Следя, как они прибывают, Ругайя Бегум решила, что к большинству жен Акбара время не было таким милостивым. Вторая жена правителя Зада Бегум была старше мужа на несколько лет и всю жизнь выглядела серой мышкой. Теперь годы высушили и согнули ее. Она выдавши улыбку Ясаман, и та, горячо расцеловав ее в морщинистую щеку, сама провела к удобному мягкому сиденью. Надменная Зада Бегум никогда не признавала Кандру, но по непонятной причине Ясаман была ее слабостью.

Третья жена, Салима Бегум, мать старшей сестры Ясаман, Шахзад-Каним Бегум, тоже не любила Кандру, но иное дело — девочка. Она была в кровном родстве с ее ребенком, принцесса королевского происхождения из Моголов, а не какая-то иностранка, на которую Салима взирала с презрением. Она была худой и высокой, с металлического оттенка седыми волосами и с загибающимся к старости, крючковатым, как у ястреба, носом. — Сколько же тебе лет, дорогая? — спросила она у Ясаман.

— Сегодня исполняется тринадцать, милая тетя. — Девочка давно знала, что с колкой Салимой не стоит шутить.

— У тебя грудь взрослой женщины, — грубовато заметила Салима. — Пора замуж.

— Так говорит и моя мать, — вежливо согласилась Я саман.

— В самом деле? — кивнула Салима. — Хоть в этом-то она права. — И подсела к Заде Бегум, которая была ее лучшей подругой.

Следующей оказалась Альмира, мать Мурада, когда-то красивая и страстная женщина, из-за которой у Акбара были неприятности, теперь — озлобленная, с пустыми глазами. Несмотря на возраст, Ясаман понимала эту тетю. Она тепло поздоровалась с ней, но в ответ получила едва заметный кивок головой.

Принцесса Кандеша Лейла, мать второй дочери Акбара, Шукуран Низы Бегум, вежливо поцеловала Ясаман и прошла мимо. Потом приехала Рупмати, принцесса Биканера, мать очаровательного слабовольного принца Даниила, младшего брата Ясаман. Появились Камлавати, принцесса Джайсальмер и ее кузина, принцесса Пура-гадх, обе — милые дамы, которых Ясаман, в сущности, не знала, потому что жила и в Лахоре, и в Кашмире в собственном дворце. Госпожа Ваги и ее дочь Арам-Бану Бегум, сестра Ясаман, сошли на берег после них и были тепло встречены. Ваги была только любовницей, по за одно короткое свидание как-то сумела зачать ребенка. Жизнь этой добросердечной женщины вращалась вокруг ее слабенькой дочери, которой теперь исполнилось двадцать два года, и благотворительности, диктуемой ее убеждениями истовой мусульманки.

— Я знала, что такая кисея тебе пойдет, — заметила любимая жена Акбара Иодх Баи, прибывшая последней. Ясаман ее радостно обняла и поцеловала в щеку.

— Я так счастлива, тетя. У меня ничего подобного не было. — Потом склонилась к ее уху и тихо прошептала; — Салим был здесь. Он вернется, чтобы увидеться со мной, когда уедет отец.

— Я знаю, — прошептала ей в ответ Иодх Баи. — Поэтому-то я и задержалась. Мой сын навещал и меня.

Время мало изменило мать наследника Акбара. Она была изящно сложена, роскошные волосы до сих пор черны, как вороново крыло. Золотисто-карие глаза заговорщически горели на удивительно гладком лице. Она обожала своего единственного сына и была в восторге от его тесных отношений с его сводной сестрой.

— Почему ты единственная из нас не стареешь? — проворчала Ругайя Бегум, когда она присоединилась к остальным. Смех Иодх Баи прозвучал, словно звон колокольчиков.

— Может быть, мое лицо и остается молодым, как у матери и бабушки, но, клянусь тебе, кости мои постарели. Сырым летним утром невыносимо болят колени.

Все приглашенные собрались, и наступало время ежегодного взвешивания Ясаман. Внесли весы с двумя чашами и установили на террасе. На одну чашу помогли усесться юной принцессе. Затем вперед выступили слуги с открытым сундуком, наполненным драгоценными камнями вроссыпь. Поставив на пол сундук, они принялись осторожно заполнять золотыми совками другую чашу. Блестящие камни и разноцветные жемчужины сыпались на весы, пока они не дрогнули и наконец не установились так точно, что даже пушинка могла бы поколебать равновесие.

— На вид ты весишь не больше, чем в прошлом году, дочка, — произнес Акбар, — но на самом деле это не так. Думаю, из-за того, что ты подросла. — Он помог девушке сойти с весов. — Мой подарок к твоему дню рождения будет неплохой прибавкой к твоему состоянию.

