На следующий день за завтраком инженер сказал Марку, что съезжает с квартиры и я могу занять его комнату. Я спросил:

— Это из-за вчерашнего?

Он ответил:

— Да… нет… может быть. — И добавил, что ему предложили место в Дубае на пять лет: тройной оклад, из этих денег часть будет идти на его счет, от таких предложений не отказываются…


Я улыбался своим мыслям, когда вошел Сэми. Я тут же изобразил на лице обиду брошенного любовника, и он улегся рядом со мной, прижался, несколько раз поцеловал в шею, потом встал и ушел. Так он возвращался несколько раз, проверяя мое настроение, и опять уходил заниматься любовью с Сильвией. Так, во всяком случае, казалось мне до утра, когда я без конца просыпался от криков удовольствия, существовавших в действительности только в моем воображении.


Утром мы пили кофе за стойкой кафе на авеню Гобеленов. Я спросил у Сэми, хорошая ли была ночь. Он ответил:

— Она позволила мне лизать себя, целовала меня, запустив палец в задницу, но так и не дала!

— Если бы ты спал со мной, я бы тебе все позволил!

Мне казалось, что время соткано из двух несовместимых материй: фатальности и прерывистости. Я проживаю историю, написанную моим прошлым, болезнью и предсказаниями Хейры; но я переживаю и множество страстей и желаний, островков событий, никак не связанных друг с другом.


Лора растянулась на спине, я лежал сверху. Я сказал ей:

— Ты знаешь, я был с многими, иногда накоротке. — Я хотел, чтобы она поняла сама, без объяснений. — Может, лучше мне надеть презерватив… — Я не осмеливался сказать и презирал себя за трусость. Но я так мечтал о спокойной любви! Поэтому вытащил резинку из пакетика и начал натягивать на себя.

Попробовав один раз, мы решили больше не экспериментировать: Лора хотела чувствовать мою кожу, а я — тепло и влагу ее лона. Наши жизни достигали высшей точки в этом слиянии, и мы не могли позволить жалкому кусочку резины испортить нам удовольствие.


Как-то в воскресенье я обедал с Сэми у его родителей. Они жили на южной окраине. Мать Сэми работала в охране какого-то института, а отчим, чилиец по имени Пабло, был садовником.

Стены в квартире были бетонные, комнаты квадратные, с высокими потолками. Ароматы средиземноморской кухни пропитали диван, кресла и ковры — чеснок, помидоры, базилик и оливковое масло. Сэми жил там, любил этот дом, как аквариум, сдерживающий резкость его движений.

Никто не заговаривал об отце, но его отсутствие давило на семью, ради него Сэми был готов на все.


Возвращаясь на машине в Париж, Сэми не отрываясь смотрел за воображаемый горизонт, загроможденный домами и машинами.

— Мой отец все еще очень красив. Он долго работал вместе с Пабло. Чилиец делал бомбы, как бог, ни один сейф не мог перед ним устоять. Они организовывали серьезные дела, иногда много дней подряд готовили нападение, это тебе не выпустить всю обойму в старуху, сидящую в инвалидном кресле!

Сэми пугал меня: его восхищение было жестким и неуемным, он не рассуждал. На мгновение я увидел в нем фанатика и спросил:

— Кто из них кого бросил, мать или отец?

— Они давно ссорились, а потом его взяли за ограбление ювелирного магазина и дали восемь лет.

— И она сошлась с Пабло?

— Позже. Сначала она приехала в Париж, работала в разных барах на Пигаль. Чилиец нашел ее, и какое-то время все шло хорошо, но потом денег не стало и матери все надоело. Она никогда не соглашалась спать с посетителями баров, а Пабло не работал. В тот момент она познакомилась с одним голландцем, мясником, набитым деньгами. Мы уехали с ним в Амстердам. Мне было тринадцать лет, тогда-то меня и трахнул тот кондуктор, да я тебе говорил. Через шесть месяцев мать не выдержала, мы вернулись в Париж, она опять сошлась с Пабло, и они нашли сегодняшнюю работу.

Мы закончили день, напиваясь в барах на площади Пигаль. Мы сидели на высоких табуретах, изредка перебрасываясь словами, на нас поглядывали девушки. Сэми вдруг сказал:

— Забавно будет встретить здесь какую-нибудь подружку матери, которая качала меня на коленях в детстве!

Немного погодя он спросил.

— Ты когда в первый раз переспал с бабой?

— Не очень рано, мне было уже семнадцать.

— А с мужиком?

— В двадцать один.

