Эш согласно кивнул. Они сегодня лишь подхватили перезревший плод, готовый упасть. Хорошее начало, однако очень многое продолжает оставаться неясным. У них даже нет имени Генри на документах, на основании чего его можно было бы обвинить в присвоении денег с продаж. Даже если он продавал домашнюю утварь и инвентарь по обозначенной в книгах цене, в глазах закона Генри виновен лишь в отсутствии делового чутья.

Эш поднялся:

— Давайте закончим на сегодня. Подумайте, может быть, вы вспомните что-нибудь новенькое.

Ему необходимо провести некоторое время в одиночестве. За окном все еще шел дождь. Поскольку прогулка отпадала, Эш направился в музыкальную комнату и попытался обрести отдохновение в игре на рояле. Сегодня все прошло гораздо более эмоционально, чем он ожидал. Эш не думал, что разбор чеков и финансовых расписок может так сильно на него подействовать. Снова видеть подпись отца на завещании и слышать слова Дженивры о том, что его способности ему отказали, стало веским напоминанием о смерти. Если такой волевой и сильный человек, как его отец, подвержен увяданию и старению, значит, этого не избежать и всем им.

Пальцы Эша скользили по клавишам, он не задумывался над тем, что играл, отдавшись памяти ощущений, позволяя мыслям блуждать, ничем не ограничивая их полет. Тем вечером в фамильной усыпальнице он примирился с кончиной отца, хотя никак не мог заставить себя принять неизбежность смерти. Эш начал понимать, что это две абсолютно разные вещи.

Он почувствовал рядом легкий шорох одежд, мягкие руки опустились на его плечи, донесся едва уловимый аромат лимонного сорго.

— Он был один. Оба сына его покинули. — Эш высказал вслух свои мысли.

— Не совсем один, — тихо проговорила Дженивра. — С ним оставались его сестра и свояченицы.

— И ты, — добавил Эш.

— И я.

Она скромна, однако, должно быть, отец очень ценил ее, возложив надежды на возрождение поместья, и не прогадал. Эш очень редко видел, чтобы отец ошибался, как ни тяжело это признавать, особенно в юности. Отец оказывался прав практически во всем. Не стал исключением и выбор Дженивры, не только для Бедивера, но и для Эша.

— Спасибо за то, что позволил нам с Алексом помочь тебе. — Дженивра отошла от него, Эш обернулся, проследив взглядом ее путь к окну.

— Все очень плохо? — Эш поднялся и присоединился к ней.

Именно о такой беседе думала Дженивра в первый вечер в оранжерее, но тогда он еще был не готов.

— Он постепенно угасал в течение нескольких месяцев. — Дженивра вздохнула и прижалась к Эшу. — Доктор сказал, что у графа за последние три года случилось несколько ударов, после каждого ему становилось все хуже. Он немного оправился, бывали и хорошие дни, но в конце концов его силы иссякли. Граф не мог ходить, писать, говорил с трудом.

— Не могу представить его таким.

— И не надо. Сохрани в памяти тот его образ, который запомнился тебе больше всего.

— Я помню последний день, когда мы с ним виделись, как раз в этой комнате. Мои чемоданы были уже уложены для поездки в Италию, экипаж стоял у ворот, хотя мы опять поссорились по поводу отъезда. Отец не мог допустить, чтобы его сын ехал в старой карете, независимо от того, согласен он с моим решением или нет. — Эш поймал себя на том, что невольно улыбается воспоминаниям. Отец всегда гордился положением, которое их семья занимала в обществе, и призывал сыновей никогда не забывать своего высокого рождения. — Он вошел в комнату, и я подумал: «О нет, опять старая песня». Однако он лишь сказал: «Не позволяй себе стать меньше, чем ты есть». Тогда я увидел в его словах лишь иной способ высказать неодобрение тем, что я намеревался сделать.

— И что же? — Прислонившаяся к нему худенькая фигурка Дженивры, казалось, обволакивала теплом и спокойствием, Эш сильнее сжал ее в объятиях. Многие годы он ни с кем не обсуждал отношения с отцом, однако теперь чувствовал, что поступает правильно, разговаривая с ней. Хотелось рассказать ей обо всем.

— Я хотел стать пианистом, учиться в Вене, поехать в Италию и изучать искусство изготовления роялей. Намеревался сделать лучший музыкальный инструмент. — Эш покачал головой, припоминая многочисленные ссоры, которые случались у него по сему поводу с отцом. — Однако отец не считал это достойной карьерой для меня. Графский сын, наследник он или нет, не опустится до исполнительства на потребу публике и не запачкает руки столярной работой. Всю жизнь меня растили в убеждении, что я должен искать себе место вне стен Бедивера, поскольку это предназначалось Алексу. При этом всегда существовали определенные ограничения в выборе карьеры. Фортепьяно не входило в список дозволенного. К сожалению, я не видел себя в армии и уж, не дай бог, за церковной кафедрой.

Дженивра вместе с ним рассмеялась над последним предположением:

— Не знаю, не знаю, из тебя мог бы получиться по меньшей мере весьма популярный викарий. Каждое воскресенье все церковные скамьи были бы заняты женщинами. Ты бы оказал англиканской церкви большую услугу. И все равно решился уехать? — посерьезнела Дженивра, побуждая продолжить свою историю.

— Нас с приятелями было четверо, объединившихся, чтобы совершить традиционное джентльменское путешествие по Европе. Мы отправились в Вену и сняли комнаты на Шенлатернгассе[23]. Я брал здесь частные уроки у мастера, однако был слишком молод, задирист и талантлив, чтобы это принесло мне счастье. Достаточно сказать, что вскоре у меня появились завистники. Однажды вечером, почти сразу после того, как я играл в Шёнбрунне, на меня напала шайка уличных головорезов. Естественно, им заплатили те, кто был недоволен моим быстрым продвижением. Оказалось, достаточно одного острого осколка бутылочного стекла, чтобы положить конец всем надеждам на успешное развитие карьеры.

Даже теперь, много лет спустя, Эш все еще чувствовал острую боль пропоровшего руку осколка, покончившего с его музыкальным будущим, помнил ощущение беспомощности, охватившее его на той узкой аллее, когда он оказался один перед пятью вооруженными бандитами. Дженивра нежно погладила его руку, перевернув ладонью вверх, прежде чем Эш успел ее остановить.

— Этот шрам? — Ее указательный палец проследил узкую белую линию, пересекавшую ладонь. — Я никогда не замечала его прежде. Он хорошо зажил, — пробормотала Дженивра.

— Спасибо одной женщине в Венеции. Мы немедленно покинули Вену, однако началось заражение, и всю поездку я провалялся в горячке. Мы успели добраться до Венеции, когда решили, что мне необходима профессиональная помощь. Она спасла меня.

Эш скривился. Эта часть истории вряд ли подходила для супружеских ушей. Дженивра не захотела бы слышать о сеньоре де Лука. Спустя какое-то время его друзья разъехались по городам Италии, он же провел с сеньорой довольно долгое время, пытаясь собрать воедино разбившиеся вдребезги осколки своих мечтаний.

Надо отдать должное ее великодушию, Дженивра не остановилась на упоминании доброй сеньоры.

— Рука все еще болит? Должно быть, да. Я заметила, что ты периодически сгибаешь и разгибаешь пальцы. Не задумывалась об этом, пока не узнала причину.

— Только если перетрудить. Хотя я осознал, что никогда не смогу делать рояли.

— А что ты хотел создать?

Эш рассмеялся:

— Вот уже много лет я не думал об этом. Собирался сделать рояль с восемью полными октавами[24], предназначенный для прекрасного звучания в огромном концертном зале. — Он вздохнул. — Слишком много нагрузки на руку. Кроме того, я не мог больше репетировать и играть с прежней силой. Все было кончено. Так что спустя некоторое время я покинул своих друзей в Италии и вернулся в Англию.

— Но не в Бедивер?

— Нет. — Начиналась самая тяжелая часть истории. Эш слишком стыдился своего провала и скандального отъезда, чтобы предстать перед отцом. — Гордость двадцатитрехлетнего мужчины может стать ужасным препятствием, с течением времени непреодолимым, Нива.

Время от времени он виделся с братом, когда тот наезжал в Лондон. Однако так больше и не встретился с отцом.

— Отец бы простил тебя.

— За отъезд? Возможно.

А за все остальное? За то, что покинул Бедивер? Покинул отца? За то, что добился меньшего, чем дано от природы и по праву рождения? У Эша не было уверенности в этом. В любом случае он не знал, заслуживает ли вообще прощение.

Он поцеловал ее в шею.

— Я никому не рассказывал эту историю. Даже Алексу.

Она повернулась в его объятиях и сомкнула руки у него на шее.

