Тем свободней, тем демонстративней я придавала своему поведению видимость наибольшей фамильярности. Перебарывая совершенно противоположное желание, даже погладила Тото по лицу. При этом поняла, что он недавно приказал себя побрить. Все для мисс Норманн. И одновременно я продолжала говорить с ней.

– Какая симпатичная ваза, – промолвила я. – Где вы такую достали?

Тото дернулся на постели и сглотнул горлом так, словно подавился. Она же, не в силах этого увидеть, к его ужасу, ответила:

– Я слишком плохо знаю Варшаву. Не могу сказать точно. На какой-то длинной улице, в очень большом магазине.

– Прекрасно подобрано к цвету роз, – кивнула я. – Ты должен следить, Тото, чтобы в вазе были именно такие розы. И как… как вы себя чувствуете, вернувшись из Крыницы?

– О, спасибо. Все прекрасно.

– А не встречались ли вы в Варшаве с паном Жераньским?

– С кем? – спросила она с искренним удивлением.

– С паном Жераньским, который был вашим партнером по лыжным прогулкам. О, мисс Норманн, у вас, как вижу, истинно девичья память, если речь идет о ваших ухажерах.

– Ах, этот, – проговорила она быстро. – Просто я плохо запоминаю польские фамилии. Они все кажутся мне похожими. Если речь о пане Романе, то я прекрасно его помню. Но в Варшаве не видела. Кажется, он собирался уехать в Швейцарию.

– Он очаровательный юноша. И по-настоящему симпатичный. Не находите?

Мисс Норманн подтвердила это, даже не задумываясь. Высокий класс. Сказала спокойно:

– Он, несомненно, один из самых красивых мужчин, каких мне приходилось видеть.

Мне в тот миг ужасно хотелось сказать, что Роман как безумный любит меня – уже много лет и что, шевельни я пальцем, он примчится не то что из Швейцарии, а с другого конца света. Однако пришлось отказать себе в таком удовольствии. Сейчас важно поиграть с Тото. Зная его простодушие, я не сомневалась: у него теперь нет ни малейшего сомнения, что у мисс Норманн и Ромека был роман.

Для Тото совершенно непонятно, как мужчина может показываться вместе с женщиной по каким-то иным причинам. Впрочем, он ведь знал Ромека и не один раз завидовал его успехам. Естественно, Тото и в голову бы не пришло, что Ромек эти успехи никогда не реализует.

В тот момент я почти ненавидела этого дурня. Он зря растратил лучшие годы моей жизни! За это время я могла б заняться кем-то более достойным, человеком с видным интеллектом, обмениваться с ним мыслями и обогащать не только собственный, но и его разум. А Тото, не сомневаюсь, из столь длительного со мной знакомства извлек маловато пользы. Наверняка он немного поумнел, но, увы, лишь чуть-чуть.

Я бы охотно поговорила бы об этом с мисс Норманн откровенно. Она в самом деле не производит впечатления слишком умной, но довольно сообразительна, и у нее достаточно жизненного опыта, чтобы понять, что из себя представляет Тото. И что же она в нем видит?.. Если бы дело было в деньгах, я бы еще поняла, но ей ведь деньги не нужны. Как объект для флирта Тото совсем не привлекателен. Насколько я помню, его репертуар обольстителя состоит из трех расхожих фраз:

1) Вы сегодня ошеломительны.

2) Если бы я имел право вас полюбить, был бы счастливейшим из людей.

3) Если не придешь в пять, я сойду с ума.

Таких мужчин, как он, – сотни. Ее мог бы привлекать его родовой титул и положение в обществе. Но, думаю, она не настолько наивна, чтобы решить, будто Тото женится на ней. К счастью, в этом смысле у него достаточно здравого ума. Рассудка и гордости. Даже получи он в жены герцогиню царствующего рода, не считал бы, что ему оказана милость. К тому же дамы типа мисс Норманн, да еще и в ее возрасте, познав несколько лет полной свободы, не слишком стремятся к семье. И если она нынче желает заполучить Яцека, вернуть его, то это либо исключение из правил, либо каприз – или же настоящее чувство, которое вдруг в ней проснулось. Эта последняя вероятность кажется мне возможной, хотя и выглядит неправдоподобно.

– Вы, по-моему, собирались поехать в Швейцарию? – спросила я и, не дожидаясь ответа, который, естественно, был бы отрицательным, принялась пространно и красочно говорить о Швейцарии и красотах этой страны.

