Она выбросила в мусорку огрызок яблока и обняла меня, не обращая внимания на то, что я была вся в картофельной кожуре, что лишний раз доказывает, какая она замечательная подруга. Когда я поднималась наверх принять душ, Эрик все еще пялился ей вслед из окна гостиной.

– Эрик, этому не бывать! – сказала я достаточно громко, чтобы он услышал.

Еще через полтора часа мы с мамой были готовы.

– Эрик, поехали, – позвала мама в нетерпении. Она классно выглядела: на ней были юбка и кофта, подаренные папой на прошлое Рождество, а волосы блестели и пахли манго. Не знаю почему, но мои волосы были совершенно другими. Ее были длинными, темными и вьющимися от природы. Мои же, несмотря на все изнурительные манипуляции с феном, плойкой и колоссальным количеством средств для укладки, все равно напоминали бесформенную рыжую копну с едва уловимым запахом батата.

– Иду!

Мама поправляла одежду, готовясь выходить. Тут зазвонил телефон, и она бросилась искать его в сумке.

– Да, это я… – Она нахмурилась. – Что вы сказали?!

В этот момент я гладила Шмидта, но после этих слов вдруг застыла. Что-то было в ее голосе. Она побледнела и так крепко схватилась рукой за спинку кухонного стула, что костяшки пальцев побелели.

– Все, я готов! – Эрик сбежал по лестнице, но я перехватила его взгляд и предостерегающе покачала головой.

– Этого не может быть, – с трудом произнесла мама. Мы с Эриком подошли поближе, но она не смотрела ни на одного из нас. – Мой муж в самолете. Мы сейчас едем его встречать.

У меня перехватило дыхание. Я вспомнила недавнее предсказание Дженны. Эрик схватил меня за руку, и я не отняла ее.

– Да, – сказала мама еле слышно. – Да, это его кольцо… Да, на правой лодыжке. Поняла… Да…

Пошатываясь, она подошла к буфету, выдвинула ящик, достала из него ручку и листок бумаги и что-то нацарапала на нем.

– Конечно, – прошептала она. – Спасибо.

Она положила трубку и тяжело оперлась о кухонный стол, не глядя в нашу сторону и низко опустив голову.

– Мама, – позвала я голосом маленькой испуганной девочки. – Что с папой?

Мама обернулась. Ее лицо все пошло красными пятнами. Она долго собиралась с силами, чтобы ответить.

– В Майами на подъезде к аэропорту произошла авария, – произнесла она безжизненным голосом. – Папа так и не сел в самолет.

1

Шесть недель спустя


– Вы что, издеваетесь?

Я говорю это вслух, потому что это просто немыслимо: еще нет восьми утра, а уже такая жара и с меня пот льет ручьем. Шорты замялись в самых неожиданных местах, а вместо обтягивающего топа стоило надеть более свободную футболку. Совсем недавно этот наряд так круто смотрелся в зеркале, а теперь явно выглядит не лучшим образом. В воздухе парит, и трудно дышать.

По крайней мере, можно не спешить. В Авентуре средняя школа всего в шести кварталах от дома. Да я туда и не очень-то тороплюсь. Утро явно не задалось. Эрик еще до рассвета начал баловаться со своим вертолетом с дистанционным управлением, и эта штуковина с жужжанием залетела в мою комнату и врезалась в меня в тот момент, когда я подняла голову от подушки, чтобы ее взбить. Было очень больно.

Я громко завопила, когда вертолет, отскочив от моей головы, приземлился на одеяло, крутясь и подпрыгивая. Я и так уже довольно паршиво себя чувствовала. Последнее время у меня часто такое настроение. И самые тяжелые минуты – между сном и пробуждением.

Когда я сплю, он жив.

Когда я не сплю, я притворяюсь, что он жив. Я обманываю себя, что он не умер, а просто в командировке. Как обычно.

Но на грани сна и бодрствования, когда чувства мои только пробуждаются… Бац, и осознание обрушивается на меня, прямо как вертолет Эрика. Его больше нет! И никогда не будет. Перед моими глазами возникают ужасные сцены автокатастрофы, которые я постоянно гоню от себя – и днем и ночью.

А сейчас я страдала не только от душевной боли, но и физической. Такую боль обычно можно снять только большой дозой ибупрофена.

– Отем, – возмущенно сказал Эрик, забегая в комнату и поднимая свою игрушку. – Ты испортила мою аэросъемку! Вот спасибо тебе большое!

– Съемку? – Я смотрела, как он отсоединяет одну из маленьких навесных камер от вертолета. – Ты серьезно? Ты что, снимал меня во сне?

