— Стефани? — повторила Роксана. — Сестра Гая?

Ди не поднимала глаз от разделочной доски, на которой она разминала тесто; у нее были аккуратные пальцы, такие же сильные, как и ее голос.

— Она самая. Винсент живет с младшей сестрой Гая. Романтичное сожительство, — добавила она, пробуя тесто на эластичность и берясь за скалку.

— У Стефани невероятно неправильный прикус, — произнесла Роксана с такой злобой, что я возблагодарила небо за свое детское мучение с брекетами.

— Стефани все про меня знает, — продолжила Ди. — И она собирается съехать с квартиры, как только я приеду в страну. Винсент и Стефани вместе решили, что это будет для нас прекрасным выходом — просто попытаться стать семьей. Стефани даже вызвалась присматривать за Максом, что, по мнению Винсента, является героическим поступком.

Роксана хрустнула пальцами и покачала головой, но я была рада, что она не пытается завести обычный разговор о чокнутых нацистах.

— Однако это еще не самая неприятная часть нашего обеда, — сказала Ди, выкладывая тесто на смазанный оливковым маслом противень. — Самое ужасное началось после того, как Винсент спросил, может ли он легально поменять имя ребенка. Никто из семьи Оорспронгов не согласен с именем Максимилиан, и даже Стефани заявила, что это плохое имя, поэтому после семи месяцев пребывания в Голландии его можно будет перекрестить в Хеберта. Хеберт Оорспронг.

— Сукин сын! — воскликнула Алисия.

— Именно тогда я ему и сказала, что Максимилиан останется Максимилианом, мало того, он останется в Англии, со мной. Я заявила Винсенту, что он идиот и не заслуживает того, чтобы общаться с Максом. После этого я сказала, что мы удаляемся, поскольку нам еще нужно пройтись по магазинам перед Рождеством. — Ди намочила водой бумажное полотенце и выжала его. — Я встала и зашагала прочь, а Винсент кричал мне вслед. Он кричал, чтобы я остановилась или хотя бы подождала. Но я прижала к себе Макса и просто постаралась как можно скорее уйти оттуда.

Ди взмахнула полотенцем, словно белым флагом поражения, и накрыла им тесто.

— Ох, милая, — пробормотала Роксана. Ди начала всхлипывать, и Алисия, за неимением салфетки и платка, предложила ей другое бумажное полотенце. Я старалась не смотреть на Ди, но не могла отвести от нее глаз — она вытирала испачканные в муке руки, вместо того чтобы промокнуть лицо, — и чувствовала, что заглядываю в ее открытую душу. В это мгновение я вдруг поняла, что смотрю на свое собственное отражение. Входная дверь хлопнула, и по дому пронесся ветер.

— Готовьте место для елки! — услышали мы голос Эда.

Ди выпрямилась, сделав глубокий вдох.

— Давайте, убирайте ковер! Быстрее! Быстрее! — командовал он, втаскивая на середину комнаты полутораметровую елку. Ее нижние ветки, чтобы не цепляться, были подвязаны веревкой.

Я оказалась единственной, кто отреагировал достаточно быстро, и принялась сдвигать мебель. Алисия обошла стол и сказала: «Давай я помогу», но замерла, услышав слова Ди:

— Проблема в том, что Винсент не собирается возвращаться без Макса. Он угрожал, что явится к нам с полицией и что не успокоится, пока не найдет способ забрать малыша в Амстердам.

— Он не сможет этого сделать Макс — гражданин Англии. Это не так просто, — сказала Роксана.

— Что случилось, леди? — поинтересовался Эд, опуская покрытую снежной крупой елку, и внимательно посмотрел на нас.

— Приехал отец Макса, он хочет забрать своего сына, — объяснила Алисия.

— И поменять мальчику имя, — добавила я.

— А Ди послала его на фиг, — вставила Алисия.

— Никто нас никуда не заберет, правда, Мистер Очаровашка? — Эд подошел к малышу, сидящему у Ди на руках. Макс, одетый в красный комбинезончик, улыбался и болтал ножками, протягивая руки к Эду.

— Я чувствую себя полной дурой, — всхлипнула Ди, все еще обнимая сына. — Не могу поверить, что до последнего надеялась на лучшее. Мне казалось, что Винсент изменится ради меня. Наверное, я просто мечтала о нормальной жизни.

— О чем ты говоришь? Ты и так нормально живешь. У тебя есть Макс, — сказала Алисия. — Кому яичного коктейля? — спросила она, помахивая бутылкой рома, с которым собиралась смешивать яйца.

