София приподнимает бровь.

— Бальный зал… балы. Танцы. Ха!

Она смеется своим звонким смехом, и я тоже не могу сдержать поднимающийся смех, который похож на ослиный.

— И я имею в виду, — добавляю я. — Ты знаешь. Драконам никогда не придется беспокоиться о, эм… ну, в общем, принцы не влюбляются в драконов…

«Уродина».

— …они влюбляются в принцесс…

«А ты думала, что это было? Любовь? Я не встречаюсь с толстыми девушками».

— …так что, в этом больше смысла, знаешь?

— Айсис? — Наоми заглядывает в комнату. — Пойдем. Время твоего сеанса у доктора Мерних. Привет, София.

— Здравствуйте, — говорит София, улыбаясь мне. — Ты должна идти.

— Фуу, нет, спасибо. Мерних будет расспрашивать о моих чувствах, и, честно говоря, я бы предпочла проглотить сороконожку, чем разговаривать о подобных вещах. Или превратиться в сороконожку и уползти. А я могу стать сороконожкой? А позволят ли в Америке…

— Айсис, — строго произносит Наоми.

— …в Америке можно стать сертифицированным инженером по техобслуживанию светового меча, поэтому я действительно считаю, что должно быть разрешено становиться жучком…

— Членистоногим, — поправляет София.

— …членистоногим, и Наоми! Какие у тебя большие руки. Это чтобы получше схватить меня, да? Уведомление: нежнее, женщина! Я поврежденный товар!

Наоми уводит меня из комнаты, а София весело машет нам вслед.

* * *

Доктор Мерних из того типа женщин, которые забывают причесать волосы, но каким-то образом этот сумасшедший, лунатический образ работает на нее, что странно, так как она занимается психами. Не то чтобы психи — плохие. Я встречала нескольких, и, вероятно, я сама одна из них. Просто не знаю этого. Или же знаю, но не позволяю этому мешать своей поразительности достаточно сильно, чтобы потребовался психиатр. В любом случае, Мерних — мой билет из этого места. Именно она будет удерживать меня здесь до тех пор, пока не убедится, что у меня все в порядке с головой. Что глупо, поскольку морально я — алмазная крепость из непоколебимой логики и сексуальности.

Доктор Мерних прочищает горло:

— Айсис, ты…

— Однажды перестану думать вслух, и это будет невероятно печальный день для человечества. А также, спокойный.

— Как ты себя сегодня чувствуешь?

— Часть меня чувствует много чего! Мой кишечник, например, ощущает кучу всего! Что означает — мне нужно на горшок. В течение следующего часа, думаю. В дополнение к этой захватывающей перспективе, я переживаю за маму, так что, если бы вы просто выписали справку, чтобы я смогла убраться отсюда, было бы здорово!

— Что мы говорили об уклонении от темы с помощью легкомысленных шуточек?

Я ерзаю.

— Ух, что это отчасти отрицательно. Думаю.

— И почему это отчасти отрицательно? — терпеливо спрашивает она, параллельно что-то записывая.

— Потому что я не решаю проблему, а просто убегаю от нее, — отчеканиваю я заученную фразу.

— Правильно.

— Но давайте расставим все на свои места: я убегаю от нее, как крошка из «Спасателей Малибу», а не потный, толстый ребенок на уроке физкультуры. Ну, то есть, я все еще чертовски жирная, но это соблазнительная полнота, вы понимаете меня?

— Айсис, ты действительно считаешь себя толстой?

— А то! И непривлекательной. Но вы и так это знаете.

Ее глаза вспыхивают. Естественно, она уже это знает. Мерних провела со мной две недели, беседуя о моей жизни. Я целую неделю отвлекала ее своими шуточками, пока не поняла, что именно она должна дать «добро» на то, чтобы меня отсюда выпустили. И тогда мне реально пришлось начать сотрудничать со взрослым. Тьфу.

— Вы уже все обо мне знаете, не так ли? — я наклоняю голову. — Ну же. Почему бы вам просто не выпустить меня, пардон за мой французский, из этой помойной ямы?

Она поправляет очки.

— Боюсь, я не могу этого сделать. Уверена, остались еще некоторые вещи, над которыми нам необходимо поработать. У тебя явный прогресс, но этого мало.

Даже этот психиатр очевиден. Самодовольная улыбка, которая появляется при этих словах, выдает ее. Трофеи и награды, которыми покрыты все стены, выдают ее.

— Вам это нравится. Знать что-то особенное о людях. Это заставляет вас чувствовать себя могущественной.