— Это ее груди, — глубокомысленно кивнула Салима Бегум Заде Бегум. — Для такой юной девушки у нее замечательные груди. Готова побиться об заклад, что под руками мужчины они станут еще тяжелее, — хихикнула она.

К принцессе стали подходить со своими подарками другие женщины. Подносили традиционные шелковые шарфы и сари, благовония, золотые браслеты и серьги. Арам-Бану Бегум привезла младшей сестре маленькую клетку с двумя попугайчиками.

— Это тебе, — медленно произнесла она, стараясь припомнить именно те слова, которым научила ее мать. — Я вырастила их сама. Мама говорит, что ты любишь птиц.

— Я их обожаю. Особенно если буду знать, что это ты их вырастила, моя почтеннейшая старшая сестра. — Ясаман обняла Арам-Бану Бегум.

— У нее доброе сердце, — рассудительно заметила Ваги, — не как у некоторых других. Ты хорошо ее воспитала, госпожа Ругайя Бегум.

— Спасибо тебе, госпожа Ваги, — улыбнулась ей Ругайя. Бедная Ваги. Она была лишь мимолетной причудой Акбара, и от полного забвения ее спасло только то, что она родила ребенка. Если бы Арам-Бану была нормальной девушкой, то вышла бы замуж, и у Ваги была бы уютная старость в богатом доме зятя, где бы она баловала внуков. Но болезнь дочери не позволит этого. Ваги предстоит состариться в гареме.

— У меня для Ясаман особенный подарок, — объявила Иодх Баи. И все глаза повернулись к ней.

— Что это, тетя? — с удивлением воскликнула принцесса. Она думала, что вуаль из кисеи и есть подарок Иодх Баи.

Иодх Баи подала знак слуге, и евнух поспешил вручить Ясаман подарок — шкатулку из сандалового дерева с золотыми уголками, украшенными филигранью и золотым замочком. Запор был, правда, только для красоты. Пока евнух держал шкатулку, Ясаман подняла крышку и посмотрела, что в ней. Внутри шкатулка была отделана чеканным золотом, и на алой подушечке лежала книга — Это Ночная книга, дорогая, — объяснила Иодх Баи — Та самая, которую много лет назад я дала Кандре. Теперь она твоя Глаза Ясаман наполнились слезами На мгновение она в растерянности отвернулась, потом, овладев собой, произнесла — Лучшего подарка ты не могла бы мне сделать Владеть тем, что берега Кандра, большое счастье, тетя Я как будто становлюсь к ней ближе — Ясаман вынула книгу из шкатулки Она была переплетена в синий шелк с уголками из чистого золота, украшенными бриллиантами и жемчугом На первой странице из желтоватого пергамента золотом были написаны слова «Если однажды колесо любви придет в движение, для нее не будет существовать законов», — прочитала девушка вслух, и ее сердце забилось сильнее от того, как прозвучали они в ночи — Как романтично Это ведь из «Камасутры»

— Да, — удивленно ответила Иодх Баи — Ты читала «Камасутру"

— Очень немного Отец Куплен недоволен, если я читаю ее, поэтому я заглядываю в нее нечасто.

— Если уж «Камасутра» выводит из себя священников, представляю, что твой отец Куплен скажет о Ночной книге, — игриво воскликнула Иодх Баи.

— В Ночной книге нет ничего вредного, — возмутилась Рутайя Бегум.

— Уж эти мне священники. Почему они отрекаются от своего мужского начала — тайна, которую я не в состоянии разгадать. У них такой же член, как и у остальных мужчин, а они им пользуются только для того, чтобы писать. Ужасное расточительство. Если бы Аллаху было угодно, чтобы на свете появилась раса мужчин, не использующих для утех свои члены. Всевышний и создал бы их такими! Не обращай внимания на отца Куплена, дочь. Ночная книга готовит девушку к брачной постели, позволяя ей узнать то, что там произойдет. Незнание нельзя назвать добродетелью, а страхам нет места в любви.

— А не слишком ли она молода для Ночной книги? — усомнился Акбар.

Прежде чем Ругайя Бегум успела ответить, заговорила Иодх Баи.

— Нет, мой добрый господин, нет. Приглядись к Ясаман. Салима права — у нее груди созревшей женщины. Она готова для брака.

— Настало время, чтобы поговорить о муже для Ясаман.

Ругайя Бегум решила использовать прекрасную возможность, чтобы начать разговор.

— На будущий год девушка достигнет брачного возраста, и нужно как можно скорее все решить. — Она бросила на подругу Иодх Баи благодарный взгляд.

— Думаю, ты права, дорогая Ругайя, — согласился Акбар, — но давай поговорим об этом позже.