– Мама велела мне тебя разбудить. Ты не слышала будильника. – Он поднял с пола носок, который я оставила валяться на полу, и, как заправский баскетболист, забросил его в корзину для грязного белья. – Опа! Фоллз в своем репертуаре!

Вот и неправда. Я вообще не заводила будильник.

Я сильно зажмурилась, чтобы унять пульсирующую головную боль. Мой брат был сейчас похож на мальчишку из рекламы овсянки: такой же голубоглазый и беззаботный, готовый начать день со здорового и хорошо сбалансированного завтрака. Меня даже затошнило от этого зрелища.

– Как ты можешь быть таким счастливым? – выпалила я.

– Что?

– Ты что, не боишься первого дня в новой школе?

– Нет, – ответил он.

– А надо бы, – сказала я, прищуриваясь. – Там все дети незнакомые. Что, если ты никому из них не понравишься?

– Понравлюсь, – уверенно заявил он, но в его глазах мелькнула тень сомнения. Я почувствовала проблеск триумфа.

– А может, нет? – я холодно взглянула на брата. – Сейчас середина учебного года. Все уже передружились между собой. Может, они подумают, что новенький – какой-то извращенец, который занимается странными вещами. Например, снимает людей во сне. Никто не захочет иметь с тобой дела.

Эрик безмолвно открыл рот, а уверенность в его глазах начала постепенно таять. Я была довольна собой… До того момента, пока он не развернулся и не пошел прочь, низко опустив плечи.

И тогда я поняла, что вела себя – и веду! – как самое отвратительное человеческое существо во всей Вселенной.

Потому что мои слова на самом деле отражали то, что чувствовала я сама. У моего брата все будет хорошо. Именно со мной никто не захочет общаться. Именно я не смогу влиться в коллектив.

– Эрик, подожди! – позвала я, испытывая стыд за себя. – Ты забыл свою камеру!

– Она мне не нужна.

– Эрик! – Я потом заглажу свою вину. Не то чтобы мне хотелось издеваться над Эриком, просто он справлялся с ситуацией значительно лучше, чем я.

Я схватила с тумбочки свой телефон и послала Дженне сообщение всего из двух слов: «Я – ОТСТОЙ».

Затем я поплелась в ванную и осмотрела себя в зеркале. В центре лба у меня надулась огромная красная шишка. Прямо посередине шишки шла глубокая царапина, и в результате мое опухшее лицо больше всего напоминало обезьяний зад.

После душа отек стал еще больше и смотрелся просто ужасно. Я вернулась в комнату, где на моей кровати меня ждала мама.

– Знаю, – сказала я в ответ на ее укоризненный взгляд. – Я отвратительная сестра.

Она молча взбила мои подушки, и я присела с ней рядом. Я немного выше ее, что по-прежнему кажется мне немного странным. Как будто из-за этого именно я должна заботиться о ней, а не наоборот.

Она обняла меня, и я положила голову ей на плечо.

– Мне нужно идти в школу?

– Вообще?

– А «никогда» может рассматриваться как вариант?

– Ты помнишь, почему папа назвал тебя Отем? – помолчав, спросила она.

– Потому что в глубине души он меня ненавидел?

Только вдумайтесь: Отем Фоллз[4]. Это имя как констатация факта: я недотепа и подвержена сезонным обострениям. Вот Отем. Что она делает? Падает. И тут возникает еще одна проблема. Лето – это жара, пляж, развлечения на свежем воздухе, веселая жизнь. Зима – это уют, снег, горячая еда и приятная сонливость. А осень мотает туда-сюда. Она сама не знает, чего хочет. Это неприятное время года, грязное и неопределенное. И именно в честь него меня назвали. Причем дважды!

Теперь понятно, почему у меня никогда не было Дела? Ничего странного.

– Он дважды назвал тебя в честь времени года, которое считал самым удивительным в году, – сказала мама.

– Он так считал? – спросила я. Мне известна эта история, но я хочу еще раз услышать ее из маминых уст.

– У меня был целый список женских имен, но он хотел назвать тебя именно Отем. Он говорил, что ему понадобится много времени на то, чтобы разобраться в тебе, и что Отем Фоллз подходит тебе лучше всего.

– Разобраться во мне… И это еще до моего рождения.

