— Аганон, любимец короля, — говорили рядом.

— Не любимец, а возлюбленный, — хихикнул кто-то, но на него зашикали. Эмма была наслышана об этом приближенном к королю лотарингце. Разглядывала его с любопытством. Он был красив, но какой-то холеной, изнеженной красотой. Шел через зал мелкими шажками, изящно удерживая у плеча складки хламиды. Его сопровождали два охранника в золоченых касках с гребнями. Аганон явно кого-то искал глазами, взгляд его перебегал с одного лица на другое. Глаза у него были светлые, взгляд казался почти незрячим. И вдруг Эмма поняла, что фаворит короля смотрит прямо на нее. В следующий миг Аганон уже отвешивал ей поклон.

— Рад приветствовать в Суассоне родственницу моего дражайшего повелителя.

У Эммы перехватило дыхание. Видела, как улыбаются пухлые губы куртизана. А глаза все такие же — светлые, ничего не выражающие.

— Прошу следовать за мной, высокородная госпожа!

Глава 12

В ночном покое короля Карла было светло. Ярко сияли свечи в оплывах ароматного белого воска, в красивом камине с тяжелыми серебряными факелами по бокам горели толстые березовые поленья, у встроенных в стены покоя колонн рдели угольями массивные узорчатые жаровни на подставках в виде согнутых драконьих лап. Угли были присыпаны благовониями, и в комнате стоял приятный запах трав и сосновой смолы. Король Карл Простоватый, последний из европейских Каролингов, любил комфорт и тепло. Сейчас, уже одетый в ночной балахон из коричневого вельвета, он сидел в высоком кресле у камина, ноги в меховых башмаках с помпонами покоились на маленькой золоченой скамеечке. Рядом с ним стоял невысокий столик с шахматной доской, но партия, которую Карл вел со своим любимцем Аганоном, была прервана ради неожиданного визита канцлера Геривея. Епископ только что сел на резной стул с выгнутыми ножками, сидел прямой и напряженный, порой поворачивая голову в сторону расположенного на возвышении ложа — каждое движение резкое, как у птицы.

— Смею надеяться, что это не миссир Аганон надоумил ваше величество пообещать Ренье Длинная Шея руку Эммы Робертин?

В голосе епископа чувствовалось сдержанное напряжение. Любимец короля Аганон был тут же: лениво растянулся на ложе короля поверх серебристого покрывала с длинными кистями. Подперев голову рукой, посасывал леденчик, другой поглаживал белоснежную гончую, что также взгромоздилась на кровать, высунув язык, жарко дышала в нагретом покое. Еще одна такая же породистая белая собака с глухим треском грызла большую кость в изножии кровати.

Карл же зяб, несмотря на теплое помещение. Шмыгал носом, вытирая его опушенным концом балахона.

— Совсем нет. Наш дорогой Аганон только сообщил нам о намерениях Ренье жениться на моей племяннице. Но эта идея с браком Лотарингца нам не нова. Еще два года назад он уже говорил со мной об этой девке.

— Принцессе, смею заметить, — чуть дернул головой Геривей.

— Ну да, принцессе, дочери Эда, — презрительно скривил рот Карл. — Ренье когда-то даже посылал своих людей в Руан, чтобы похитить ее, но из этой затеи ничего тогда не вышло. А на этот раз она сама прибыла к нашему двору, и, как оказалось, с вашим графом Санлисским, который что-то не спешил уведомить нас о своей спутнице.

— Графа Санлисского вы не можете обвинять, — поднял сухую ладонь канцлер, — вы его должник, смею напомнить. Как и должник этой женщины, то есть принцессы Эммы, благодаря которой граф бежал из плена и нам нечего опасаться, что Роберт выступит против нас.

Король поднял накрашенные брови, согласно закивал.

— Поэтому ее и приняли, как полагается, и со всем почетом, какой надлежит дочери моей сестры. И лишь после сегодняшнего инцидента, когда она попыталась сорвать с Гизеллы плащ, я велел охранять ее. Одному Богу известно, что на уме у этой странной женщины. Сущая дикарка, и мне стыдно за мое родство с ней.

Геривей встал, прошелся по покою. Грызшая кость собака глухо заворчала на него, и он поспешил вернуться на прежнее место. Аганон насмешливо заулыбался. Он недолюбливал Геривея, так как это был единственный человек, влияние которого на короля превосходило его собственное. Однако Аганон понимал, что канцлер всегда блюдет интересы Карла и король в обязательном порядке принимал его в любое время, прислушивался к его советам. Сейчас же Геривей был явно сердит.

