— Тогда кто? Какая причина? Актрисы-завистницы?

Я с трудом могла себе представить, кто мог покуситься на Ольгино место. Она по положению находилась в таком отрыве от всех… Не думаю, что кому-либо пришло в голову убирать ее с дороги таким ужасным способом.

К нам подошла Леночка, извинилась перед Руфой и отвела меня в сторону:

— Мне раньше не хотелось говорить об этом. Но, кажется, мы в театре не одни, здесь бывают посторонние.

Я сразу сообразила, что она тоже либо слышала странные звуки, либо видела кого-то.

— Что там у вас за тайны? — ворчливо поинтересовалась Руфа, закуривая.

— Руфина Константиновна, я несколько раз задерживалась в театре, оставалась одна после репетиции, — взволнованно начала художница свой рассказ. — Мне теперь пришлось доделывать декорации, это занимает много времени. Так вот, я часто слышала какие-то шаги. Сначала думала, что само старое здание дышит, но потом увидела — то декорации немного сдвинуты, то реквизит переставлен… Ничего не могла понять и решила, что переутомилась, что мне просто надо отдохнуть.

— Понятно. — Руфа горько улыбнулась. — Пожалуй, я знаю, в чем дело. Ладно, девочки, идите на репетицию. Давайте работать.

Зная Руфу, я не стала спорить, пошла собирать труппу.

Ни у кого не было особого желания начинать репетицию. Напуганные актеры собирались в кучки и ждали объяснений.

— Долго от нас будут все скрывать? — не выдержала Катя, которая, внезапно став примадонной, получила право первого голоса.

«Может, это она устранила Ольгу, а сейчас пытается отвести от себя подозрения», — растерянно подумала я, но тут же благоразумно решила, что в таких случаях можно подозревать любого, так мы не сможем работать…

— Не стоит доводить себя и других до истерики, — услышала я внятный, жесткий голос позади себя. — Для выяснения обстоятельств существует милиция. А кликушество лишь помешает и ей, и спектаклю.

Руфа сидела с сигаретой в зубах и величаво сбрасывала пепел в услужливо подставленную уборщицей пепельницу.

— Но где гарантии? — не унималась Катя.

Вслед за ней стали шептаться и остальные.

— Гарантии? В чем, мои дорогие? Все под Богом ходим, так что…

Я понимала, у Руфины нет ответа, но она держит фасон и выпустит это шоу во что бы то ни стало. Неужели ее любовь к Мите так сильна, что она готова прикрывать любую ситуацию? А может, она мечтает выйти через много лет на большую столичную сцену и показать высокий класс мастерства? Но не до такой же степени…

— Лера, давай начнем от начала пролога. Поехали! — приказала она, и мы поехали. Шикарный, золотой поезд появился на сцене, и из каждого окошка высовывались актеры-персонажи, которые по одному, по два выходили из состава и играли, пели и танцевали в сценках, сопровождаемые знаменитыми мировыми шлягерами XX века. Зрелище было настолько завораживающим, что лично я забыла об окружающем мире, о несчастной любви, о тех кошмарных событиях, которые свалились на нас в последнюю неделю. Великая сила искусства, так часто упоминаемая всеми знаменитыми и посредственными деятелями искусства, сразила всех, кто участвовал в этом процессе. Мои восторги требовали выплеска. Хотелось броситься кому-нибудь на шею, нет, обнять всех и поделиться необузданной радостью. Я оглянулась в поисках, с кем бы объединиться в душевном порыве, и увидела…


То, что предстало моему взгляду, показалось мне не реальной жизнью, а призраком. Я, как завороженная, направилась в конец зрительного зала. По дороге Руфа пыталась остановить меня, вернее, пыталась достучаться до моего сознания, но я больше ее не слушала. Она все врала, они обманули меня…

Я сейчас понимаю очень хорошо, что обвести вокруг пальца легко того, кто сам рад обманываться. Я не хотела вылезать из убежища, которое строила столько лет. Никто не смел разрушать мой придуманный мир. И вдруг, в одну секунду, все рухнуло. Я убежала от них от всех с их ложью и правдой. Я нашла другое маленькое, убогое пристанище, но здесь я, возможно, сумею во всем разобраться. К сожалению, для этого придется раскрыть глаза…


— Ты опять прячешься? — услышала я хорошо знакомый голос. — Не ожидала меня увидеть?

Это был Саша. Я похолодела от ужаса.

— Уже и не знаю. Находки в доме меня действительно удивили и насторожили.