– Так он говорил. Он говорил, что тебе на роду написано стать Отем, потому что осень так непредсказуема. Она может быть и теплой, и холодной, в ее палитре множество цветов. Даже когда листва увядает и осыпается, она все равно прекрасна. «Осень яркая и интригующая, – говорил он мне. – И такой же будет наша дочь». Я хочу сказать, что ты сильнее, чем думаешь. Идти в школу или не идти – решать тебе. Но мне пора везти Эрика. Я люблю тебя, Отем.

Я упала спиной на кровать с намерением поспать еще… Только глаза не закрывались. Глупость, конечно. Но мне хотелось быть сильной ради папы. Оставалась проблема с шишкой, но немного косметики и правильная укладка челки могли ее решить.

Когда я спустилась вниз, мама с Эриком уже уехали. Минуту я задумчиво разглядывала диван, собаку и телевизор. Мы втроем могли провести отличный денек вместе.

Потом я взяла со стола снимок в рамке. Это была фотография отца, сделанная во время нашей поездки на Бермуды в прошлом августе. Он стоит на розовом песке в позе супергероя. За день до этого он потерял свои солнечные очки, поэтому надел мои, круглые и в стразах. На нем длинные плавки, сплошь покрытые уродливыми карикатурными портретами американских президентов. Вид у него невероятно идиотский, но он счастлив. Смотришь на фотографию, и хочется оказаться с ним рядом.

– Я люблю тебя, папочка, – сказала я.

И вышла из комнаты.

* * *

Когда я брела мимо однотипных одноэтажных домов с розовыми крышами и большими панорамными окнами, мне наконец-то пришел ответ от Дженны: «ОТСТОЙ – это не про тебя!» Как же я по ней скучаю!

Я до сих пор не могу поверить, что живу во Флориде. Я была уверена, что после всего случившегося мы никуда не поедем. Но мама решила, что папе хотелось бы, чтобы мы сделали так, как планировали: переехали в том дом, который он нам нашел, и присматривали за Эдди. Я возражала, что после переезда мы лишимся своего дома, друзей и всего привычного. Я и раньше противилась ему изо всех сил, а уж теперь, когда все изменилось… И разве мама, как всякая хорошая мать, не должна стараться сохранить ту минимальную стабильность, которая у нас еще оставалась?

В ответ она расплакалась. Последнее время я явно испытывала свою семью на прочность.

По пути в школу, буквально в квартале от дома, на дорогу передо мной выходит парень моего возраста с рюкзаком на плече. Наверно, он тоже идет в школу.

Он шагает прямо передо мной, и я невольно рассматриваю его. На нем шорты до колен с кучей карманов и красная футболка. Темные волосы на затылке коротко пострижены. Но что действительно приковывает к себе взгляд, так это его шея – она почти такая же красная, как его футболка. Должно быть, он забыл помазать ее кремом от загара, потому что она явно сгорела. Видимо, парень относился к тому типу людей, которые легко сгорают на солнце. Его руки и ноги такие же бледные, как мои, а мне нужно наносить средство от загара с повышенным уровнем защиты SPF 100+, если предстоит даже ненадолго выйти из дома.

Неужели у меня такая же бледная кожа, как у него? Он почти прозрачный. Я вытянула руку вперед, пытаясь сравнить ее с цветом его ног. Он был на расстоянии вытянутой руки. Может, если подойти чуть-чуть поближе…

Но только я ускоряю шаг, как он внезапно разворачивается мне навстречу.

– Либо ты частный детектив, упавший мне на хвост, и тогда я готов немедленно расколоться и поведать тебе все, что тебя интересует. Либо ты тоже направляешься в Авентурскую среднюю школу, и тогда с моей стороны было бы ужасно невежливо идти к тебе спиной всю оставшуюся дорогу.

Он мне сразу понравился. Частично потому, что он веселый и уверенный в себе, а частично потому, что он – мой бледнолицый брат в мире людей с золотым загаром.

– Я иду в Авентурскую школу, – говорю я. – Отем Фоллз.

Он смотрит на меня с недоумением, и я решаю уточнить:

– Меня зовут Отем Фоллз. Я вовсе не собиралась сообщать тебе о наступлении осени.

– Зло ем флот, – произносит он в ответ.

– Что?!

– Это я составил из букв твоего имени. А меня зовут Джей-Джей Остин, и, к сожалению, никакой приличной анаграммы[5] из этого не составишь. Если бы в моем имени была хотя бы еще буква «К», могло бы получиться «Джей – не джойстик», но, поскольку ее нет, ничего не выходит.

– Увлекаешься анаграммами? – спрашиваю я, когда мы продолжили свой путь вместе.

Он кивает.

– Я вообще люблю играть в слова. Анаграммы, кроссворды, акростих[6], «Мешанина»[7]…