По скептическому выражению, застывшему на лице Ди, было видно, что это явно не тот ответ, которого она ждала, поэтому я предложила:

— Я могу присматривать за Максом в свободное время.

— Я тоже, — сказал Эд.

Ди крепче прижала к себе мальчика.

— О нет, я люблю Макса. Я люблю его. И я кормлю ребенка грудью, так что его нельзя оставлять на вас. Да я и не хочу. — Она вздохнула. — Я не знаю, что мне делать. Я думала, что, когда рожу ребенка, сразу станет ясно, как мне дальше жить.

Слова Ди напомнили мне о маме, о том, что, родившись, мы должны были заполнить некоторую пустоту в ее жизни. Неужели нас оказалось недостаточно? И что случилось с ней, окончившей старшую школу в шестнадцать, а колледж в девятнадцать? Почему она не могла понять, что не все в этом мире принадлежит ей одной?

— Мудрая женщина из Мантинеи сказала бы, что нам нужно стремиться забеременеть душой, — серьезно произнесла Ди. — Мне всегда нравилось это выражение. По-настоящему творческие, талантливые, мудрые люди обладают беременной душой, поэтому им не нужно рожать детей лишь для того, чтобы продолжить себя в вечности. Они полны и без этого.

— Мне бы хотелось обладать беременной душой, — откликнулась я и, взглянув на Ди, поняла, что она смотрит на меня с благодарностью. Но это выражение на ее лице исчезло, как только снаружи раздался звук приближающегося автомобиля, мотор которого заглох прямо у нашего дома. Она вздрогнула.

— Ребята, вы кого-нибудь ждете? — спросила я, подходя к окну.

Роксана вмиг оказалась за моей спиной.

— Это Винсент! — воскликнула она. — Закройте дверь!

— Он один? — спросила Ди, прижимая голову Макса к своей груди.

— Хотите, я пойду и выкину его? — предложил Эд.

— Эй, подождите минутку. Кажется, кто-то говорил мне, что Винсент довольно мелкий, — сказала я. — А этот парень высокий.

Незнакомец во дворе помахал рукой, здороваясь. Должно быть, он увидел, как мы сгрудились у окна, освещенные со спины лампой. Внезапно во мне проснулась надежда, смешанная со страхом, — а вдруг это Мэттью? Может, он решил дать мне еще один шанс — шанс подружиться с ним или шанс чего-то большего? Осознавая, насколько это бессердечно, я надеялась, что у его матери снова случился инфаркт и он приехал домой на Рождество.

Несмотря на все протесты Роксаны, я рванулась к входной двери и распахнула ее — во дворе стоял не Мэттью и не Винсент.

— Сюрприз, — услышала я робкий голос.

— Бен? — Я была в шоке. Брат нес огромный мешок, перекинув его через плечо, словно Санта-Клаус.

— Привет, Холли. — Бен снял шапку и растрепал свои рыжие волосы. — Счастливого Рождества!

Я была настолько удивлена, что не сразу додумалась сгрести его в объятия. Как только я отпустила брата, за моим плечом раздался громкий вздох. Бен выпрямился и выпалил:

— Привет!

— Что ты тут делаешь? — Алисия была изумлена не меньше меня.

— Счастливого Рождества! — снова воскликнул Бен.

— Что ты тут делаешь? — повторила она.

— Приехал отдать тебе вот это, — ответил Бен, шаря дрожащими руками в карманах пальто. Мы смотрели, как он достает клементин и кладет его на столик, словно маленькое обнаженное сердце.

Алисия закрыла глаза, застыв на секунду, а потом развела руками, одновременно расплакавшись и рассмеявшись. Она споткнулась — то ли из-за рома, то ли из-за пронзительного взгляда Бена — и шагнула к нему. В следующее мгновение они замерли в объятиях друг друга.

Я смотрела на фрукт, лежащий на столике. Интересно, как они его назовут — апельсином или клементином? Мне вдруг стало совершенно ясно, что самая искренняя любовь именно так и проявляется, — она не нуждается в определении. В тот же миг я почувствовала себя брошенной и одинокой. Когда же я наконец смогу вот так положить свой фрукт на стол?

* * *

Празднование Рождества в доме Роксаны было совсем не похоже на то, как мы отмечали его дома, когда мама еще была жива. В Колумбии мы никогда не ели на ужин пиццу, у нас были традиционные жареные ребрышки. И мы никогда не открывали подарки вечером, предпочитая делать это в рождественское утро. Сами подарки были упакованы в нарядные коробки со стандартной открыткой «От Санта-Клауса». Накануне Рождества мама сдувала пыль с нашей Библии и читала оттуда выбранные места, которые касались Святого Рождения. Диотима же предпочитала читать «Великие диалоги Платона», которые касались Святой Смерти:

«В конце, когда узы, соединяющие треугольник сил, распадутся и бренное существование уже не будет натягивать привязь души, она с радостью улетит, вернувшись в естественное для себя состояние».