— Как будет угодно господину, — подчинилась женщина, понимая, что он откладывает разговор, не желая начинать его при других супругах, которые внезапно притихли, заслышав, что говорит их общий муж своей первой жене.

Наступило время вечерней трапезы, и Ругайя Бегум незаметно кивнула слугам. Те под строгим надзором Адали вышли на террасу, предлагая гостям фрукты и сладости. Зная, что старшие жены особенно любят рахат-лукум, Ясаман приказала подать его на террасу. Чая было два сорта терпкий черный ассамский и утонченный зеленый китайский с легким ароматом абрикосов. Еда составляла важную часть жизни в гареме, и жены Акбара наслаждались ею, как все другие женщины. За ширмой негромко играли музыканты, молодая танцовщица развлекала дам. Сухой старик завораживал змею в корзине, и все присутствующие с интересом следили за ним. Огромная светлая луна заливала окрестности. Поднялся ветерок, Ругайя Бегум окликнула Адали и приказала принести воздушных змеев. Акбару нравилось, как они парили в воздухе, а ветер этим вечером был как раз подходящим для изящных бумажных игрушек.

— Я хочу тигра — закричала Ясаман.

— Но я тоже его хочу, — подзадоривал девушку отец.

— Это мой день рождения, папа. И я могу сегодня брать все, что мне хочется. А мне хочется воздушного змея — тигра.

— Вынужден уступить тебе, дочь, — любезно согласился правитель.

— Тогда вместо тигра я возьму слона — Арам-Бану, иди повеселись с нами — окликнула Ясаман сестру. — Вот тебе павлин.

В восторге, что ее принимают в игру, Арам-Бану вскочила и схватила серебряную нить, прикрепленную к змею, который Адали уже запустил для нее. Ясаман стояла рядом с сестрой и учила ее искусству управления, чтобы змей этой женщины с умом ребенка не разбился о землю. Быть может, Арам-Бану была не так сообразительна, как другие в ее возрасте, зато обладала характером настоящих Моголов, особенно когда была расстроена или когда ей перечили.

— Когда-нибудь Ясаман станет хорошей матерью, — заметила Ругайя Бегум, довольная добротой дочери.

— По-другому и не может быть, ведь она видит перед собой самый лучший пример, дорогая подруга, — отозвалась Иодх Баи.

— Не я, так ты бы воспитала ее, — резонно возразила Ругайя.

— Но не так хорошо, как ты, — не соглашалась Иодх Баи. — Посмотри на моего сына, дорогая.

— Придет время, и он станет замечательным правителем, — не отступала Ругайя. — Просто он нетерпелив.

— И упрям, и слишком горд, — добавила Иодх Баи. — Он мой ребенок. Я люблю его, и мне хочется верить, что он — совершенство, даже если я и знаю людей гораздо лучших, чем он.

— Например, его отца, — усмехнулась Ругайя, — или мою любимую дочь Ясаман.

— Ты слишком снисходительна к Салиму. И все же из всех женщин из дома его отца ты одна не молила за него и никогда не была им очарована, — заметила Иодх Баи.

— Не была, — согласилась подруга. — Салим должен знать, что есть женщины, которые могут устоять перед ним. Он должен признавать, когда бывает не прав. Я всегда служила голосом его совести. И останусь им, пока хожу по этой земле. Если из своих ошибок он будет извлекать уроки, то однажды станет добрым справедливым правителем. Я верю, что ему это удастся.

Вскоре праздник окончился. Слуги вынесли чаши с розовой водой и пушистые полотенца, чтобы дамы могли смыть с пальцев липкие остатки сладкого десерта. Ясаман любезно проводила гостей к лодкам, поцеловала каждую тетю и старшую сестру и помахала вслед им рукой. Остались только Акбар и ее мать. Обняв родителей, принцесса пожелала им спокойной ночи и отправилась в кровать. День был восхитительным, но она знала, что мать хочет обсудить с отцом планы на ее замужество. Сама же она горела желанием получше рассмотреть Ночную книгу, подаренную Иодх Баи, книгу, которой когда-то владела Кандра — женщина, давшая ей жизнь и вновь исчезнувшая в своем мире. Акбар позвал Адали:

— Помоги мне снять одежды, а потом принеси чашу легкого вина, старый друг.

Управитель быстро снял с господина тунику и обувь.

— Принеси его величеству набедренную повязку, — приказал он рабыне. Потом, согнувшись, снял с Акбара шаровары. Каждую часть одежды он передавал молодому евнуху, выжидательно стоящему рядом. Раздев донага господина, Адали обернул его повязкой, принесенной рабыней. Она представляла собой ткань, обмотанную несколько раз вокруг бедер, конец которой был заткнут у пояса, — традиционное домашнее одеяние Моголов.