— Нет, уж ты мне позволь, — серьезно сказала Ханна. В ее голосе я не уловила иронии. — По закону гостеприимства, это моя обязанность.

Поставив тарелку на стул, она протянула мне маргарин и масло. Ну и закрома у меня в холодильнике, оказывается…

— Что за закон гостеприимства? — спросила я, отрезав масла.

— Ну, социальный контракт, определяющий порядок поведения гостей и хозяев. Я одинокий и усталый путник, и ты должна впустить меня под свой кров. Но ты добрая и щедрая хозяйка, и я обязана заслужить свое проживание. Вот такой закон. Восходит, кажется, к дохристианской эпохе.

Неудивительно, что этот обычай родился раньше Христа. Он заставляет вспомнить перипетии возвращения Одиссея домой с Троянской войны.

— Ну, независимо от закона гостеприимства ты не обязана готовить завтрак по утрам. Поддерживай порядок в гостиной, своевременно надевай на держатель новый рулон туалетной бумаги, и мы отлично поладим.

Ханна положила три блина на свою тарелку и присела рядом.

— У меня нет денег, — призналась она, взяв сироп. — Но я могу несколько недель кормить тебя продуктами из кладовой. Я — Макгайвер[9] кулинарии. Дай мне полоску жвачки и скрепку для бумаг, и я приготовлю суфле.

Впечатляющий трюк, подумала я.

— У меня есть кладовая? — спросила я с мимолетным интересом, поглощенная поеданием блинчиков. Легкие, кружевные, они напомнили наши с мамой воскресные завтраки. Уже больше пяти лет никто не пек мне блинов, и ностальгия начала засасывать, как трясина. Больше всего на свете захотелось вернуть старые вещи — кухонный стол, погребенный под ворохом «Нью-Йорк таймс», облупленную встроенную сковородку, обильно смазанную «Криско», и маму, держащую лопаточку и спрашивающую, сколько мне положить.

— Ну, не совсем кладовая, — отозвалась Ханна, поливая свои блины «Бревенчатой хижиной»[10]. — Но на полках и в шкафчиках у тебя залежи продуктов, можно без забот пережить первые месяцы ядерной зимы. — Она на секунду замолчала, поставила сироп и внимательно посмотрела на меня: — Ты же не против, что я взяла оттуда муку? В смысле, ты не всерьез готовишься к ядерному холокосту? Вопрос вернул меня к реальности.

— Даже не подозревала ни о чем таком.

Ханна кивнула:

— Значит, это подсознательное. Затаенный детский страх — стоит отвернуться, как настанет конец света.

— Да нет, я просто покупаю все, на что есть купоны, — объяснила я, хотя это не объясняло, почему я вырезаю купоны на сахарную пудру, винный камень и рисовый уксус. Видимо, сказались рудименты другой Таллулы — той, что общается с отцом, любит свою интересную творческую работу и ест нормальные домашние обеды.

Ханна отправила в рот вилку с вафлями.

— Я тоже так делаю, с той разницей, что вырезаю купоны только из продуктов, которыми пользуюсь. Так выходит дешевле.

Я взяла себе еще вафлю.

— Кстати, об экономии: что там насчет твоего банкротства?

— Я отложила кое-что на черный день, можно протянуть пару недель, если не роскошествовать — не ездить на метро, например, но больше у меня ни цента, — непринужденно сказала Ханна, словно причин для беспокойства не было. У меня с деньгами тоже было негусто, но из-за этого я не могла спокойно спать по ночам, часами ломая голову над решением проблемы. — Я скоро получу назад страховку за квартиру в округе Колумбия — это пара сотен долларов, а потом Адам возьмет меня в свой фильм, и я засияю.

Этот припев — «как только Адам возьмет меня в свой фильм» — стал для Ханны, похоже, новой мантрой, которую она твердила как молитву. Сомневаюсь, чтобы помогло. У богов железное терпение, фиг проймешь простым повторением.

— Можем не ходить сегодня на ужин, если все так плохо. Давай посидим дома, сделаем суфле из жвачки и скрепок для бумаги.

Но Ханна решительно отмела мои сомнения:

— Стала бы я переезжать, если бы не могла себе позволить потусоваться минуту-другую! За меня не беспокойся. Все схвачено.

Я кивнула, но тут же меня кольнула иголочка беспокойства: ничего у нее не схвачено, двадцать четыре часа назад Ханна и не думала о переезде в Нью-Йорк.

