, не улыбался, парни во второй машине, видимо, тоже маялись, недовольные испорченным Новым годом вдали от родных. Маша, проснувшись, тоже молчала, смотрела задумчиво в окно, а Дима переживал страшно, заподозрив, что у нее ничего не получилось, и прикидывая, как навставляет всем, кто ей испортил праздник.

И совсем помрачнел, когда они доехали уже в десятом часу вечера и Домина встретил их темными окнами и тишиной, разбиваемой доносящимися из пансионата музыкой и весельем.

И он злился, предполагая, что Машку проигнорировали, обидели, не признав в ней хозяйку, подвели, решив завтра же с этим разобраться.

А она взяла его под локоть и попросила, Диме показалось, что печально:

– Давай зайдем с центрального входа, там, наверное, очень красиво!

Они обошли дом, поднялись по ступенькам, постояли немного, посмотрели на замерзшую реку и заснеженный левый берег и вошли…

И зажегся свет, заиграла музыка, и закричали «ура!», приветствуя их!

И был огромный красивейший стол – мама, папа, Осип с дамой, Лев Семенович, Елена Ивановна, трое их внуков, верная Галочка с мужем и детьми, управляющий пансионатом с женой и двумя пацанами-погодками и даже жены и девушки его охранников.

И снег, мороз, наряженная большая ель возле дома, переливающаяся огнями, и разноцветные елки в доме, и горы подарков под ними, и поздравления, поцелуи, хоровод на дворе вокруг елки, и громкий детский смех, и визг, снежки, застолье, шампанское!

И большой, тайный сюрприз для него – их отдельная небольшая гостиная возле спальной комнаты, со сверкающей елкой, коробками подарков в праздничной упаковке с бантами под ней, шампанское в ведерке, устроенной на полу лежанкой немыслимых размеров, в набросанных несчитаных подушечках, напротив телевизора и… и поднос пломбира в вафельных стаканчиках.

И у Димы щемило в груди от нежности, любви, радости, и он не знал, не мог найти слов, чтобы сказать ей об этом и о том, что это его первый после детства настоящий Новый год. Он ей сказал потом, как смог.

И целое новогоднее утро в поцелуях, шепоте, смехе, поедании тающего пломбира, и по Диминой просьбе, как тогда, в шестнадцать лет, Машка слизывала растаявшую жидкость с руки, прерванная на середине процесса горячей любовью, и шампанское, и счастливое утомленное засыпание в обнимку.

И шашлыки на морозе на следующий день, катание на коньках, несчетное количество игр-соревнований с призами, в которых принимали участие все – и взрослые и дети, насмеявшись до коликов в животе, а потом сидели за неспешным ужином, пели в караоке. На следующее утро на тройках по морозцу поехали в ближайший маленький городок, в старинную церковь, восстановление и реставрацию которой инициировал и оплатил Победный.

Отец Иннокентий радушно встретил, провел по церкви, рассказал, показал, что удалось спасти, восстановить, а что пришлось делать заново, и спросил, прощаясь:

– Вы венчаны?

– Нет.

– Венчаные браки господь оберегает и ангела семейного приставляет присмотреть и помогать. Я вас обвенчаю.

Отец Иннокентий обвенчал их с Машей в этой маленькой церкви в присутствии всех гостей.

В феврале Машка неожиданно днем пришла к Дмитрию в офис, просунула голову в дверь кабинета и спросила:

– Дим, я тебя очень отвлеку?

– Ты еще в приемной посиди! – возмутился Победный, вставая из-за стола.

– Значит, не очень. – И она вошла, улыбаясь.

– Машка, я тебя отшлепаю! Что случилось? – подошел и обнял он ее.

– У нас был замечательный Новый год! – сияла улыбкой Маша.

– Да, лучший! Я бы повторил историю с пломбиром! – улыбнулся он воспоминаниям и полез целоваться.

– Подожди! – увернулась Машка. – Не целуй меня, а то я сразу перестаю соображать!

– Это хорошо! – повторил попытку Дима.

– Я хотела сказать тебе что-то важное!

– Что? – остановился он и посмотрел на Машку.

– У нас был замечательный Новый год, самый замечательный, который только мог быть! Теперь мы беременны.

– То есть? – проявил чудеса сообразительности муж.

– То есть где-то между Рождеством и старым Новым годом мы стали беременны. То есть я беременна, а ты вместе со мной.

– В смысле ребенок? – переспросил Дима.

– Ну да, такой маленький Дмитрич или Дмитриевна. Что получилось.

– Что получилось, – повторил потрясенно Победный.

Он никак не мог осознать и поверить до конца не мог. Вообще-то такую новость ему сообщили первый раз в жизни. И как это переживают мужики?

Он не мог спать в эту ночь, все смотрел на сопящую тихонько Машку, не в состоянии вместить в себя осознание своего будущего отцовства, и осторожно выбравшись из постели, чтобы не разбудить ее, вернее их – Машку и маленького внутри ее, пошел в кухню.

Включил свет, и первое, что увидел на столе, – маленькую детскую кружечку с нарисованным розовым слоником и ручкой в виде розового хобота, которую Машка сегодня купила: