Анна Тодд - До того как

– Тебе надо выспаться, – говорю ей. – Вот ты сейчас смотришь на вентилятор и уже засыпаешь.

Она игриво тычет меня локтем в бедро.

– Все хорошо. Это ты по ночам почти не спишь, – шепчет Тесса, уткнувшись носом мне в шею.

Она права, но сроки поджимают, и сон для меня – роскошь. И вообще, когда у меня затык, я не могу успокоиться и не сплю. И все же плохо, что Тесса узнала про мои недосыпы. Она переживает за меня больше, чем я сам.

– Серьезно, возьми перерыв. Ты еще не оправилась после того, как этот мелкий монстр из тебя вылез, – говорю я, просовывая руку ей под футболку и гладя по животу.

– Не надо, – вздрогнув, стонет Тесса и пытается убрать мои руки. С рождением сына она ослабла. Рождение Одена сказалось на ней сильней, чем рождение Эмери, но для меня Тесса еще никогда не была такой сексуальной.

– Детка… – Убрав руку, я приподнимаюсь на локте. Качаю головой.

– Это место в романе я знаю, – говорит Тесса, прижимая два теплых пальца к моим губам. – Сейчас ты толкнешь героическую мужнину речь о том, как меня красят мои шрамы.

Какая же она всезнайка.

– Нет, Тесс, в этом месте я показываю, что чувствую, когда смотрю на тебя.

Я крепко стискиваю ей грудь, и Тесса, вспыхивая, приглушенно стонет. Затем я прямо через ткань сжимаю ей сосок.

Она готова, и мы оба это знаем. Тесса не сопротивляется, и я приступаю.

Быстро запускаю руку ей под шортики через штанину, ощупью нахожу на трусиках влажное пятнышко. Мне нравится, как она течет для меня, я люблю вкус ее сока, поэтому обсасываю пальцы. Тесса стонет и, схватив меня за руку, тоже берет их в рот.

Проклятье, что она со мной делает!

Покусывая мои пальцы, она неотрывно смотрит мне в глаза. Прижимаюсь к ней – пусть ощутит мой быстро восставший член. Стягиваю с нее шортики вместе с трусиками. Они застревают где-то у щиколоток, и Тесса отчаянно лягается, чтобы стряхнуть их. Она хочет меня, уже не может без меня. Целую ее в шею, а она хватает меня за член. Страсть нас обоих сводит с ума. Тесса спешит меня раздеть, повалить и оседлать. Слабости в ней как не бывало; она наклоняется и берет в рот. Ласкает язычком головку, слизывает капельку смазки. Двигаясь в размеренном темпе, заглатывает меня с каждым разом все глубже, а я лежу и постанываю: «Тесса… Тесса…»

Откинув голову, хватаю Тессу за сиськи. Они стали еще больше, ведь она кормит грудью. Такие изменения Тессе по душе, она явно не против, что у меня новые «игрушки».

– Ч-черт, как же мне нравятся твои сиськи.

Тесса сосет жестче, и я чувствую растущее в спине напряжение. Запускаю пальцы ей в волосы, и Тесса поднимает голову; глядя на меня, облизывает губы. Приподнимается на локтях и кладет титяндры мне на член. Я задыхаюсь, как пес, который целый день провел без хозяина и ждет, чтобы его приласкали. Зажав член между буферами, Тесса успевает скользнуть ими раза три, как я кончаю. Она смотрит на меня, раскрасневшаяся, и облизывается.

Встав, она оглядывает грудь.

– Мне надо в душ, – говорит.

Все еще тяжело дыша, протягиваю ей свою черную футболку, но Тесса отклоняет ее и направляется к двери. С годами ей стало меньше нравиться обтираться моими футболками. Она говорит, что так неправильно и, вообще, есть полотенца.

Следом за ней иду в душ и я, мысленно перечисляя способы, какими ей можно отплатить.

Ее грудь просто чудесно расплющивается о стекло. Зеркало на стене в ванной – один из лучших элементов декора в нашей квартирке.

Сквозь туман сна пробивается голос Тессы:

– Хардин! Оден уже встал. Надо разбудить Эмери, пусть поищут пасхальные корзинки.

Она трясет меня за плечо.

– Хардин, вставай, – еле сдерживая возбуждение, шепчет мне Тесса.

Вот бы меня так до конца жизни будили.

Я со стоном приоткрываю глаза и прижимаю Тессу к себе.

– Что за шум? – спрашиваю и целую ее в висок. Убираю с лица волосы, что лезут в нос. Чувствую боком голые груди Тессы.

Она просовывает небритую коленку мне между ног, и я в шутку отдергиваюсь.

– Пока дети ищут подарки, я хочу позавтракать, так что вставай.

Сказав это и так не возбудив меня до боевой готовности, она выскальзывает из кровати.

– Ну же, детка, – жалуюсь я. Без нее мне становится холодновато.

