В отдалении послышались звуки милицейских сирен.

– Агния, я не могу без тебя, – пожаловался Эдуард. – Я не могу терпеть. Почему все не так, а?

Он сделал шаг к Агнии, взял ее за волосы на затылке, потянул вниз. Она сморщилась, выгнув шею.

– Больно? А мне – не больно? – Эдуард другой рукой прижал пистолет к ее виску. Она молчала, не вырывалась – смиренная и покорная, точно овечка. Смиренно ждала смерти. Она была готова умереть – лишь бы Эдуард не убивал других людей. Именно так Орехов расценил сейчас ее возвращение.

«Ну, выстрелю я в нее. И что? Она все равно будет сидеть у меня в голове. Нет, все не так…» – с тоской подумал Эдуард.

Он отпустил ее волосы, оттолкнул от себя.

Звук милицейских сирен слышался все ближе.

– Беги. Уйди отсюда. Я больше не буду никого убивать. Обещаю! – отвернувшись, сквозь зубы произнес Эдуард.

Агния попятилась. Потом побежала прочь.

Звук милицейских сирен был все ближе.

Когда девушка свернула за угол, Эдуард Орехов поднес пистолет к своему виску и нажал на спусковой крючок.

Только так он мог перестать думать об Агнии…

* * *

В утренних новостях этот сюжет занимал первые строчки. Заместитель начальника ОВД майор Эдуард Орехов устроил побоище в одном из московских ресторанов. Ранены четверо, двое убиты – Марина Зарубина, сорока лет, и Селиверстова Зинаида Яковлевна, шестидесяти двух лет, посудомойка ресторана «Мечта» – того самого, где произошел трагический инцидент…

Опрашивали всех свидетелей, и Агнию в том числе.

Почти весь следующий день она давала показания, освободилась лишь к вечеру.

Придя домой, нашла в справочнике телефон больницы на Тверской-Ямской, позвонила в регистратуру и спросила, как состояние отца. Ей ответили, что Морозов Борис Николаевич уже выписался.

Агния положила телефонную трубку. С одной стороны, это хорошо, что отец выздоровел. С другой – надо уходить из дома… Ни отец не желал видеть дочь, ни дочь – отца.

Агния быстро собрала оставшиеся вещи, вышла во двор.

Опять был вечер, опять оранжевое солнце играло в молодой, еще не успевшей запылиться листве. Опять это обманчивое ощущение счастья…

Агния остановилась посреди двора. Огляделась.

Больше нет ни Марины Зарубиной, ни Эдика Орехова. Давным-давно умерла мать Агнии. Гриша Харитонов – под следствием, ему грозит долгий срок за то, к чему он не причастен.

Где все? Почему этим людям не жилось спокойно, мирно, почему им понадобилось уничтожить друг друга?

Агния судорожно перевела дыхание. Она пока не знала, куда ей идти и что делать. Лишь одно Агния знала точно – она уже не оставит Григория.

Что будет впереди? Какая жизнь? Возможно, Гриша изменит Агнии. Возможно, он ее бросит. Возможно, скажет ей (рано или поздно) какие-нибудь ужасные, жестокие, несправедливые слова…

Или самый худший вариант – возможно, он умрет раньше ее и тем самым заставит ее невыносимо страдать.

Возможно все.

Но она, Агния, готова рискнуть. Вчерашний день все расставил по своим местам – она словно заглянула в глаза самой Смерти. И тем бесценнее ей показалась жизнь…

Агния села на качели. Она вдруг вспомнила концовку своего любимого фильма. Призрак затаскивает Кристину в подземный дворец, говорит ей: либо останься со мной, либо я убью твоего Рауля. И что Кристина? Она соглашается остаться с Призраком.

Но уже через мгновение Призрак понимает, что хотел совсем другого – он хотел любви Кристины, а вовсе не ее формального присутствия рядом. И он отпускает Кристину, отпускает ее – вместе с Раулем…

– Почти как в кино, – прошептала Агния, прислонившись виском к железной перекладине.

Вчера Эдуард отпустил ее – потому что понял, что не может заставить ее любить.

Агния нехотя встала, побрела к арке.

Едва она хотела свернуть за угол, в темное нутро арки, как оттуда, навстречу ей, вышли двое.

Ее отец и Гриша.

Оба. Причем самым невероятным было то, что Гриша вел отца под руку! Поэтому в первый момент Агния не поверила своим глазам. Она решила, что у нее начались галлюцинации. Что это сон…

– Агния! – в один голос произнесли оба.

Агния ничего не ответила.

Она смотрела только на Григория.

– Агния… – он сделал шаг вперед, обнял ее.

– Гриша! – взвизгнула Агния, повиснув у него на шее.