Должно быть, она разобралась в причинах, которыми я руководствовалась, поскольку улыбнулась уголком губ. Я же принялась описывать интеллект Ромека и его широкие интересы. Каждое мое слово в этой проповеди было словно шпилькой, воткнутой в Тото. Я специально перегибала палку, чтобы доставить ему неудобство.

Мисс Норманн слушала вежливо, в то время как он то и дело утирал пот со лба, не в силах выдавить из себя хотя бы одно возражение, при том что Ромека он не любил и называл его сухарем.

Затем я завела с мисс Норманн разговор о новейшей французской беллетристике. Тото, к мнению которого я специально обращалась, понятия об этом не имел и оттого лишь неопределенно мычал. Наконец мисс Норманн заявила, что визит ее несколько затянулся, и поднялась. Когда же она начала прощаться, я сделала то же самое. Несчастный Тото, который, должно быть, дрожал при одной мысли, что останется со мной наедине и что ему придется униженно каяться, от счастья немного пришел в себя и выдавил несколько дежурных фраз.

Мы вышли вместе. Я играла ту же роль и продолжала вести себя с ней словно наивная ветреница. Я не имела намерения обмануть ее, но делала невозможным начало серьезного разговора. Мы попрощались у стоянки такси. Я вернулась домой, гордая собой. Решить дело таким вот образом сумеет не всякая женщина.

Суббота

Хотя у меня не было ни малейшего намерения проведывать Тото, с утра я позвонила в больницу и передала Антонию, чтобы тот сообщил своему хозяину, что я сегодня загляну. С помощью этой уловки я засадила туда Тото на весь день.

Воскресенье

К полудню я послала Яцека в больницу и приказала сообщить, что наведаюсь после обеда. Пусть ждет. У меня сегодня файф у жены министра, Горицкой, а вечером я еду на большой званый обед к Неборову. Надену чудесное платье от Шанель. Стоило адски дорого, зато я выгляжу в нем очаровательно.

Понедельник

Утром Яцек постучал ко мне в спальню и сказал тоном несколько удивленным:

– Тебе звонит какой-то иностранец, который не желает называть свою фамилию. Хочешь ли с ним поговорить?

В первую секунду я подумала о Роберте, и мне сделалось ужасно жаль. Только через миг я поняла, что ведь бедный Роберт мертв. Но тогда отчего этот человек не желает открыть своей фамилии? Ни с одним иностранцем, которых я знаю, у меня нет такого рода отношений, чтобы делать из них тайну.

– Может, это какой коммивояжер? – пожала я плечами. – Они часто пользуются подобными наглыми фокусами. Спроси у него, по какому делу.

Но, словно предчувствуя, что это может оказаться чем-то важным, я выскочила из постели и накинула халат. Яцек вернулся с известием:

– Этот господин – а говорит он на слабом французском с голландским, кажется, акцентом – утверждает, будто должен переговорить с тобой по делу, которое для тебя очень важно. Я сказал, что я твой муж, однако он настаивает на разговоре с тобой.

Подходя к аппарату, я и понятия не имела, в чем дело, но едва лишь отозвалась, как услышала вопрос:

– Это вы писали письма в наше агентство в Брюсселе по поводу некоей дамы?

– Да-да. Это я.

– По поручению начальства я приехал в Варшаву, чтобы представить вам результаты наших поисков.

– Слушаю. Слушаю вас.

– Это не телефонный разговор. Я просил бы назначить мне время и место встречи.

Я заколебалась. Показаться публично с каким-то детективом было бы неуместно. Я уже и так наделала проблем встречами с дядей Альбином. Пригласить его к себе не могла из-за Яцека. Другого выхода не было. Следовало решиться пойти к нему.

Я спросила:

– А где вы остановились?

– Отель «Полония». Номер 136. Могу вас ждать у себя?

– Да. Буду в двенадцать.

Я положила трубку и некоторое время не отходила от телефона. Яцек в соседней комнате слышал весь разговор. Что он мог понять? Только то, что я договорилась с неким иностранцем встретиться у того в отеле. Можно не сомневаться: Яцеку это не понравится. Нужно осторожней разговаривать по телефону, но теперь, не имея возможности предоставить мужу объяснения, приходилось отказать ему в них.

Я прошла в столовую и приказала подавать завтрак. Яцек сел напротив, делая вид, будто просматривает газету. Через минуту не выдержал:

– Кто телефонировал?

Я посмотрела на него с укоризной:

– Мой дорогой, а спрашиваю ли я тебя, когда тебе звонят какие-нибудь дамы?

– Нет. Прости, я не думал, что это тайна.

– Именно тайна. У каждого могут быть свои секреты. Представь себе, например, что это тот господин… мой первый муж, за которого я тайно вышла замуж.

