При оказии прошу передать заверения в моей дружбе Ларсену.

С уважением,

Ч. Б. Бакстер


Письмо я прочитала чрезвычайно внимательно. Оно только на первый взгляд являлось опровержением моих подозрений. Поскольку то, что Бетти Норманн могла пользоваться фальшивым паспортом, совершенно правдоподобно. Происходя из хорошей семьи, она наверняка не желала, чтобы кто-либо знал, что она выступает в кабаре. Если в Биаррице могла пользоваться чужой фамилией и коль до сих пор использует свою девичью вместо той, которую должна носить по закону, я наверняка могу предполагать, что ее взгляды на законные документы не слишком последовательны.

Теперь проблема тетки и брата. Тетка, естественно, могла быть настоящей. Тем более что повсеместно принято называть «тетками» даже дальних родственников. А вот брата она наверняка придумала. Яцек, да и дядя Довгирд, четко говорили о ней как о единственном ребенке в семье. И сама она вспоминала, что у родителей одна.

Предчувствие говорило мне: я не ошибаюсь. Впрочем, бельгийские детективы все проверят. Надеюсь, они скоро ответят. Как жаль, что исчезла моя фотография мисс Норманн. Я бы послала ее Бакстеру и через пару дней уже обо всем знала бы. Я еще раз очень старательно все обыскала. Но фотографии не нашла. Решила снова предпринять вылазку в фотоателье, где была прежде. Теперь, когда мисс Норманн нет в Крынице, могу смело говорить, что делаю это по ее поручению, – и заберу все невыкупленные снимки.

Тото покорно позвонил с самого утра. Сказал, что у него болит голова, поскольку вчера он перепил и сам не знает, когда его положили в постель. Я сообразила, что он специально говорит об отстраненных вещах, избегая более интимного тона, ведь не знает, как я отреагирую. Вот и прекрасно. Пусть не знает. Собственно, лучше всего и будет удерживать его в неизвестности.

Я решила не допустить его сближения с этой рыжей международной авантюристкой. А мне хорошо известно, что даже при незначительных усилиях я запросто удержу его рядом. Не из-за него – только из-за нее. Хватит и того, что при охлаждении наших отношений даю ему небольшие авансы. Кроме того, Тото боится, что я высмею его перед знакомыми. Нечего скрывать, я бы сделала это с истинным наслаждением и всерьез.

Сразу после завтрака я забрала Тото и отправилась на поиски фотографии. Во-первых, потому, что лучшее общество, чем он, трудно себе представить, а во-вторых, мне необходимо было с ним показаться, чтобы заткнуть рты сплетникам. Вчера все знали, что Тото уезжает, знали и то, что уезжает он с этой бабой. Несомненно, они эти два отъезда соединили в один факт. Пусть же убедятся, что он остался – и остался из-за меня.

Несмотря на тщательнейшие поиски и просмотр пары тысяч снимков, я не нашла ни одного фото мисс Норманн. Оказалось, перед своим отъездом она выкупила все свои фотографии. Меня это всерьез удивило, ибо сколько раз мы бывали вместе на улицах, я видела, что она всегда старается избежать фотографов. Утверждала, будто это у нее такой предрассудок. В апартаментах у нее я тоже не обнаружила ни одной фотографии. Тогда зачем же ей было так тщательно выкупать все?..

Тото нашу прогулку сносил словно пытку, поскольку я ему сказала (должна же была как-то объясниться), что ищу фотографию для него. На обеде он немного расслабился. Мы решили уехать в шесть. Остановимся в Кракове на день или два. Я подговорила Мирского, чтобы тот поехал с нами. В его присутствии Тото не сможет позволить себе никаких попыток близости. Пусть думает, что я хочу сохранить приличия перед Мирским. Заканчиваю в спешке. Мои вещи уже в машине. Оба кофра портье отослал вчера вечером поездом.

Я покидаю Крыницы, не добившись того, зачем сюда приехала, однако с немалым запасом новых данных.

Четверг

Я очень собой недовольна. Слишком много выпила у Гучи на обеде. До сих пор шумит в голове. Если бы не это отвратительное шампанское, наверняка не сделала бы той глупости. Шампанское и скука в Кракове. Тут мне и правда нечего делать. Я все испортила. Всю мою стратегию.

Тото снова готов бог весть что себе воображать. Нужно будет завтра продумать новую тактику. Сегодня нет для этого никаких сил. Такая тишина вокруг. Первый час ночи. Краков уже давно спит. Прошлой ночью я и правда дремала в машине, но теперь ужасно устала и глаза у меня закрываются.