– А я тут как будто третий лишний… – брезгливо, сквозь зубы, произнес отец. Засунул руки в карманы широкого плаща и принялся насвистывать, разглядывая стену дома. – Это ж надо, опять вся штукатурка облетела…

– Папа, здравствуй. Очень рада тебя видеть, – Агния отстранила от себя Григория.

– Оно и видно. Ты куда это собралась?

Агния растерялась:

– Мне сказали, что тебя выпустили…

– Это его выпустили, а меня – выписали! Вот и делай людям добро… – мрачно произнес отец.

– И что? – еще больше смешалась Агния.

– И что… Целый день ничего не ел. Мне пиццу на дом заказать? Или в забегаловку какую тащиться? Чтобы меня там не пойми чем накормили… – брюзгливо произнес отец. – Жених вон твой тоже, поди, оголодал, на казенных харчах-то…

– Ты тонко намекаешь, папа, чтобы я вам приготовила ужин? – с трудом улыбнулась Агния.

– Куда уж тоньше! – фыркнул отец. – Домой. Все к нам домой, я сказал!

Отец, отдав приказ, решительно зашагал к подъезду.

Григорий и Агния последовали за ним.

– Что это с ним? – шепотом спросила Агния. – С каких это пор вы стали с ним друзьями?

– С сегодняшнего… Мы не друзья, так – временное перемирие… Но что с ним произошло – я не знаю, – честно ответил Григорий. – Борис Николаевич подключил адвоката Доброделова, весь день они доказывали следователю, который занимался моим делом, что Орехов подбросил мне морфин… И доказали. Сержанта какого-то нашли, тот дал показания, что Орехов испытывал ко мне неприязнь на личной почве, еще нашли свидетелей… Конечно, если бы не было вчера стрельбы в ресторане, все оказалось бы гораздо сложней и дольше. А так, я думаю, милицейскому начальству не хотелось, чтобы на Орехове еще какие-то дела висели, чтобы он со всех сторон негодяем выглядел… Поэтому меня так легко отпустили.

– Значит, отец тебе помог… – пробормотала Агния.

– Он за тебя испугался. И я за тебя испугался… Когда я узнал, что Орехов устроил стрельбу и ты была там, с ним рядом… – Григорий сжал ей руку.

– Ты уже все знаешь? Марину жалко. Людей жалко, – с трудом произнесла Агния.

– Он псих. Он сумасшедший! – мрачно, устало произнес Григорий.

– Нет-нет. Он просто хотел, чтобы все было по его воле… – возразила Агния. – А так нельзя!

Григорий хотел тоже возразить ей, но передумал. Взял ее руку, поцеловал. Агния потерлась щекой о его плечо.

– Скоро вы там? – Отец обернулся, открывая дверь в подъезд.

В лифте все трое ехали молча, – лишь отец насвистывал, глядя в потолок.

Отец с Григорием прошли в гостиную, Агния сразу же направилась на кухню. Как ни странно, сейчас она не испытывала никакого недовольства от того, что ее используют как домработницу.

Пусть мужчины всегда едят пищу, приготовленную руками любящей их женщины…

То и дело вздыхая и смахивая с глаз слезы, Агния принялась готовить ужин. Она была и счастлива, и несчастна одновременно, сердце щемило – от печали и радости.

– Агуша, вино-то у нас есть? – на кухню заглянул отец.

– Я не знаю. А что, в баре ничего нет? – дрожащим голосом ответила Агния.

– Коньяк только. Стоп, у меня была бутылка в кабинете… – отец развернулся на каблуках.

– Папа.

– Да? – он снова развернулся.

– Папа, я… – она хотела сказать «я люблю тебя».

– И я тоже! – быстро перебил ее отец. – Все, забыли. Давай не будем разводить сырость!

– Папа, ты меня прости, – упрямо произнесла Агния.

– Что еще? – подозрительно спросил отец.

– Папа, это я виновата в том, что Полина сбежала.

– Ты?!

– Да. Я ей сказала, что ты серьезно болен, что ты стал инвалидом и за тобой придется ухаживать… Прости! Хочешь, я поеду за ней, верну ее?

Глаза у отца стали белыми от ярости. Агния зажмурилась – кажется, грозы не миновать! О, как страшен гнев Зевса-громовержца…

Но стояла тишина.

Агния осторожно открыла глаза, но в кухне уже никого не было.

Агния подошла к дверям, прислушалась к тому, что творилось в глубине квартиры.

– …а ты еще жениться на ней собрался! – услышала Агния сварливый, раздраженный голос отца. – Да она всю душу из тебя вынет, если ей что не понравится! Ты ее характер еще не знаешь! Она меня в бараний рог согнула и тебя согнет, ты не думай!

– А вино нашли, Борис Николаевич? А то я сейчас сбегаю.