Я старалась держаться как можно спокойнее и даже с достоинством, чтобы не показать своего слишком большого страха.

— Ты, видимо, действительно хороший декоратор. Так профессионально обставить все.

— Ну, для этого не нужно большой фантазии. Немного воображения… Люди, как правило, не слишком внимательны, когда они напуганы или у них горе.

— Меня ты тоже придушишь?

— Вообще, это не входило в мои планы, но как-то нейтрализовать тебя придется.

— Зачем ты все это сделал?

— Зачем?! — взбесился мой собеседник. — Я ненавижу, когда мной манипулируют. Ты еще не знаешь, что я на самом деле сделал. Я всех вас переиграл. Так как я пока не решил, что с тобой делать, пожалуй, расскажу все. Кому-нибудь я должен все объяснить.

— Попробуй.

Я обрадовалась, что хоть ненадолго моя безвременная кончина отсрочена. Авось что-нибудь произойдет. Именно так происходит в романах. Только кто тот прекрасный принц, что придет меня спасать?

Саша стал нервно ходить по комнате, отбрасывая ногами вещи, встречающиеся на его пути. Я видела, что он заводится все больше и больше, будто распаляет свою ненависть. Несколько раз, заикаясь, пытался начать свое, видимо, нелегкое повествование.

— Тебя твои родители любили? — неожиданно спросил он.

— Надеюсь, что очень…

— Вот! — Он выставил вперед указательный палец. — И так отвечают практически все мои знакомые… А меня — нет.

Я молчала, стараясь не раздражать его вопросами.

— Моя драгоценная мамочка родила ублюдка, то есть меня. Я появился на свет неизвестно от кого. И как только стал хоть что-нибудь понимать, мне об этом сообщили. Какой позор для академической семьи! Нет, мамочку не выгнали, меня не отослали в приют. Бывают пытки и поизощренней. Нас гнобили. Изо дня в день. Надеюсь, ты понимаешь, какие чудовищные комплексы стали рождаться во мне. Я даже не знаю, кого я ненавидел больше — мать, отца, деда с бабкой… У меня хватило ума все это терпеть. Я еще не знал — как, но точно понимал, что отомщу им. Это была моя мечта. Вот у тебя же была мечта — завоевать Митьку. На мой взгляд, идиотская, но все же мечта.

— А твоя голубая мечта, конечно, очень продуктивной была? — не удержалась я.

— Ты дура, Лера. И зря пытаешься меня поддеть. Мне практически все удалось.

— И что же ты поймал в свои сети?

— Я долго был приживалом в собственной семье. Одежду мне почти не покупали. Я носил то, что оставалось от других мальчиков.

— Ну и что? Многие родители передают в другие семьи вещи, из которых выросли их чада.

— Ты не понимаешь. Это были настоящие обноски. Игрушки я почти всегда или выпрашивал, или выменивал, или крал. Я хорошо рисовал, как ты понимаешь, и свои детские наброски обменивал у идиотов учеников, которые не справлялись с рисованием, на всякие интересные штучки. Мой талант не смягчил сердца близких родственников, они оставались равнодушны. Я не был их кровинушкой, мои качества не передались по наследству, а следовательно, нечем им было гордиться.

— Какое всё это имеет отношение к последующим событиям? Обиды ребенка проходят. Конечно, остается горечь, но люди делают правильные выводы.

— Думаешь, ты тонкий психолог? Считаешь, что все можно разложить по полочкам? — заводился художник все больше и больше. — Я тоже сделал выводы. Мой дед дружил с Лариком. Очень дружил и часто приходил к нему. Кстати, Ларик ко мне хорошо относился. Он чувствовал, что мне одиноко и некомфортно в семье. Однажды он рассказал историю про свои марки. Я стал расспрашивать, и Ларик поведал мне, что марки бывают с очень странной, особенной судьбой. Есть даже марка, которая считается ключом, кодом для получения большого клада.

— И ты поверил? Это же просто сказка. Он разыгрывал тебя. Руфа же говорила, что Илларион Валентинович обожал всякие мистификации.

— Мне было тогда всего десять лет. Да, я поверил. И стал мечтать об этом кладе.

Я была потрясена его наивностью, но оставила свое мнение при себе.