— А меня лишила невинности подруга матери. Она как-то раз пришла посидеть с нами и, как только сестра заснула, вошла в мою каморку и научила заниматься любовью… Она была замужем за парнем, который делал фальшивые двухсотфранковые банкноты задолго до того, как их ввели в обращение…


С Лорой я разговаривал немного. Она собирала для меня сведения о музыкантах-африканцах, живущих в Париже, — мне заказали фильм о них. Но потом правительство отказалось от этой затеи — «культурное скрещивание» перестало быть доходным делом, и проект закрыли.


Мы с Лорой мало говорим, редко ласкаем друг друга, зато всегда достигаем оргазма. Мы уезжали в Лион с Рашидом, он попросил меня принять участие в вечере, организованном в поддержку двух музыкантов, объявивших голодовку в знак протеста против принятия нового закона о предоставлении гражданства. На вокзале Лора подарила мне маленькую плюшевую собачку, которую назвала Хасан Сегев, в туалете она сделала мне минет, а потом, в Ла Пар-Дье, мы пошли поискать какой-нибудь ресторан.

Был воскресный вечер, и все магазины пустовали. Боль не стихала: накануне мой дантист поставил мне четыре искусственных зуба. Та же кровь, что пробуждала мой член, чтобы я мог обладать Лорой, стучала в деснах, разрезанных электрическим скальпелем.


Врач взглянул на лиловый нарыв на моей левой руке.

— Это совершенно ни на что не похоже, давайте сделаем биопсию, там будет видно…


Я лежал на операционном столе госпиталя Тарнье. Дерматолог приподняла мою руку и начала делать местную анестезию — несколько подкожных инъекций вокруг нарыва. Потом она сделала два косых надреза скальпелем вокруг болячки, убрала отрезанную кожу, наложила два шва и забинтовала рану.

— Мы сделаем подробный анализ, и через несколько дней вы узнаете результат.


Наступала ночь, и Медонские холмы виднелись на горизонте в оранжевом сиянии. Юго-западный ветер доносил до наших окон тошнотворный запах печей завода по переработке мусора — странный, чесночно-ванильный. Я ждал Лору, Игги Поп пел своего знаменитого «Чудесного ребенка», а в моей крови играл кокаин. Я был страшно возбужден — этот наркотик десятикратно усиливает желание и оттягивает оргазм: сегодня я замучаю Лору, сделаю так, что боль сольется с наслаждением. Глядя в зеркало в ванной, я гладил себя по узким драным джинсам.

Я включил телевизор. Шли новости: в охранника тюрьмы семь раз ударила молния, у него загорелись волосы, совершенно сгорели брови, он потерял большой палец на ноге. Моя болезнь — тюрьма без охранника. Я подумал о Жене и сказал себе: «Болезнь — моя каторга, моя Гвиана, моя Кайенна. Параллельный мир, бросающий вызов обществу на первых страницах газет, они изредка встречаются, когда кровь и сперма выстраивают для вируса воздушный мост. Любовь преодолевает стены камер, на прогулке взгляд, брошенный искоса, легкое прикосновение равноценны самому пылкому признанию, сделанному на свободе, за которым обычно следует бурный и чистый оргазм. Прежде, в проклятых тропиках, самый жестокий убийца ждал, чтобы выбранный им мальчик показал ему свою любовь, доказал ее дрожью тела. Он мог, замерев, до слез жаждать малыша или сразу взять его силой: изнасиловать, впиться в губы жадным поцелуем, искалечить юность».


Я ждал Лору и чувствовал, что моя любовь вырвалась за ворота каторги. Я больше не мог ждать, закрывая глаза на свое израненное тело.

Она позвонила, и я открыл дверь. Мы поцеловались, и я пошел по коридору, слыша, как моя любимая говорит мне вслед:

— Тебе идут эти джинсы, у тебя в них такая красивая задница!

Я обернулся, сделал шаг ей навстречу — она опустила глаза вниз и прошептала:

— О, и спереди неплохо!

Я начал ласкать грудь Лоры через бежевый свитер, обхватил руками круглую попку, прижался к ней членом и выдохнул:

— Лора, я сделал анализ на СПИД, он положительный.


Она проглотила мерзкую тварь. Моя фраза вошла в ее мозг, но она не отстранилась, не отпустила меня. Мы легли, и я начал натягивать на себя презерватив, Лора сорвала его и бросила в пепельницу. Отныне я никогда не буду кончать в нее.

Лора у матери одна. Она не может заснуть и рыдает от парализовавшего ее страха. Она звонит подружке, и та приходит к ней смотреть видео. Прижавшись друг к другу они смотрят «Трамвай „Желание“».