— Мне, пожалуй, пора идти, — сообщила я с набитым ртом, доедая последнюю вафлю, где в ячейках было поровну масла и сиропа. — Господи, как вкусно! — Ханна сделала движение взять мою опустевшую тарелку, но я подхватила ее сама. — Доедай спокойно.

Позволить мне самой поставить тарелку в раковину, видимо, нарушало какое-то положение закона гостеприимства, но из вежливости Ханна не стала протестовать.

— Спасибо.

Я пошла в спальню за туфлями и сумкой.

— Ты помнишь мой рабочий телефон? — на всякий случай спросила я из спальни, обувая сильно поношенные туфли без задников.

Я сидела за одним столом почти четыре года, поэтому Ханна без труда отбарабанила семь цифр в правильном порядке. Положив в сумку «филофакс», я забросила ремень на плечо и повернулась:

— До встречи.

— Лу, — окликнула меня Ханна. Я уже держалась за ручку двери. — Ты не возражаешь, если я здесь немного разберусь?

Я недоуменно огляделась.

— Просто у тебя горы бумаг в самых необычных местах, например в подставке для журналов в ванной, под банками с супом в кладовке…

Желание навести порядок просыпается у меня нечасто и нерегулярно: гораздо проще свалить все в угол, чем разложить по местам.

— Даю карт-бланш. Делай все, что считаешь нужным, не стесняйся, — равнодушно сказала я. Обычно по утрам я вылетаю из квартиры, всем существом ощущая бег ускользающего времени, но когда у человека нет будущего, настоящее сливается в одну неразличимую мутную массу. — Но, повторяю, ты вовсе не обязана…

Однако добровольные узы Ханны легко скрутили мои потуги на вежливость представительницы среднего класса.

— Хороший гость должен делать что-нибудь полезное.

Пожав плечами, я ушла на работу.

Глава 5

По прибытии я не застала Марка в темноте. Он не был полускрыт густой тенью и не взирал печально из чернильно-черной тьмы. Его окна выходят на Лафайет, так что летом по утрам кабинет залит солнечным светом.

— Вот и ты, Лу! — обрадовался босс, когда я негромко стукнула в открытую дверь с целью оповестить о своем прибытии.

— Здрасьте, — сказала я, входя в просторную комнату.

Полированное дерево пола отражало обстановку не хуже зеркальных шкафов и блестящего лаком стола. В правой части кабинета располагалась комфортабельная зона отдыха с пухлым, мягким красным диваном, чистейшим ковром цвета киновари и двумя большими лампами, абажуры которых заставляли вспомнить пожарные машины. Дизайнеру удалось добиться неожиданного эффекта корпоративного борделя, и я, в глубине души поражаясь этой «пламенеющей готике», удивлялась, как человек с претенциозными, неуемными вкусами ухитряется столь долго скрывать в шкафу скелет личных предпочтений, создавая незатейливые товары широкого потребления. Позже до меня дошло: Марк не творец, а ремесленник-изготовитель.

— Тяжелое утро, да? — понимающе спросил босс, с готовностью расплывшись в улыбке и магнетизируя меня дружелюбным взглядом зеленых глаз.

Марк производит прекрасное первое впечатление — общительный, радушный, умный, — но не в состоянии поддержать его в дальнейшем. Он вроде отеля с подновленным вестибюлем и обшарпанными номерами.

— Ксерокс, кажется, сломался. Вызови, пожалуйста, мастера. Мне нужны тридцать семь копий отчета, который я положил тебе на стол.

— Сейчас позвоню в сервисный центр, — пообещала я, приготовившись оправдываться и врать о затянувшемся визите к доктору, но Марк не спросил о причинах моего отсутствия — видимо, искренне считал, что помощница с утра пораньше носилась колбасой.

В кабинете было светло, и Марк, видимо, решил, что верхний свет включен, а я, как всегда, занята разнообразной и интересной черновой работой.

— Будут еще какие-нибудь поручения?

Поручения были — перезвонить клиентам, продлить подписку на журналы, подвести баланс его чековой книжки, заказать для ужина столик в ресторане, найти няньку для ребенка на вечер.

— Хорошо. Если что-нибудь понадобится, я рядом, — пообещала я. Обычно я не настолько предупредительна, но от радости, что опоздание прошло незамеченным, меня обуяло великодушие.

Перед тем как звонить мастеру, я подошла к ксероксу. На панели управления всегда высвечивается код неисправности или неистово мигающая лампочка сигналит о сбое, и в сервисном центре выходят из себя, если звонящий не в состоянии внятно объяснить, в чем проблема.