В Колумбии мы пели рождественские гимны, но не собирались у елки, поскольку никогда не наряжали ее, пытаясь спасти растения от вырубки. На Лоррейн-авеню Эд играл на гитаре, а мы пели песни «Криденс Клиэруотер Ривайвл»[41].

Приезд Бена пришелся как раз к месту, что было удивительно хорошо, а на вопрос Роксаны, долго ли он намерен оставаться в стране, мой брат ответил: «Понятия не имею». Он держался в тени, сказав лишь, что «занимается строительством», но не добавил: «Я собираюсь стать священником». Возможно, Бен понял, что ему тут рады безо всяких оправданий. Он сидел с Алисией на диване и изучал книгу «Найди Вальдо», которую передал наш папа.

— Как ты думаешь, они могли бы вставить картинку, на которой этого Вальдо просто нет, чтобы поиздеваться над нами? — спросил он. Если Бен претендовал на место в этой семье, то он успешно в нее вписался.

— Посмотри на Макса, Холли! Ему действительно нравится эта лягушка! — воскликнула Диотима, которая сидела на полу, встряхивая игрушечную лягушку с колокольчиком внутри. Мы с Ди вместе ходили по магазинам, выбирая подарок для Макса, и предлагали малышу разные игрушки. Остановиться на чем-то конкретном оказалось трудно, поскольку ему нравилось абсолютно все. Потом, как выяснилось, его больше привлекали игрушки, издававшие громкие звуки. Стоило нам забрать какую-нибудь из них, как Макс начинал искать ее глазами.

— Сохраните упаковку! — велела Роксана, аккуратно складывая блестящую бумагу, вместо того чтобы выбросить ее.

— Зачем, мама? Ну почему мы всегда оставляем ее? — спросила Ди.

— На случай войны, когда упаковочная бумага станет дефицитом, — сказал Бен.

Изучив фотографию механической пилы «Блек энд Деккер», которую прислал мне папа, я мрачно произнесла:

— Значит, именно это было заказано на мое имя в поместье Кэмпбеллов.

— Ага. А мне достался такой огромный гриль, что для того, чтобы передвинуть его, наверняка понадобится локомотив. Если я вернусь домой, вряд ли смогу им воспользоваться, — сказал Бен.

— Это худшая из систем, по которым выбирают подарки. По крайней мере из тех, о которых я слышала, — вмешалась Алисия. — Ваш папаша покупает то, что ему самому нужно, а говорит, что это для вас.

— Ну, мы можем поделиться книжкой «Найди Вальдо», — улыбнулся Бен.

— Я разочарована, — призналась я. — Я рассчитывала на Ноев ковчег.

— Можешь воспользоваться одной из наших яхт, Холли. — Судя по всему, Алисия восприняла мою жалобу серьезно. — У моего отца есть второй дом в Фингер-Лейкс[42]. Летом там просто прекрасно — мы сможем покататься на водных лыжах!

— «Одну из наших яхт», — передразнил ее Бен, — «второй дом»… Что за повседневность, в самом деле? Подумаешь, респектабельная хижина. Вам это не напоминает реплики из Белого дома? Когда я приехал туда первый раз, голуби разлетались в разные стороны, уступая дорогу нашему серебристому «порше», словно в рекламном ролике.

— Это были не голуби, а вороны, — засмеялась Алисия. — И они обгадили наш автомобиль. А еще я старалась убедить Ди в том, что ей неплохо бы побывать в Нью-Йорке. Она же может туда вернуться, правда?

Роксана выглядела напряженной, и, по всей видимости, это напряжение было вызвано замечанием Алисии, поскольку до этого, как мне показалось, она наслаждалась вечером. Однако она не стала возражать, просто подняла желтый кашемировый свитер, который я подарила ей, и сдержанно произнесла:

— Прекрасно подходит к цвету моего лица, правда, Холли?

— Ты можешь составить для Ди список необходимых покупок, а она тебе их привезет, — продолжала Алисия. — Мы неплохо развлечемся в Нью-Йорке.

— Мам, я уже объяснила ей, что не хочу ехать, — сказала Ди, усаживая на колени Макса, завладевшего игрушечной лягушкой. — Не сейчас. Макс еще слишком мал.