Доктор Мерних отрывает взгляд от своей писанины, слабенький душок испуга обволакивает ее.

— Прости?

— Вам. Нравится. То. Что. Экскурсия. По. Эго. Дает. Вам, — медленно проговариваю я. — Понимаю. Я неплохо разбираюсь в людях и просто обожаю осознавать, что я знаю некоторые вещи о них. Это странно. Глупо. Но в основном весело, и это заставляет чувствовать свое превосходство. Может быть, однажды я тоже превращу это в способ зарабатывания денег. Мне пора задуматься о таких вещах, ну, знаете, через несколько месяцев идти в колледж и все такое.

Мерних застывает на целых четыре секунды, а затем начинает безумно строчить. Она всегда так делает, когда я говорю что-то суперинтересное, что она может проанализировать. Так что она много строчит. Потому что я, объективно, безумно интересная личность. Я бесподобна! Я упорно работаю, чтобы быть интересной, черт побери!

— Так, что я там говорила? — почесываю я подбородок. — Ах да, точно, я чувствую себя взаперти и, вроде как, устала от больниц. И еще мне жалко Софию. Знаете ли вы, что у нее нет родителей? А ее бабушка умерла? И как ужасны все эти смерти? Чрезвычайно ужасны.

— Я и ее психолог, — кивает Мерних. — Она очень сильная девушка, правда немного печальная.

— Ничего себе! Это своего рода высокомерие? Я просто сказала, что жалею ее, а вы сразу же отправились вешать на нее ярлык, типа: «печальная»??? Вау. Это интересно. Вау!

Я замечаю, как Мерних начинает сердито сверлить меня взглядом из-под очков, но она быстро прекращает это и возвращается к своему обычному пассивному выражению лица. Оу, а она хороша. Но не лучше меня. Не лучше Джека.

Я замираю, перестав болтать ногами под стулом. Джек? Откуда это взялось? Как я могу знать, насколько хорош Джек? Я провела рядом с ним не более тридцати секунд в тот первый раз, когда очнулась, а он наорал на меня.

— Что насчет Джека, Айсис?

— Эм, я не знаю. Просто… это просто пришло мне в голову. Что очень странно. Я имею в виду, конечно, большинство вещей, которые приходят мне в голову являются действительно странными, как в тот раз, когда я представила Шрека в белье «Виктория Сикрет», но думаю, что это определенно бьет Сикрет Шрека.

Менрих откидывается назад.

— Что ты помнишь до того инцидента, Айсис?

— Я подавала заявления в колледжи. Скукотища.

— А до этого?

— Я… я была в школе. И я… я кричала. На кого-то. Не помню на кого. На Кайлу, может быть. Возможно, на Рена? Ага, да, думаю на Рена.

— Почему же ты кричала?

Неожиданно моя ладонь начинает покалывать, и я вспоминаю, что дала кому-то пощечину.

— Я ударила кого-то. Наорала и дала пощечину. Рен, должно быть, сделал что-то очень глупое, я не знаю.

— А до этого? Ты помнишь какие-нибудь значимые события?

— Была вечеринка. Большая. В доме Эйвери. Хеллоуин. Я нарядилась в Бетгерл.

— А Кайла пошла?

— Аха, она была русалкой. Она и ее бойфренд… эм, как же его зовут? Не помню имя, но точно знаю, что немного презирала его.

— Презрение — это ужасно сильное чувство.

— Да, хорошо, быть живым — это тоже ужасно сильное чувство.

— Айсис…

— Он мне не нравился. Или было в нем что-то, действующее мне на нервы. Я не знаю.

— Можешь вспомнить, что произошло на вечеринке?

Внезапно моя голова начинает ужасно пульсировать, а позвоночник болезненно покалывать. Я зажмуриваюсь и потираю глаза.

— Айсис? Что ты помнишь?

Возвращается лицо Лео, который косо смотрит на меня с порога. Во мне поднимается паника, горло сжимается. Я не могу спасти маму.

— Я… я не знаю! Всякие вещи!

— Постарайся вспомнить подробности. Ты что-нибудь пила? Танцевала? Кто в какой костюм был одет?