Я должна была еще что-то записать. Не могу вспомнить. Ага, точно: Тото давал мне понять, что мог бы рассчитывать на серьезные авансы со стороны той рыжей. Это ведь его высокомерность, верно?..

Пятница

Сегодня состоится большой бал у Потоцких. Будет всё малопольское high life[82], а также молодой Эстерхази, который, кажется, просит руки Люси. Мне очень интересно, как он выглядит. На любительских фото производит весьма недурственное впечатление. Меня очень просили, чтобы я осталась. Просил и Тото. Рассчитывал, что Эстерхази, который был с ним на охоте на волков, вспомнит и пригласит к себе на муфлонов.

Собственно, оттого, что Тото настаивал, я и не согласилась. Мы уезжаем вечером до бала. Мне предстоит еще несколько визитов. Я поговорила по телефону с Яцеком. Он искренне обрадовался моему предстоящему приезду. Я все больше убеждаюсь, что только его и люблю.

Воскресенье

Доктор сказал, что от шрама на лбу не останется и следа. Я дрожу от одной мысли, что он может слабо разбираться в этом, хотя, говорят, он один из лучших специалистов в Европе по косметическим операциям. К тому же правый бок у меня так болит, что могу лежать только на левом.

У Мирского расквашен нос. Представляю себе, как он будет выглядеть, когда выздоровеет. Хуже всего – с Тото. Минуту назад мне позвонили: диагностирован сложный перелом левой руки. И Тото полностью заслужил это. Шоссе было скользким. Я дважды просила его, чтобы ехал медленнее. А он от злости все прибавлял газу. Это должно было закончиться аварией. Нам еще повезло, что дерево, упав, не придавило автомобиль. Не то мы все были бы трупами. Естественно, от «мерседеса» осталась лишь куча железа.

Люди из низших слоев завидуют нам, что мы ездим на автомобилях. Если бы они знали, какие опасности нам грозят, благодарили бы Господа, что судьба велела им пользоваться трамваями, поездами и прочими повозками.

Яцек демонстрирует столько доказательств собственных чувств, он так внимателен, так за мной присматривает. Сегодня утром, когда я переживала, не останется ли отвратительный шрам, Яцек сказал мне:

– Я стыжусь своего эгоизма, но готов признаться, что, возможно, я бы даже и хотел, чтобы ты сделалась слегка некрасива и не нравилась никому, кроме меня.

– Боюсь, я тогда перестану нравиться и тебе.

Он так искренне засмеялся, что у меня не могло возникнуть никаких сомнений.

– О нет! – воскликнул он. – Я недавно читал весьма разумную книгу какой-то там английской писательницы. Кажется, название ее было «Техники замужества»[83]. В ней я нашел не лишенное смысла наблюдение, что через несколько лет совместной жизни муж и жена уже не обращают внимания на внешность друг друга. Привыкают к ней, словно ребенок к самым красивым своим игрушкам. И тогда значение начинает иметь содержание, и только оно.

– Если это содержание есть, – заметила я.

Он взглянул на меня с чувством:

– А разве нет его в самом уже браке?

Я хотела согласиться с ним, но, памятуя о его до сих пор не прощенной мной вине, сказала:

– Что смысл этот был – я знаю. Но мне не известно, вернется ли…

Он с радостью воспринял приход моей мамы, так как появилась возможность прервать этот разговор. Она была ужасно возбуждена и, едва поцеловав меня, воскликнула:

– Вы уже слышали?

– О чем? – спокойно спросил Яцек.

– Что европейская война – дело решенное. Немцы разозлились на чехов, поскольку Ротшильд, ну тот, знаете, у которого гостил герцог Виндзорский, сбежал в Прагу, сказали, что или им выдадут Ротшильда, или они возьмут Карлсбад. Ну, в Париже и решили устроить войну.

Яцек засмеялся:

– Что вы такое рассказываете! Это какие-то неимоверные сплетни, придуманные кем-то, кто абсолютно ничего не смыслит в международной политике. Во-первых, Ротшильд не сбежал, а во-вторых, если бы даже сто Ротшильдов сбежало в Прагу и Чехословакия дала бы им приют, это не развязало бы войну.

Мама обрадовалась:

– Слава богу! Вот только уверен ли ты в этом?

– Несомненно.