– Не надо никуда бегать, у меня в сейфе бутылка спрятана. Да ты меня не слушаешь, Григорий!..

Агния пожала плечами и отошла от дверей. Достала с полки баночки с приправами, сушеными травами и улыбнулась – вдруг вспомнила, как прочитала в одной поваренной книге, что какие травы символизируют.

Базилик – любовь.

Майоран – радует сердце.

Шалфей – изгоняет злых духов…

Эпилог. Восемь лет спустя

– …Идем, Генрих, быстрее, – Калерия Ивановна дернула за поводок. Генрих еще раз с подозрительным, очень недовольным видом понюхал дерево, чихнул и затопал вслед за хозяйкой, оставляя на белом, чистом снегу следы от лап. В этот час сквер был почти пуст.

Впереди располагалась детская площадка – именно туда и стремилась сейчас Калерия Ивановна.

На площадке лепила снеговика девочка лет пяти, бойкая, шустрая, в розовом комбинезоне, ей помогал пожилой мужчина, очень благообразного вида, в шикарном черном пальто нараспашку, с непокрытой головой – сверкающая седина его волос спорила с белизной только что выпавшего снега.

– Маша, давай верхнюю часть… Где она? Да ты не дотянешься, дай я сам…

Генрих чихнул и остановился, с изумлением рассматривая готового снеговика.

– Ой, какая собачка… – с восторгом произнесла девочка. – Деда, смотри!

– Это Генрих, – приветливо произнесла Калерия Ивановна. – Его зовут Генрих!

Пожилой мужчина с интересом взглянул на Калерию Ивановну. Стянул с рук перчатки, отряхнул с них снег.

– Генрих! – с восторгом произнесла девочка и принялась неотвратимо надвигаться на пса. – Можно его погладить? Деда, я хочу его погладить!

– Можно, можно… Он не кусается! – благожелательно произнесла Калерия Ивановна. Генрих чихнул, подозрительно глядя на девочку. Но все-таки дал себя погладить, закатывая глаза от отвращения. Генрих был очень воспитанным мопсом.

– Ты какой хороший… Ты какой красивый! – с восторгом произнесла девочка. – Деда, купи мне такого.

– Сейчас, разбежалась! – желчно произнес мужчина. – А кто с ним гулять будет?

– Ты-ы-ы! – с простодушным удивлением ответила девочка. – Ну, и я. Вместе будем гулять.

– Маша, ну это несерьезно… – Мужчина принялся натягивать перчатки на руки. Краем глаза Калерия Ивановна успела заметить, что кольца на его безымянном пальце нет.

Это хорошо.

– Нам три года, – приветливо произнесла Калерия Ивановна, слегка дернув за поводок. – А тебе сколько?

– А мне пять с половиной, – ответила девочка, сев на колени перед Генрихом. – А что он ест?

– Он все у нас ест! – засмеялась Калерия Ивановна.

– Сейчас проверим, – деловито сказала девочка и достала из кармана конфету. Развернула. – Генрих, на!

Генрих понюхал конфету на ладошке девочки, чихнул с презрением, отвернулся.

– Не ест, – сказал мужчина. – Маша, собаки не любят конфеты.

– А я люблю. – Девочка хладнокровно запихнула конфету себе в рот.

– Маша, до обеда! – ужаснулся мужчина.

Маша с хохотом убежала на другой конец площадки.

– С характером! – улыбнулась Калерия Ивановна. Кажется, удавалось завязать разговор. Чем дальше, тем сильней ей нравился этот мужчина. Пожилой, но какой красавец… И как удачно, что у нее есть Генрих! Генрих – это отмычка ко всем сердцам. А что, как еще иначе женщине в возрасте найти себе спутника жизни… не через Интернет же?..

– Еще с каким характером! – усмехнулся мужчина. – Маша, не лежи на снегу!

– Внучка? – осторожно спросила Калерия Ивановна.

– Внучка.

– Родители, наверное, работают? – прощупывала ситуацию Калерия Ивановна. Она все-таки не хотела, чтобы ее спутник жизни был слишком загружен семейными делами.

– Отец – врач, мать – учительница… Маша, не лежи на снегу!!! – заорал мужчина так громко, что Генрих обескураженно чихнул и спрятался за Калерию Ивановну.

Маша захохотала, и не думая вставать.

Мужчина побежал к ней, потянул за руку. Девочка хохотала. Мужчина схватил ее, поднял на руки, встряхнул.

– Ты почему такая хулиганка, а? Ты почему меня не слушаешься? – грозно спросил он.

Но девочка деда не боялась – она прямо варежками, залепленными снегом, взяла его лицо в ладони, стала бодаться с ним лоб в лоб, продолжая хохотать.