— Клянусь благостным небом, неужели вы не понимаете, что наделали, дав согласие на брак вашей племянницы с Ренье Лотарингским? Ведь и вы и я знаем, к чему стремится этот герцог. Он фактически правитель целого края, и, ежели он обретет супругу кровей Каролингов, он может претендовать на корону как ее супруг. Ведь недаром Ренье несколько раз сватался к принцессе Гизелле. И Ренье — не этот крещеный варвар, который больше жизни гордится честью своего слова и, давши клятву, уже не изменит ей. Ренье титулом уже обладает, у себя в Лотарингии он почитаем, и, чтобы сделать шаг к короне, ему необходим лишь союз с женщиной королевских кровей. А вы тут же, едва принцесса Эмма объявилась, тут же даете Длинной Шее согласие на брак с ней.

— С двумя немаловажными условиями, — хитро прищурился Карл. — Во-первых, я сказал, что за Эммой не будет никакого приданого, а во-вторых… Ха! Я сказал, что не буду противиться этому союзу, ежели Эмма как совершеннолетняя сама даст на него согласие, что со столь дикой и своенравной особой уже сомнительно.

— Приданым Эммы является ее право королевской крови, а насчет согласия… Что ж, Ренье хитер как лис и может вынудить, убедить, уговорить ее на брак.

Король, казалось бы, , не слушал, двинул фигуру на доске. — Ренье раньше меня узнал о присутствии Эммы при дворе, — заметил он. — Его палатин со шрамом узнал ее и сообщил о ее присутствии. Мне же просто пришлось послать Аганона встретить и привести ее. И лишь на другой день Ренье напомнил мне о нашем уговоре два года назад.

Геривей поднял очи горе.

— Силы небесные! Но ведь главное, что вы согласились!

— А что мне еще оставалось? Ренье поставил условие его союза с Эммой, дочерью моей сестры Теодорады — мир ее праху, — как одно из условий принесения вассальной присяги.

Геривей только развел руками.

— Ренье прибыл ко двору уже с согласием принести омаж, вы же дали ему в руки повод подняться до венца и тем самым можете превратить связанного присягой герцога в независимого суверена.

— Ренье никогда не пойдет на разрыв со мной, — уверенно заметил Карл. — После смерти Людовика Германского я остался последним Каролингом в Европе, который может оградить его от посягательств Конраддинов из Франконии, желающих распространить свою власть на Лотарингию.

— Это сейчас. Но если Ренье почувствует себя увереннее, то через год или два — время не играет роли — он сразу же обратится к Папе с прошением о помазании на королевство за счет брачного союза с наследницей каролингских правителей.

— Ренье уже не молод, — заметил Карл. — Ему под пятьдесят, и, насколько мне ведомо, он сильно сдал в последние годы.

Канцлер в упор глядел на короля, поражаясь его беспечности.. А ведь Карл отнюдь не глуп — Геривей знал это как никто. Но сейчас его, казалось, куда более беспокоила расстановка фигур на доске, нежели вопрос, который они обсуждали.

— Милость Господня! — не выдержал он. — Да разве дело в возрасте Длинной Шеи? Вспомните, что сын Ренье, его наследник Гизельберт, скорее будет служить германцам, нежели франкам. И Ренье может поспешить короноваться хотя бы для того, чтобы вернуть себе покорность Гизельберта как наследника короны. А тогда…

Карл поднял руку, заставляя Геривея умолкнуть.

— Поверьте, ваше преосвященство, даже если Ренье и обвенчается с Эммой, это не продвинет его к короне, а, наоборот, удалит. Он потеряет свой престиж и скорее смирится. — Каким это образом, хотелось бы знать? Ведь в Эмме течет кровь Каролингов. Да и кровь Роберта Нейстрийского привлечет к Длинной Шее только нового союзника в его лице.

— Аганон, выйди! — вдруг резко приказал король.

Фаворит даже вздрогнул от неожиданности. Удивленно поглядел на Карла. А тот — раскрасневшийся, рыхлый, сопящий — не сводил глаз с Геривея. Аганон понял, что Карл хочет сообщить канцлеру нечто столь важное, что даже он не должен знать. И это задело фаворита. Он бросил на короля взгляд, полный упрека, но не посмел ослушаться. Вышел, выразив свой протест, громко захлопнув дверь.

У дверей во внутренние покои монарха, застыв как деревянные, стояли два стража. На скамье у окна дремал дежурный мальчик-паж.

