— Не проблема, — поспешила заверить я, хотя понятия не имела, так это или нет. В природе существовали только десять подушек, и все находились сейчас на диване в павильоне. — Когда нужна доставка?

Он протянул мне визитку, но едва мои жадные, свербящие от нетерпения пальцы коснулись ее, господин Петерсон отступил на шаг, вынул ручку и принялся что-то строчить на обратной стороне. Я беспомощно смотрела, как он записал имя и телефонный номер. Другую сторону визитки разглядеть не удалось.

— Подушки нужны нам к концу следующей недели.

В своем экзальтированном, опьяненном состоянии дизайнера, только что толкнувшего первые двадцать подушек, я была не в состоянии понять, сколько дней остается на выполнение заказа и сколько подушек реально смогу изготовить за это время. Мозг перестал работать, устроив перерыв на обед, как прораб на строительном участке. Все, на что меня хватило, — улыбаться мистеру Петерсону и рассыпаться в невыполнимых обещаниях.

— Хорошо. — Толстяк подхватил один из моих буклетов и затолкал его в карман. Визитка исчезла из поля зрения. — Мой помощник свяжется с вами в конце недели и обсудит детали. Буду очень ждать доставки, — прибавил он. — Это как раз то, что мы искали.

— Спасибо, очень рада это слышать.

Кивнув на прощание, мой любимый покупатель забрал свою визитку и покинул Таллулаленд. Я смотрела ему вслед… Но оказалось, не все потеряно. Через секунду он остановился и обернулся, копаясь в кармане:

— Чуть не забыл оставить карточку.

Я взяла визитку, неотрывно глядя на покупателя, хотя до смерти хотелось прочитать, что там написано. Не желая выдавать свой восторг, я опустила взгляд, лишь когда мужчина свернул за угол: Майкл Петерсон, художник-декоратор, «Компромат продакшнс».

— Ну, не тяни, что там написано? — поторопил Ник, тщетно пытаясь прочесть через плечо: я держала карточку почти вертикально.

— Художник-декоратор теле- или кинокомпании. — Я боролась с растущим волнением, пытаясь вернуть самообладание и в который раз пожалев, что Ханны нет рядом. Вот уж кто наверняка знает всю подноготную «Компромат продакшнс». Я сразу услышала бы список их достижений за последние десять лет.

— А что написано на обороте?

Я пожала плечами и протянула карточку:

— Имя и телефон его помощника.

Ник перевернул карточку и картинно присвистнул:

— «Все сразу»!

Фраза показалась мне столь же загадочной, как дурацкий свист.

— Что?

— «Все сразу». На обороте он написал название шоу. Майкл Петерсон — декоратор телешоу «Все сразу».

Выхватив визитку, я тоже прочла «Все сразу» и не поверила глазам.

— Черт возьми!

— Твои подушки будут снимать в телесериале! Разве не круто?

— Их просто покажут, — поправила я. — Это всего лишь подушки, а не актеры.

Аргумент не обескуражил Ника. Он продолжал раздуваться от гордости.

— О чем это шоу?

— О шестерых взрослых бездельниках, — ответила я. Я смотрела отдельные выпуски. Местами смешно, местами нет.

— Верно. А где они бездельничают?

Несмотря на наводящие вопросы, я не понимала, к чему клонит Ник.

— Вроде бы в кафе.

— А где именно в кафе?

И тут до меня дошло. Все прояснилось, как небо после летнего дождя.

— На диване! Они валяют дурака на диване!

— На диване с твоими подушками, — произнес Ник с благоговением в голосе, убежденный, что это успех, мое будущее надежно устроено и дорога уже усыпана розами. Он смотрел на меня — блестящий пример удачного предпринимательства, сумевшую схватить фортуну за подол, — и представлял популярный телесериал с рекордным рейтингом, десять миллионов зрителей в возрасте от восемнадцати до тридцати четырех, бесконечные поставки подушек другим телешоу… Ник не сомневался — его внуки увидят мои подушки по «Ночному Нику»[38] и закажут дюжину.

Но я не была такой оптимисткой. Один факт продажи подушек для телешоу еще не успех, это вспышка молнии и оглушительный раскат грома, длящиеся не дольше мига, интересное зрелище с хорошими спецэффектами и неминуемым самораспадом. Это не гарантия процветания Таллулаленда; возможно, через год у меня не останется даже карманного государства. Да, пока я жива, я не поддамся надежде и не позволю ее когтистой лапе сжимать мое сердце. Надежда — жестокий розыгрыш, ужасная штука, заставляющая вычерпывать воду, даже когда лодка уже опустилась на дно.