Тесса склоняется над комодом, а я жалею, что не проснулся чуть раньше. Иначе она так легко не выскочила бы из кровати; я бы вошел в нее, в ее влажную, теплую…

Тут мне в лицо прилетает подушка.

– Подъем! У нас много дел, сам знаешь.

Вздохнув, выбираюсь из нашей гигантской кровати и натягиваю футболку, пока в меня не прилетело еще чем-нибудь. Тесса только недавно закончила переделывать квартиру и наверняка не захочет повредить какую-нибудь драгоценную штучку, которую выбрала вместе с безумным дизайнером (убедила меня, что без него никак). Этот чудик разукрасил нам гостиную в оранжево-розовый, а через неделю перекрасил – в другой, не столь тошнотворный цвет.

– Знаю, дорогая. Яйца, кролики, всякая такая хрень… – Глянув на себя в зеркало на стене, я собираю волосы на затылке и стягиваю их резинкой с запястья.

Тесса злобно смотрит на меня и еле сдерживает улыбку.

– Да, хрень, – говорит и, наконец рассмеявшись, тянется за расческой. – В два нам надо быть у Лэндона. Прилетели Кен и Карен, а я еще даже картофельный салат не сделала, хотя обещала.

Причесавшись, она усмехается и протягивает расческу мне.

Я мотаю головой. На фига мне расческа? Есть же пальцы.

– Ты готовься, а я займусь картошкой, – предлагаю я. – Пока посмотрим, как дети ищут яйца.

Тесса делает недовольную мину, словно не верит, что я могу приготовить картошку. Да все мне по силам… Подумаешь, курицу на прошлое Рождество сжег.

На Тессе белые хлопковые брюки и темно-синяя футболка. Она любит повозиться в саду во внутреннем дворике, и кожа у нее загорелая. Тессе нравится наш дворик в бруклинском доме; она считает это лучшей деталью таунхауса, который я приобрел в честь контракта на новую книгу.

В коридоре Тесса замирает у двери в комнату Эмери.

– Разбуди ее и приходите в гостиную.

Поцеловав меня в щеку, Тесса громко зовет нашего сына. Шлепаю ее по попке, и Тесса закатывает глаза. Как обычно…

Эмери лежит на кровати, свесив ноги. Постелька у нее в рисунок на тему диснеевских мультиков.

– Эм, – я нежно трясу ее за руку.

Она тихонько шевелится, но глаз не открывает.

Снова трясу ее, и она стонет: «Не-е-е», переворачивается на животик и зарывается мордашкой в подушку.

Мелкая притвора.

– Детка, пора вставать. Не то Оден заберет себе все конфеты…

Не успеваю договорить, как это белокурое чудо выскакивает из кровати. На голове у нее полнейший беспорядок. Волосы волнистые – как у меня, и густые – как у матери.

– Я ему покажу! – грозится Эмери, надевая тапочки и вылетая в коридор.

На кухне она спешит открыть каждый ящик.

– Где мои? – вопит Эмери.

Тесса смеется, а Оден в это время торопливо разворачивает шоколадное яйцо. Целиком глотает его и, пожевав немного, распахивает рот.

Тесса снимает у него с языка кусочек фольги, и мальчик улыбается. Зубки у него кривенькие, коричневые от шоколада. На прошлой неделе передний выпал, – сдохнуть можно от умиления. Теперь Оден слегка шепелявит, и я, как могу, его задираю. Такие у родителей бонусы, имею право.

– Мам! – жалобно кричит из коридора Эмери. – Папа мои спрятал, да? Я поэтому не могу ничего найти?

– Да, – злорадно хохочу я. – Да, я все спрятал.

Эмери милая девочка. Всего одиннадцать, а характер – будь здоров. Вот почему у нее мало друзей.

Эмери продолжает рыскать по дому, пока Оден поедает сладости и швыряет на пол муляжи травинок.

– Там еще барабан есть, – говорю ему.

Оден кивает. Все, что не из шоколада, его не интересует.

– Пап. – Эмери возвращается в кухню с пустыми руками. – Может, скажешь, где ты все спрятал, а? В этом году искать еще труднее, чем в прошлом.

Я сижу на барном табурете, и дочь обнимает меня за талию. Такая высокая для своего возраста. А еще думает меня одурачить.

– Ну пожа-а-алуйста, – умоляет она.

– Меня, дорогая, милым голоском не подкупишь, но я дам наводку. Радости нужно заслужить, не забыла?

Надув губки, она еще крепче обнимает меня.

– Помню, пап, – говорит Эмери, уткнувшись носиком мне в грудь.

Новая уловка? Я хихикаю и смотрю на Тессу – та наблюдает за Эмери с подозрением.

– Ищи там, куда никогда-никогда не заходишь. Там, где вещи, которые ты не помогаешь нам складывать. – Глажу ее по спине, и дочка тут же размыкает объятия.