На следующий день она призналась мне:

— Я испугалась только за тебя. — И вдруг опять начала рыдать, слезы душили ее Немного успокоившись, она продолжала: — Я все время вспоминаю то, что случилось у меня с Фрэнком. Я по нему с ума сходила, мне было всего шестнадцать, когда он уехал в Штаты. Как-то ночью, в два часа, он позвонил и сказал, что только что вернулся в Париж и заедет за мной через десять минут. Я быстро оделась, ужасно ругаясь с мамой, — она не хотела, чтобы я уходила так поздно из дому. Фрэнк ждал меня внизу, в открытом «БМВ». Было лето, и мы долго катались по кольцевым автострадам, а потом, сама не помню как, оказались в дешевенькой гостинице в Булони. Я хотела его, мы быстро разделись, я начала целовать его и вдруг случайно зубами поранила ему член до крови. Кровь почему-то не останавливалась, у меня все лицо было измазано, струйки стекали по животу. Мы отправились в маленькую ванную, он начал мыться, пытаясь унять кровотечение, потом вдруг обернулся ко мне и сказал, что заразился СПИДом. И я поверила: он ведь вернулся из Америки, там-то он эту гадость и подцепил, кровь все никак не останавливается, может, у него даже гемофилия или что еще похуже… Я смотрю на себя в зеркало: я вся измазана кровью Фрэнка, и тут начинаю вопить, плакать и не могу успокоиться, а он говорит:

— Черт, да это вранье, я пошутил, нет у меня никакого СПИДа, чего ты так завелась?!

Но я уже не могу остановиться, кричу, рыдаю, прошу, чтобы он отвез меня домой, а там никак не могу уснуть, представляю себе, что все пропало, я погибла… На следующее утро я все рассказала маме.

Лора замолчала, потом посмотрела мне в глаза и призналась:

— А теперь я боюсь только за тебя и совершенно не думаю о себе, с тех пор как ты мне сказал…


Я звоню в госпиталь, чтобы узнать результаты биопсии. Прошу к телефону врача, он отвечает:

— Я только что из лаборатории, они ни в чем не уверены. Я смотрел сам и думаю, что это может быть обычная инфекция, ты мог пораниться где-нибудь.

Сэми у меня дома, мы нюхаем кокаин, а Лора ждет меня внизу с чемоданом. Завтра мы должны лететь на Корсику, я спускаюсь вниз, и в этот момент звонит Кароль. Сэми снимает трубку и говорит ей:

— Он пошел вниз за своей подружкой…

Мы с Лорой возвращаемся и снова беремся за кокаин. Лора и Сэми шутят, он ставит платиновый диск Черного Берюрье и врубает звук на полную мощность: «О, несчастный лис, воины видели тебя… О, несчастный лис, твоя ярость нерастрачена…»

Сэми начинает подпевать во весь голос, а если забывает слова, то просто вопит:

— Вот, это за апачей Токио, могикан Парижа, краснокожих Дижона! — И внезапно вспоминает: — Черт, я совсем забыл — тебе Кароль звонила.

Я разозлился на него.

— Ты что, не мог придумать ничего получше, чем «Он ушел за подружкой»?

Через некоторое время Сэми говорит:

— Ладно, я пойду утешу Кароль, полижу ее немножко!

А я соглашаюсь в полубессознательном состоянии:

— Давай, давай, она — клиторальный тип, а вот Лора — вагинальный… Так что если вдруг захочешь утешить ее, засунь ей свою большую штуку поглубже!

Лора бросает:

— Черт возьми, какой ты образованный!

Но я понимаю, что она шутит, — мои слова ее не шокируют.


Несколько недель назад мы занимались любовью втроем — Сэми, Кароль и я. С тех пор они встречаются. Я сказал ему, что больше в эти игры не играю, слишком много страданий они мне причинили. И это не предлог, я действительно больше не хочу Кароль, когда я о ней думаю, то представляю себе спрута, который ласкает меня своими липкими щупальцами.

Сэми берет свой шлем, а я подкалываю его:

— У тебя теперь велосипед? И где же ты его слямзил?

— Ну нет! Я работаю, я честный служащий!

Сэми убрался наконец, а мы едем ночевать к моим родителям в Версаль. Мы поднимаемся в маленькую комнату под крышей и долго занимаемся любовью. У меня в крови столько кокаина, что я никак не могу уснуть, несмотря на оргазм. Кровать слишком узкая. Я глотаю три таблетки разного снотворного, и сон все-таки приходит.