— Я рада, что стала первой, — проворковала она, нежно целуя. Тело его немедленно возбудилось от ее прикосновений.

— А ты знаешь, что я еще никогда не делал? — прошептал Эш.

— Сложно даже представить.

В ее серых глазах сверкаю неприкрытое озорство. Дженивра потянулась к нему, добравшись рукой до мужского достоинства и поглаживая по всей длине, пока Эш не издал стон удовольствия.

— Осторожнее, Нива, иначе я не остановлюсь, пока не распластаю тебя на рояле. — Яростное желание охватило его, и он усадил ее на крышку инструмента. Ему необходимо погрузиться в нее, почувствовать, как ее ноги крепко сомкнулись вокруг него.

Ее деньги спасли Бедивер, но спасти его самого может лишь она.

Глава 23

— Прошел месяц, а вы так ничего и не выполнили! — Гнев Генри сделал его храбрее, когда картель вновь собрался за длинным столом в библиотеке Маркуса Трента.

— Ты слишком нетерпелив, Беннингтон, — проворчал Трент. — Как ты думаешь, сколько еще удача может отворачиваться от Бедиверов, прежде чем люди зададутся вопросом о причинах произошедшего?

— Чем дольше мы ждем, тем больше шансов, что Бедивер доберется до бухгалтерских книг и поймет, что с ними не все в порядке, — возразил Генри. — Нам стало известно, что он начал их просматривать. Спешки, с которой Дженивра занялась комплектацией штата прислуги, оказалось достаточно для внедрения своего человека в дом, который бы присматривал за всем, что там происходит. На прошлой неделе тот сообщал, что Эш занимается книгами, кроме того, из Бедивера были разосланы письма, среди адресатов которых Генри узнал покупателей, которым продал некоторые товары.

— Если он только просматривает чеки и счета, Генри, беспокоиться почти не о чем. Все, что ему может стать известно, так это твое плохое деловое чутье. — Маркус отмахнулся от тревог Генри.

Тот кивнул, размышляя, стоит или нет перебивать патрона. Да, он продавал товары специально, чтобы довершить разорение Бедивера. Цена его не заботила. Все его действия составляли часть общего плана полностью расстроить дела поместья, причем настолько, что любой собственник Бедивера будет счастлив представившейся возможности превратить парковые угодья поместья в угольные шахты. Однако в книгах можно разыскать и кое-что другое, особенно если Эш продолжит рыть землю. Нет, это нельзя пускать на самотек.

— Вы позволите упомянуть мне еще кое о чем? — деликатно поинтересовался Генри. — Существуют деньги, которые «пропали» в результате «неудачных инвестиций». У Эша займет совсем немного времени пронюхать и это. Именно так была пушена на ветер большая часть капитала Бедивера. Почти все распоряжения о подобных вложениях Генри подписывал именем Алекса. И самая знаменитая из этих сделок относилась к форситскому скандалу. Форситские инвестиции были реальными, большинства же других неудачных вложений не существовало в принципе. Деньги пошли картелю Трента. Казна Бедивера частично использовалась, чтобы финансировать угольные шахты.

— Твоего имени нет ни на одной бумаге относительно этих сделок, — бойко возразил Маркус. — Все они подписаны именем молодого графа.

— Да, но сделал-то это я, — не согласился Генри. — Теперь, когда Алекс дома…

«Опасность того, что их поймают на махинациях, возросла», — хотел заметить он. Генри не удалось окончить фразу. Вмешался Каннингем:

— Теперь, когда граф дома, мы больше не можем его контролировать. Доктор Лоуренс не в состоянии успокоить его лекарствами, если дурачок будет вести себя слишком настойчиво. — Каннингем смерил Генри осуждающим взглядом.

Это нечестно. Совсем не его вина, что Эш решил вернуть брата домой. Он привел другой аргумент:

— Все мы вложили деньги в это предприятие. Чем дольше все тянется, тем позже мы получим прибыль. Еще месяц назад мы приняли решение перейти к активным действиям, а дело так и не сдвинулось с мертвой точки.

Несколько голов согласно кивнуло.

— Хорошо, вот что я предлагаю. — Маркус Трент потер руки и изложил свой план: — Мы попытаемся подкупить Эша Бедивера его же собственными деньгами.


— Внизу два джентльмена желают вас видеть, сэр, — невозмутимо объявил Гарденер.

Эш неохотно оторвался от шахматной партии с Алексом.