Последний раз я позволила себе надеяться за неделю до маминой смерти. После операции опухоль начала уменьшаться, диализ проходил хорошо, к больной вернулся аппетит и нормальный сон. Помню, я поцеловала маму в щеку и пешком пошла вверх к железнодорожной станции Лонг-Айленда, впервые после удаления обеих маминых почек, пораженных метастазами, поверив, что она выживет, а через несколько дней держала ее отекшую руку в палате реанимации, не зная, без сознания она или наблюдает за мной всезнающим материнским взглядом. В один из дней на той неделе я выбежала в белый больничный коридор с кондиционированным воздухом и крикнула отцу: «Решать немедленно!» Медсестра сказала — тянуть нельзя, необходимо на что-то решиться. В ту неделю я сказала мужчине, которого никогда не видела раньше и ни разу после и чье лицо расплылось в памяти, как сахарная вата на детском языке: «Не реанимируйте».

На секунду я унеслась мыслями далеко от шумного переполненного зала, но Ник притворился, что ничего не заметил. Он подождал, пока мой взгляд снова сфокусировался на нем, и спросил, где Ханна.

— Не знаю, она ушла несколько часов назад. — И я сообщила последние новости о потугах «герцогини». — Наверное, работает над своим планом. По крайней мере я на это надеюсь. Сегодня утром у нее, по-моему, не было даже намека на план. Так и жду, что сейчас в дверях появится Джильда с отрядом полицейских, которые наденут на Ханну наручники и уведут.

Ник достойно выдержал удар — посетовал на потерю тысяч потенциальных обращенных в диснеизм и деловито продолжил:

— А мне нравится Веймут в роли Дракулы. Особенно впечатляет сцена, где он понимает, что ему суждено играть квотербека[39].

Я не поняла всех тонкостей метафоры, но суть ухватила.

— Ты смотришь «Дело Дракулы»?!

— А что, хороший телесериал, — с вызовом ответил Ник. — Классическая борьба добра со злом.

Я саркастически округлила глаза:

— О вампире, попавшем из Трансильвании начала девятнадцатого века в современный штат Огайо с помощью машины времени?

— Там произошло искажение пространственно-временного континуума!

За обсуждением телесериала остаток дня пролетел незаметно, и соседка из павильона «Алесси», самая первая моя покупательница, помахала на прощание, проходя мимо с пальто под мышкой. Прошел еще один день, а отец не появился.

Павильон утратил опрятность вследствие естественной амортизации, которая неминуемо посещает места, где мне доведется обосноваться: газеты черно-белой грудой были свалены в углу, бумажный пакет из-под ленча валялся под стулом. На стенде стало куда грязнее без Ханны, ходившей за мной по пятам с маниакальной идеей чистоты и пакетом для мусора.

— Не будем спорить, все равно сериал — фигня. «Не каждый вампир попадает в команду фанаток», — сказала я, цитируя рекламу телесериала, красовавшуюся на городских автобусах и в метро. — Что в этом такого? Махровое женоненавистничество, и сюжет идиотский — вампир, который не трогает одноклассников! Где смысл, где логика? — Толстая стопка буклетов растаяла до двух-трех брошюр, и я пополнила запас из коробки, где оставалось меньше половины. Видя темпы расхода рекламной продукции, я готова была признать, что четыреста буклетов — не такое уж гигантское количество, как мне казалось вначале.

— Дракула всего лишь растерянный подросток в незнакомом месте, пытающийся понять, кто он. Разве не эти проблемы возникали у нас в старших классах?

Я иронически фыркнула, складывая газеты в белый пластиковый пакет из-под ленча. День выдался напряженный, времени листать газеты не было, но каким-то образом я прочла целых три: «Таймс», «Пост» и «Дейли ньюс».

Ник расхваливал гениальный сериал, помогая наводить порядок. Взбивая подушки и протирая столешницы «Свиффером», он убеждал меня, что «Дело Дракулы» — лучшее шоу на телевидении. Настроение у него заметно поднялось, он смеялся, пересказывая забавные эпизоды, и замолчал лишь однажды, занявшись шнуром пылесоса, — хитрые переплетения и многочисленные узлы требовали внимания и предельной концентрации. Я наблюдала, стоя поодаль, со стесненным сердцем глядя на озадаченное лицо и сведенные брови приятеля. Болезненный укол, который я ощущаю всякий раз при виде Ника, не муки оскорбленного самолюбия или униженного достоинства. Это сожаление.