– Потому что пани Сарницкая утверждала, будто из самого достоверного источника знает, что Гитлер якобы хотел захватить Чехословакию. Якобы должен отдать часть ее Италии, часть нам, но самую бо́льшую, вместе с Карлсбадом, забрать себе. Хорошо бы она после этого выглядела! У них там, в Германии, и масла нету. А я себе просто жизни не представляю без свежего масла. Как полагаешь, позволили бы мы им поставлять масло из Польши?

– А отчего мы должны бы им запрещать? – спросила я.

Яцека охватило нетерпение:

– Мама, все, что вы говорите, не имеет под собой никакого основания. Во-первых, немцы не отважились бы заграбастать Чехословакию. Да и не захотели бы. Гитлер стремится объединить немцев и за все сокровища мира не захочет получить в границах Германского рейха чужой народ. Но даже если бы проснулся у него аппетит на Чехословакию – он не получил бы ее.

– Отчего же? – возразила мама. – Пани Сарницкая говорит, они могли бы завоевать чехов за несколько недель.

– Могли бы, когда бы другие страны позволили это. Но Чехословакия связана военными союзами с Россией и Францией. А за Францией стоят Англия и Америка. И это еще не все. Чехословакия, как член Малой Антанты[84], всегда может рассчитывать на помощь Румынии с Югославией. Потому глупости, рассказываемые пани Сарницкой, смехотворны.

– И ты так уверен в этом?

– Мамочка, – сказала я возмущенно, – а кто ж может быть информирован больше Яцека?.. Ведь они там, в дипломатии, всё знают наперед.

– Вы можете спать спокойно, – добавил Яцек. – Карлсбад и ваше масло никуда не денутся. Лучшее доказательство, что ваша информаторка неумна, – то, что она утверждает, будто Италия тоже собирается оттяпать часть Чехословакии. Ведь итальянцы с этим государством не имеют общей границы. Кроме того, они никогда не согласятся, чтобы немцы захватили чехов.

– Почему же не согласятся? Ведь Гитлер и Муссолини – друзья…

– Видите ли, мама, в международной политике все обстоит так, что ни один друг не желает, чтобы другой слишком сильно усилился. Чрезмерное усиление Германии было бы весьма опасным для Италии.

Я всегда удивляюсь, как логично и по сути у Яцека получается обосновать все. Как спокойно умеет он объяснять сложнейшие вопросы международной политики.

– Видите ли, мама, – говорил он дальше, – немцы, особенно сейчас, после завладения Австрией, должны по экономическим причинам стремиться к бассейну Средиземного моря. Уже нынче немецкое влияние в Югославии чрезвычайно сильное, а итальянцы начинают потихоньку противиться ему. Появление немцев над Адриатикой было бы для Италии поражением. Правда, есть возможности, о деталях которых я не могу сейчас говорить, предусматривающие некоторые изменения в устройстве Чехословакии, но даже они будут реализованы без войны, лишь с помощью переговоров. Речь идет об определенных послаблениях немцам на территории Судет. А война? Война в следующие два года просто невозможна, поскольку ни Германия, ни западные державы к ней толком не готовы. К тому же всеми странами нынче управляет поколение, которое уже пережило Великую войну. И это поколение совершенно не тоскует по войне новой.

Мама дала себя убедить и сказала, что Яцек буквально снял у нее с сердца камень.

Сразу после обеда начали приходить знакомые и родственники. Как видно, источником слухов была не одна пани Сарницкая, поскольку о Чехословакии говорили все. Я была очень довольна, что могла авторитетно возражать на эти глупости. В связи с чем даже заслужила (потому что он пришел вместе с Данкой) похвалу Станислава. Он сказал:

– Ты весьма рассудительна, и вижу, что эти дела тебе не чужды. У нас странным образом преувеличивают силу немцев и преуменьшают значение Франции. Правда, нынче в той стране царят отношения, которые совсем не радуют, но долго это не продлится. Этот народ уже не один раз за свою историю давал понять, что может избавиться от временной слабости. И теперь в случае опасности он куда легче, чем мы, восстанет из-под ярма евреев, социалистов и масонов.

Станислав – специалист по масонам. С отцом может разговаривать о них часами. Я много раз слушала эти их разговоры. Было бы ужасно, если бы масоны и в самом деле правили миром. Станислав полагает, что почти все значимые персоны в Польше и за границей являются ими. Я лишь не понимаю, почему, если они настолько сильны и пользуются такими средствами, как тайные убийства, до сих пор не сумели избавиться от всех своих врагов, и не только мелких, как, например, сам Станислав, но и таких, как Гитлер и Муссолини.