Аппарат показался мне необычно тихим. Бумага не застряла, порошок не кончился, и ксерокс не стоял в ожидании, пока кто-нибудь загрузит в нижний лоток стопку бумаги А4. Копир был просто выключен. Я щелкнула кнопкой и, в ожидании, пока аппарат прогреется, полистала пятидесятистраничный отчет, оставленный Марком на моем столе. В основном он содержал цифры и диаграммы, подробно описывающие наш экономический рост за истекшие пять лет и особенно за последние месяцы. Я уже неоднократно копировала этот отчет, но сейчас у «Марк Медичи и партнеры» был брачный сезон, мы всячески увивались за инвесторами, призванными вывести нас на новый уровень. Я понятия не имела, что означает новый уровень для компании — перспективы держались в строжайшем секрете, — но для меня лично это значит лишь новый вал черновой работы: больше походов в «Кинкос», больше телефонных разговоров с бухгалтерами, больше чашек кофе потенциальным «женихам», то бишь ожидающим в приемной клиентам, пытающимся от скуки завязать разговор. Они хотели всего лишь безобидной болтовни о погоде, я отвечала рассеянно и односложно, хоть и понимала, что это невежливо. У меня был строгий приказ: исподволь, но настойчиво расхваливать Марка, а мне претило выпячивать полученные им награды, заказы и гранты. Перечислять клиентам многочисленные боссовы достижения — словно шептать любовные стихи на ушко противящейся возлюбленной. В такие минуты я ощущала себя сводницей, Пандаром, добивающимся Крессиды для Троила.

Ксерокс свистнул, зашипел, и загоревшийся ровным зеленым светом глазок выжидательно глянул на меня с панели управления. Я положила отчет в лоток подачи и нажала кнопку «копировать». Аппарат с легким всхлипом подчинился, подтверждая мою догадку — Марк не заметил, что копир не включен. Так уже бывало раньше. Для человека, подавляющую часть работы выполняющего на «Джи-5», Марк до смешного беспомощен во всем, что касается техники. Когда что-нибудь происходит с компьютером, босс выходит из себя либо сидит мрачный как туча; перезагрузить машину ему как-то не приходит в голову.

Убедившись, что ксерокс исправен, я прихватила отчет и отправилась в «Кинкос». Для чего стоять над душой копировального аппарата, наблюдая, как из его недр извергаются бесконечные копии, когда то же самое делают в «Кинкос», да еще подшивают листки в аккуратную пластиковую папку, благодаря чему отчет сразу приобретает солидный вид. Отнеся заказ, я не стала возвращаться в офис, предпочла скоротать время в «Старбаксе» напротив за чашкой охлажденного капуччино и свежим номером «Виллидж войс». Обычно я проявляю больше сознательности — приношу в кафе пару выпусков нашего профессионального издания, но апатия и нежелание что-либо делать, охватившие меня утром, усиливались с каждым часом. Независимо от намерений, благих или не очень, от меня сегодня явно было мало проку.

Когда через полчаса я вернулась, то с удивлением увидела Эбби, одну из дизайнеров Марка. У нас в офисе вообще-то людно, но в понедельник после добросовестного празднования Четвертого июля дизайнеры явно были в нерабочем состоянии. Самому Марку тоже полагалось наслаждаться отдыхом в личном особняке на Кейп-Код, но вот пришлось вилять маленьким, как у буревестника, хвостом перед заинтересованными инвесторами.

— Привет, — сказала я, удивившись, что еще кто-то явился на работу. — Вот уж не ожидала увидеть тебя сегодня!

Подняв глаза от экрана компьютера, Эбби иронично-неодобрительной улыбкой осудила поспешные выводы.

— Я сегодня не на полный день пришла. Нужно кое-что доделать для Марка, — пояснила она, откидывая пряди, падавшие на глаза. У Эбби длинная тонкая челка, модная, но непрактичная. — Шеф дал мне чертежи «Пикассо 2.0» и попросил к концу дня сделать двухмерную компьютерную модель. Сейчас доделаю и пойду. У меня встреча с клиентом и поход на пляж.

«Пикассо» нового поколения весьма схожа с оригинальным вариантом. Новая урна выглядит современнее, изгибы стали круче, цвета — ярче, но основная идея — круглое основание, высота восемнадцать дюймов, материал (эластичный пластик) — осталась прежней.

— Опять в «Кинкос» бегала? — спросила Эбби, увидев знакомый пакет из крафт-бумаги. — Какая, должно быть, скука — с утра до вечера заниматься рутиной! Ничего, вот появятся новые инвесторы, и выделим тебе помощника!