– В стиральной машине! – кричит Оден, и Эмери, завизжав, бросается к нему. Гладит его, жутко довольного, по головке.

Не проходит и минуты, как Эмери бегом возвращается в кухню. В руках у нее корзинка с шоколадными яйцами – те выпадают на пол. Не обращая на них внимания, Эмери роется в корзинке. Тогда Тесса подходит и помогает прибраться. Эмери, похоже, не до учиненного ею же беспорядка.

Она садится на пол и кладет корзинку на скрещенные ноги. Уписывает за обе щеки цветные мармеладки. Тесса тем временем берет Одена на руки, и он обнимает ее за шею. Со стороны Оден ростом почти с мать. Вот объясните, как это у меня, гадского бунтаря, родились такие милые ласковые детки?

Нет, Эмери, конечно, тоже психовала, даже в стену цветами швырялась, но мы с этим легко справились: сняли дверь с петель. Я на детские штучки не ведусь. Просто мы, похоже, Эмери избаловали: ей всего одиннадцать и не на что злиться – она ведь не я. Оба родителя ее любят.

Серьезно, мои ребятишки просто чудо.

Мы с Тессой всегда рядом, и детки наши не ложатся спать без поцелуев и обнимашек. Мы друг дружке все говорим «Люблю тебя» на ночь. Эмери своевременно получает разные модные цацки, служащие валютой у мажористых деток в школе. Я не хочу, чтобы сын и дочь прожили мое детство – я-то носил дырявые ботинки. Пусть знают, каково это – хотеть чего-то вроде игрушек, и учатся их зарабатывать. Я наставляю их поцелуями, объятиями и добрыми словами. Уж на это я никогда скупиться не стану – так мы с Тессой решили еще в самом начале. Не буду я как мой отец – либо же отчим. Я хотел растить детей в любви, чтобы знали: они не одиноки в этом мире. Нельзя быть одиноким в таком огромном мире, особенно двум крохотным Скоттам.

Я сразу соскочил с папашиных рельсов, дабы не разрушить две маленькие жизни.

Через час Эмери дрыхнет на диване, свесив ручонку и задрав ногу на спинку. Оден сопит на «детском» диванчике – он хоть и миниатюрный, но занимает до хрена места. Сколько я ни возражал, Тесса купила этот диван и поставила в гостиной. В довесок к нему шел дорогущий пуф, который тоже занимает до хрена места. В вопросах мебели меня переспорили, и вот я стою над моим шестилеткой, объевшимся конфет до беспамятства. На маленьком квадратном подбородке у него следы шоколада. В Одене больше от меня, чем от матери.

– Такие милахи, – говорит у меня за спиной Тесса. Глаза у нее слегка затуманены, лицо бледное. Она утомилась.

Тогда я целую ее в щеку, надеясь вернуть немного здорового цвета. Тесса со вздохом кладет руки мне на живот.

– Что думаешь делать в тихий час? – спрашиваю. Тесса всегда умудряется использовать сон-час – который становится все короче и короче – с пользой. Эта женщина настоящая пчелка и не слушает, что я ей говорю, тут уж ничего не попишешь.

Тесса мысленно пробегается по списку дел.

– Ну, – тянет она и принимается перечислять пункты вроде: «позвонить Фи насчет торта», «попросить Пози еще раз проверить букеты»… последнее я расслышать не успеваю, потому что просовываю руку ей в штанишки.

– Не отвлекай, – жалуется Тесса, а сама льнет ко мне.

– Ты слишком много работаешь, – тридцатый раз за неделю пеняю ей, и она тридцать первый раз закатывает глаза.

Тесса кладет мою свободную руку себе на грудь.

– Сказал писатель, который сутками не спит, когда жмут сроки.

Ее сегодня легко отвлечь от дел, и я этим точно воспользуюсь. Высоко приподнимаю ей груди, отпускаю, и Тесса стонет. Вот и ладненько.

Схватив ее за руку, веду к нам. Тесса чуть не бежит. Ей не терпится. Едва перешагнув порог комнаты, она захлопывает тяжеленную дверь, и огромный портрет наших деток чуть не падает с крючка на стене. Когда Тесса только предложила заказать картину, я сказал: да ну, на что нам этот страх божий? – но ей идея повесить в комнате картину размером с билборд пришлась по душе. Я согласился только при одном условии: пусть эта абстрактная неоново-яркая шняга висит так, чтобы я не видел ее, пока трахаю на кровати Тессу.

– Иди сюда, – жестом приглашаю ее сесть ко мне на колени, а сам опускаюсь на край гигантской кровати. Последние несколько месяцев мы то и дело пускали деток под одеяло. Оден недавно прошел стадию ночных кошмаров, а я бдил над ним и думал: не от меня ли паренек эту дрянь унаследовал? Эмери тоже стала проситься, ревнуя нас к братцу: заходила и, изображая слезы, шепотом умоляла защитить от «кошмариков».