Удар был болезненным. Яцек побледнел, поднялся и вышел из комнаты. Мне стало его немного жаль. Бедолага и так бродит по дому как изгнанник, которого в любой день могут выставить за дверь. С момента своих откровений он ни разу не отважился меня приласкать. Всегда был слишком чувствителен. Естественно, я не могла пока возвратить атмосферу доверительности, хотя, признаюсь, мне этого порой очень не хватало.

Не прошло и пары минут после полудня, как я уже была в отеле. Честно говоря, почувствовала приятное разочарование. Не пойму почему, но детектива я представляла себе толстяком среднего возраста, с маленькими проницательными глазками и с плохо выбритой щетиной. Тем временем меня встретил высокий, очень приятный юноша скандинавского типа: худощавый блондин с симпатичными голубыми глазами и выразительными, четко очерченными губами. Одет он был со вкусом, а фигура его смотрелась превосходно. Окинул меня заинтересованным взглядом и спросил:

– Госпожа Реновицкая, как полагаю? Позвольте представиться: ван Хоббен.

– Мне уже доводилось где-то слышать эту фамилию, – сказала я, поскольку она и правда отпечаталась в моей памяти.

– Это очень возможно, если вы бываете во Фландрии.

– Ах, верно, – осенило меня. – Естественно. Замок Хоббен. Чудесный средневековый замок.

Юноша наклонил голову:

– Когда-то он был имением моих предков.

Наверняка не врал. Каждая деталь его внешности, каждое движение и даже манера разговора выдавали породу. Он придвинул мне стул. Садясь, я спросила:

– А теперь у вас детективное агентство?.. Или это для развлечения?..

Он непринужденно рассмеялся:

– Ах, если бы. Я всего лишь один из работников этого агентства. А коль речь об оправдании моих занятий… наверняка с определенной точки зрения решающей в этом оказалась азартная жилка.

– Вы такой молодой, – заметила я.

Он и правда выглядел самое большее на двадцать два – двадцать три года. Если бы не губы, на которых мелькала порой печальная саркастическая улыбка, я бы подумала, что передо мной неоперившийся студентик.

– Это не всегда означает отсутствие опыта, – сказал он со значением.

Однако, похоже, замечание мое воспринял болезненно, поскольку прочистил горло и потянулся за папкой, из которой извлек стопку бумаг.

– Перейдем к делу, – начал он. – Итак, прежде всего я должен сообщить вам, что мисс Элизабет Норманн и танцовщица кабаре Салли Ней – одна и та же персона. Несколько человек опознали ее в Буэнос-Айресе. В том не может быть ни малейшего сомнения.

– Неужели? – воскликнула я торжествуя.

– Да. Вы не ошиблись. Впрочем, эта особа, как нам удалось установить, в разных странах использует разные имена. До настоящего момента мы насчитали их двенадцать.

– А кстати, не использовала ли она моей фамилии? – спросила я с беспокойством.

Он взглянул на меня очень внимательно:

– А у нее были бы к тому какие-то основания?

Я пожала плечами:

– Если кто-то использует множество фамилий, можно быть уверенным, что делает он это безо всяких законных оснований.

Он отрицательно качнул головой:

– Как мадам Реновицкая она не выступала нигде. Лишь однажды, в прошлом году в Риме, а потом во время путешествия в Ливию использовала польское имя… – Он наклонился над бумагами: – Галины Ящолт. Ужасно трудная фамилия. – Улыбнулся мне доверительно. – У поляков такие же трудности с иностранными фамилиями?

– О нет, – возразила я. – Разве что с фламандскими. Никогда не могла совладать с ними.

– Я бы охотно дал вам урок, если вы наведаетесь к нам в страну, – поклонился он не без оттенка легкого флирта.

– Из этого следует, что в Варшаве вы пробудете недолго?

– Мне необходимо уехать отсюда как можно скорее. Есть пара очень важных дел. Одно в Гданьске, второе в Копенгагене. В Варшаве же я впервые. Охотно остался бы здесь на более продолжительное время. Как город, так и его обитатели очень мне нравятся.

Его поведение и манера говорить свидетельствовали о немалом опыте и, казалось, противоречили его молодости. Признаюсь, я не люблю таких юношей. Настоящий мужчина начинается после тридцати. Например, я не понимаю Тулю, которая без ума от молокососов. Такой юноша либо смешно изображает из себя скучающего или даже циника, что выражается в отвратительном отсутствии такта, либо жаждет «настоящей большой любви», исключительности, пишет длиннющие признания, подстерегает тебя в подворотнях, вздыхает по телефону и совершает тому подобные глупости.