Аганон согнал его. Сел, упершись подбородком в сплетенные пальцы рук. Его разбирали любопытство и досада. Король, его душка Карл, несмотря на все влияние, какое он, Аганон, приобрел над ним, все же более доверял своему канцлеру, нежели любимцу. Но Аганон обладал умом и мог объяснить, на чем зиждется это предпочтение. У короля и его канцлера были общие интересы — двух наделенных могуществом людей, поддерживающих один другого, дабы сохранить это могущество под напором самых влиятельных феодалов.

Он же, Аганон, возвысился лишь за счет содомских склонностей короля, к тому же он сам был родом из Лотарингии, и с Карлом его свел тот самый Ренье Длинная Шея, о котором так горячо спорили за дверью монарх и его канцлер, Аганон и сам понимал, какой рискованный шаг сделал Карл, пообещав не препятствовать браку герцога Ренье с этой бог весть откуда возникшей законной дочерью прежнего короля и Теодорады Каролинг. Ибо еще оставались прежние сторонники династии Эда, для которых Эмма имела даже более прав на корону, нежели сам Карл.

Но Эмма была женщиной, и хотя по Салическому закону франков земельное наследие не передавалось по женской линии, никто не мог лишить Эмму титула дочери короля, и этот титул — принцессы, наследницы трона — она могла передать по наследству. Однако Аганон понимал, что Карл что-то задумал, он заприметил это, еще когда два года назад Ренье потребовал от Карла поклясться, что тот готов отдать ему Эмму.

Аганон это видел по бегающим глазам Карла, по его насмешливой улыбке. И был обижен, что Карл скрывает от него свои замыслы. Ибо сам он уже порвал с Ренье, так как милости, какими он был осыпан при короле, заставили его начисто забыть о прежнем патроне и отказаться от службы соглядатая, какой Ренье явно от него ожидал. Зачем ему теперь Ренье? Аганон уже давно знал, что такое понятие как благодарность не входит в число добродетелей герцога по прозвищу Длинная Шея.

Мысли Аганона прервались, когда он услышал взрыв хохота за дверью. Просто удивительно, какой громкий смех был у достойного Геривея — словно минутами редкого веселья тот компенсировал долгое время сдержанной суровости. А Карл хохотал визгливо, как женщина. Его смех был совсем плебейским, недостойным потомка великих монархов, с которыми считался даже Рим.

Аганон увидел, как Геривей вышел, довольно потирая руки. Но тотчас принял достойный вид, когда напротив распахнулись створки двери и появилась принцесса Гизелла в сопровождении нянек и евнухов. Робко шагнула вперед под благословение епископа.

Маленькая, невзрачная, с покрасневшими от слез глазами, которые она непрестанно лила все последнее время, с ужасом ожидая того часа, когда ее повезут в Руан к этому столь пугающему ее варвару Ролло.

Аганон поспешил поклониться ее высочеству. Принцесса словно и не заметила его. Прошла к отцу, шелестя дорогим парчовым одеянием, поверх которых был наброшен пушистый плащ из рыжих лисиц — подарок жениха. Аганон вспомнил, как Эмма хотела сорвать его с Гизеллы при выходе из часовни аббатства. Гизелла тогда вся изошла испуганным плачем, хотя Эмму уже увели стражи. Карл же, узнав о случившемся, пришел в страшный гнев, не желал и говорить о племяннице, не то чтобы принять ее. А надо же, когда Ренье попросил ее руки, вел себя так, словно отдает родную кровиночку.

Гизелла прошла к отцу. Ее свита осталась ждать в прихожей. Аганон со вздохом опять опустился на скамью. Когда Карл был с дочерью, даже его любимцу приходилось посторониться. Гизеллу Карл просто обожал и считал, что прекрасно устроил ее судьбу, сделав герцогиней Нормандской.

Вот об этом же сейчас и говорил Карл дочери, усадив ее в свое кресло, а сам, как слуга, примостился у ее ног, угощал леденцами.

— Ну вот, вы опять плачете, дитя мое.

— Это от горя разлуки с вами, батюшка. Как подумаю, что через несколько дней мне предстоит покинуть вас…

Слезы так и лились по ее пухлым щекам. Гизелла была худенькой, миниатюрной девушкой, но от отца ей передалась некая пухлая рыхлость. Тот же мягкий курносый нос, безвольная припухлость губ, складочки мешков у глаз. Светлые, почти белые волосы имели какой-то вылинявший оттенок, и сквозь их редкие пряди просвечивала бледно-розовая кожица. Но уж украшений на ней было что на статуе Девы Марии в большом соборе Реймса. Броши, браслеты, пряжки, ожерелье — все в крупных каменьях ярких расцветок.