— Ф-фу! — сказал он с довольным выдохом, развязав последний узел. Растянув шнур на полную длину, Ник с улыбкой взглянул на меня смеющимися глазами, но вместо того, чтобы похвалить приятеля за трудовой энтузиазм, я отвернулась. Нечего подсматривать, как я подглядываю.

Этот момент стал еще одним красноречивым признаком, на который Ник не обратил внимания. Он включил пылесос в розетку и принялся наводить в павильоне чистоту.

Мы быстро управились — в этом смысле с карманными государствами почти нет хлопот. Соседи слева, «Баккара», подошли к делу куда основательнее: каждый вечер в их павильон являлась бригада уборщиков, вооруженных мощными пылесосами, огромными баллонами «Виндекса» и жгучим желанием протереть каждую поверхность дважды.

Через полчаса мы уже ехали в такси и я наставляла Ника насчет Веймута — Дракулы:

— У Ханны зуб на этого вампира. Ей не понравится, если ты станешь безудержно восхищаться каждой бездарностью.

— По-моему, я лишь сказал, что Веймут неплох в этой роли, — засмеялся Ник, но благоразумно намотал предупреждение на ус: у Ханны привычка делать из мухи слона. Прицепившись к скромному комплименту, она раздувает его до неимоверных размеров, как воздушный шар, готовый лопнуть от избытка газовой смеси.

Ханны в ресторане не оказалось. Мы сели за столик, заказали вино и завели салонный разговор в ожидании, когда она легкой стопой войдет в зал в соответствии с собственными понятиями о пунктуальности. Ресторан оказался небольшим, посетителей было много, и Ник сидел так близко, что я почти ощущала щекой его дыхание, но не впала в панику, собрала волю в кулак, вспомнила свою жизнь и решила, что некоторыми дорогами можно пройти лишь однажды. Облегчение, проступившее на лице Ника в лесах Таллулаленда, было сорокафутовым деревянным мостом, перекинутым через грязный крепостной ров, и этот мост был поднят.

Часом спустя заявилась наша подруга, женщина-праздник. На щеках Ханны рдел яркий румянец, держалась она мило и оживленно и заверила, что все идет прекрасно, отказавшись, однако, сообщить подробности. Детали своего плана она хранила в секрете. Подруга заказала бокал красного вина и в ожидании заказа с многозначительной улыбкой ловко уклонялась от расспросов, засыпав меня вопросами о том, как прошел сегодняшний день. Это персональный способ Ханны оставаться таинственной, загадочной и ревниво охранять секретную информацию, которую еще не готова обнародовать. Замечу в скобках — нечастое явление.


Немного отступив от образа таинственной и загадочной особы, Ханна позволила нам угадывать. Мы получили по три попытки, но в нарушение правил следующие сорок пять минут предлагали самые изощренные планы освобождения «герцогини» из юридических силков. Ханна решительно отмела нашествие саранчи, сожравшей особняк заодно с угодьями, отмахнулась от идеи призрака, обитающего в замке с тринадцатого века и ненавидящего съемочные группы, и отвергла искажение пространственно-временного континуума, с корнем вырвавшего дом и пославшего его по воздуху на четыреста лет вперед, где миролюбивые марсиане приняли его за божество.

Ужин удался. Мы так увлеклись разговором, что на несколько часов я позабыла обо всем на свете. Когда мы вышли из ресторана на холодный воздух и отправились по домам, я уже не думала ни о плане Ханны, ни об отце, ни о выражении облегчения на лице Ника.

Глава 5

Утром я поднялась сонная и с головной болью, вызванной чрезмерным употреблением дешевого красного вина. Из постели выбиралась, мечтая о жареной домашней картошке и беконе. В кухне таких продуктов не водилось, поэтому я пришлепала к холодильнику, распахнула дверцу и задумчиво застыла, разглядывая содержимое полок.

Телефон зазвонил. Трубку сняла Ханна. Она отвечает на звонки, даже находясь в ванной, — оказывается, телефон «берет» и там.

Двери в моей квартире тонкие, и я услышала:

— Нет, нельзя, она уединилась.