— При этом, — продолжал Сашка, его горящий взор был обращен в прошлое, — я стал сопоставлять какие-то вещи, события, слушать внимательно разговоры и пришел к выводу, что эта мифологическая марка у Ларика или у Шабельских. Между прочим, твой драгоценный Митенька тоже в это верил, периодически наведывался к Ларику в его отсутствие и рылся там. Я был умнее и решил, что должен действовать наверняка. Мне помог случай и Митька.

— При чем здесь Митя? — удивилась я. — Вы что, вместе…

— Ну что ты! — перебил Сашка. — Я никогда не был близким другом Дмитрия Владимировича. У него вообще никогда ни к кому не было теплого отношения. А ты знаешь, что Митя игрок?

— Иногда, чтобы расслабиться, он ходит в казино. И что?

— Ты, как всегда, ничего не видела. Митька с юности играл. У них была своя компания, золотая молодежь очень любила играть на деньги. А откуда их брать? Вот он и стал потихоньку таскать марки из альбомов Ларика. Между прочим, Ларик об этом знал, просто не хотел беспокоить Руфу. Потом она все же об этом проведала, и был большой скандал. Конечно, ты как всегда ничего не знаешь?

— А почему мне об этом должны были докладывать? — с деланным равнодушием сказала я. — Это их семейное дело.

— Конечно, никто не хочет выдавать свои грязные тайны. Ну так я продолжу. Я долго наблюдал за ними всеми и пришел к выводу, что Илларион Валентинович все-таки не станет никому отдавать драгоценную вещь. Он был не самый доверчивый человек. Профессия у него, помнишь, какая была? Но как обыскать его дом, я не очень представлял. Да, я забыл сказать, что моя детская вера в то, что существует марка, где на штемпеле стоят цифры, которые являются кодом, со временем только укреплялась. — Будто не слыша меня, продолжал Сашка. — Я мальчик не промах, — он зло усмехнулся. — Покопался в архивах, связи предков мне чрезвычайно помогли. Что-то же нужно было с них поиметь! В конце концов я нашел. Ты не представляешь себе, какими бывают изобретательными люди, — увлеченно продолжал он. — Один немецкий барон, чувствуя приближение большой катастрофы, решил весь свой немалый капитал переправить в швейцарский банк. Ну это, конечно, не фокус, так, я думаю, многие делали, но вот как этот фантазер решил из марки сделать ключ к сейфу в банке, я долго не понимал. Потом родилась идея — марка могла быть порвана. Предъявив одну часть, человек получает возможность открыть золотой ларец, если эта часть совпадет с той, что в банке. Увлекательная версия, правда? Ты меня слушаешь, Лера? Тут важно ничего не пропустить.

— Да, конечно.

Я понимала, что для этого сумасшедшего сейчас самое важное — рассказать о своем триумфе, но это не успокаивало. Меня стало колотить и, казалось, мурашки вылезают прямо наружу.

— Я подумал, что в конце концов имею на эту марку с вожделенным штемпелем такое же право, как и Ларик. Ему же тоже ее не подарили.

— Почему? Возможно, барон сам отдал ее Иллариону Валентиновичу.

— Если честно, эта дурацкая мысль даже не приходила мне в голову. С чего бы немецкий дворянин стал делиться с советским оккупантом своими сокровищами? Ты как всегда наивна, — презрительно проговорил Сашка.

— Может, Ларик спас жизнь ему или его семье, — настаивала я, хотя понимала, что только раздражаю его своими предположениями.

— Глупости. Да и какая разница? Все равно все пошло совсем не так, как я рассчитал. В тот день, когда Ларик уехал, кстати, я видел, что ты к нему заскакивала, наступил мой час, и я решил, что сегодня любым способом добуду этот дурацкий клочок. Я засел в доме и ждал, когда на соседних участках улягутся спать и можно будет начать поиски. Но эта мысль пришла не только мне в голову, твой драгоценный Митька тоже явился тибрить у дядюшки марки. Он взял два альбома и быстро смылся. Я надеялся, что старик не станет держать эту марку вместе с остальными. Да, я видел эти альбомы. Там были ценные экземпляры, но ее там не было. Поэтому я не сильно волновался. — Он перешел на шепот: — Медленно, очень медленно стал перебирать все вещи, книги…

И Сашка показал, как он это делал. Он расшвыривал вещи, которые скопились в комнате, и зверел…

— В это время послышался звук открывающейся двери. Я не ожидал, что он вернется. Понимаешь, я толкнул Ларика случайно! Веришь? Ты должна мне поверить!

Казалось, что он много раз репетировал этот рассказ и в конце его речи — по его сценарию — его обязательно понимали и оправдывали.