— Рен был… он был в зеленом. Линк! Он был Линком из Зельды. И я пила… колу. Думаю. С ромом. Не рассказывайте об этом моей маме. Мы шутим насчет выпивки, но она не знает, что я на самом деле пью. Еще танцевала, и там был кто-то…

Он собирается причинить мне боль. Он уже причинял кому-то боль. Он ранил Софию. София? Нет, не может быть. Лео ее не знает. Кто же тогда причинил боль Софии? Бейсбольная бита. Эйвери кинулась на меня с бейсбольной битой, но кто-то ее перехватил. Я вижу, как чьи-то большие, тонкие руки обхватывают биту и выворачивают из рук Эйвери, чей-то низкий голос, говорящий что-то насмешливым тоном испуганной, застывшей Эйвери…

Боль рикошетом проносится в моей голове, словно горящий теннисный мячик.

— Черт! — Я обхватываю голову и опускаю ее между коленей.

— Сделай глубокий вдох, Айсис, — мягко произносит Мерних. — Ты делаешь успехи, только не сдавайся. Что еще там произошло?

Кровать. Мягкая постель, чьи-то нежные губы, кто-то шепчет мое имя…

Острая боль расцветает в моем сознании, словно сумасшедший цветок зла. Я ничего не вижу — мир погружается во тьму, а в ушах звенит.

«Вот что ты получаешь, доверяя кому-то».

«Уродина».

«Может, я полюблю тебя. Может, если ты будешь смирной».

Мерних что-то говорит, но я ее не слышу. Это причиняет боль. Как же больно, и я хочу, чтобы это прекратилось.

«А ты с характером. Мне это нравится».

«Охренительно повеселись, не доверяя никому до конца своей жизни!».

«Я не встречаюсь с уродливыми девочками».

«Уродина».

«Уродина».

— Айсис! Посмотри на меня!

Я поднимаю взгляд. Лицо Мерних бледное.

— Все хорошо. Не нужно больше напрягаться. Прости. Просто дыши. Вдох-выдох. Вот так. Медленно. Садись.

Когда я вновь откидываюсь на спинку стула, понимаю, что у меня дрожат руки. Все мое тело трясется, словно паутинка на ветру.

— Почему? — шепчу я. — Почему я не могу вспомнить, что случилось?

Она снова достает свой клипборд и щелкает ручкой.

— Ну, чтобы это выяснить, нам нужно вернуться к началу.

— Вы имеете в виду к библейскому «Бытию»? Потому что у меня есть три правила для счастливой, полноценной жизни, и путешествие во времени определенно не одно из них. Поскольку, знаете ли: динозавры убивают. Так же, как и черный мор. И давайте посмотрим правде в глаза: с моим безграничным сверхъестественным очарованием, меня бы сожгли, как ведьму.

— Нет, — посмеивается она. — Не так далеко. Я просто хочу, чтобы ты рассказала мне свою историю. Реальную. Ту, которая о Уилле.

Я вздрагиваю, от звука его имени моя кожа покрывается мурашками.

— Высунуть собственный язык и поджечь его было бы предпочтительнее, чем говорить об этом парне.

— Знаю. Но я думаю, пришло время перестать убегать. Думаю, ты тоже это знаешь.

Ненавижу ее. Как же сильно я ее ненавижу. Она причина, по которой я не могу уйти. Чем дольше я здесь остаюсь, тем больше набираю дорогих счетов. Благодаря ей, мама постоянно переживает. Но Мерних действительно хочет знать о Безымянном. И если я расскажу ей эту историю, возможно, она меня отпустит. Так или иначе, все остальное до сих пор не срабатывало. Стоит рискнуть, даже если это пронзит все мои внутренности и оставит их истекать кровью на полу.

— С самого начала? — тихо спрашиваю я.

— С самого начала, — кивает она.

Я втягиваю и долго выпускаю воздух. Где-то на улице щебечет птичка. И больше всего на свете я хочу быть свободной как она.

— Когда я была в пятом классе, то влюбилась в мальчика. Это была моя первая ошибка. Он не был особо привлекательным, скорее своего рода тихим и иногда плевался, но у него были красивые, темные, шелковистые волосы. Учительницы постоянно делали ему комплименты по этому поводу. Я написала ему любовную записку, в которой говорилось: «Мне нравятся твои волосы», он же вытер ею нос и вернул мне на перемене. Я должна была заметить предупреждающие знаки в слизи. Но я была околдована. Ведь он обратил на меня внимание! На меня — толстую неваляшку с вьющимися волосами и постоянным запахом пота! Он не оскорбил меня, не толкнул в грязь, не обозвал жирным китом — просто вытер нос моим признанием в любви и вернул его. Это был самый перспективный сигнал, который я получала от общества за свою короткую десятилетнюю жизнь на планете Земля.