— Огги обещал показать мне, как нужно биться, — сообщил он.

— А ты уже поужинал?

— Я ел с Огги, — ответил Алекс, подбегая к дверям.

— Подожди-ка минуточку. Он остановился.

— Подойди ко мне, поцелуй и скажи «до свидания», — велела она.

— Я не хочу, чтобы ты уезжала! — Он почти кричал, растревожась.

Джоанна поспешила успокоить его.

— Я никуда не собираюсь уезжать.

Это не убедило Алекса. Выронив меч, он подбежал к ней и, бросившись в ее объятия, тесно к ней прижался.

— Я не хочу, чтобы ты уезжала! — повторял он. Господи, что она сказала?..

— Алекс, теперь я твоя мама и хочу, чтобы ты целовал меня и прощался всякий раз, когда куда-нибудь уходишь. Понимаешь? Ты сказал мне, что идешь к Огги, и вот почему я тебя попросила поцеловать меня и попрощаться перед уходом.

Ей понадобилось еще минут десять, чтобы убедить ребенка. Она гладила его по спине, пока он не решился наконец отпустить ее.

— Но ведь я никуда не ухожу, — недоумевал он тогда. — Я только иду во двор.

— И все-таки ты уходишь, хотя бы и во двор, — ответила она. — И поэтому я снова прошу тебя меня поцеловать.

Она низко наклонилась к Алексу, малыш потянулся и запечатлел на ее щеке мокрый поцелуй.

Подобрав меч, Алекс снова бросился к дверям:

— Тебе нужно сидеть у огня и шить, мама. Так сказал папа.

— Вот как?

Алекс открыл дверь.

— Да, так, — ответил он. — Так папа сказал.

— И что же еще сказал отец?

Алекс обернулся и указал на нее.

— Тебе следует быть там, где положено. Разве ты сама не помнишь?

Нет, ей необходимо поговорить с Габриэлем о тех возмутительных вещах, которые он говорит их сыну!

— Я помню, — ответила она. — А теперь беги. Ты не должен заставлять Огги ждать себя.

Алекс забыл захлопнуть дверь.

Джоанна кончила расправлять складки, вздохнула всей грудью и пошла вниз. Мэган как раз поднималась по ступенькам, чтобы позвать свою госпожу. Она едва не свалилась через перила, когда заметила, что надето на Джоанне.

— Не может быть, что вам так холодно, миледи, чтобы надеть сразу два пледа! Здесь в них будет слишком жарко…

— На мне нет двух пледов, — пояснила Джоанна. — Я надела только один.

Мэган вскарабкалась еще на несколько ступенек, чтобы поближе рассмотреть костюм своей госпожи.

— Великий Боже, вы сделали новый плед! А милорд знает?

— Пока нет, — ответила Джоанна.

Мэган перекрестилась. Джоанна попыталась объясниться:

— Я уверена, что муж поддержит меня. Он очень считается с моим мнением и с моими предложениями. Да, я уверена, что он будет на моей стороне в этом деле.

Мэган еще раз перекрестилась. Как видно, Джоанна не убедила ее.

Хозяйка рассердилась.

— Все идет прекрасно. Перестаньте креститься, — прибавила она, когда Мэган поднесла руку ко лбу, чтобы осенить себя еще одним крестным знамением.

— Пока еще никто вас не видел, — вырвалось у девушки, — еще есть время переодеться в нужный плед.

— Вздор, — ответила Джоанна. Она попыталась придать своему лицу безмятежное выражение. Но, правду сказать, реакция Мэган заставила ее нервничать. Она распрямила плечи и продолжала спускаться по лестнице. Мэган подхватила юбку и понеслась вниз впереди нее.

— Куда это вы? — спросила Джоанна, когда Мэган бросилась в коридор, ведущий к задним комнатам башни.

— Собираюсь принести несколько дополнительных чаш для вас, миледи. Предчувствую, что вам их понадобится по меньшей мере пять, прежде чем вы добьетесь сочувственного отношения мужчин к этому пледу.

Мэган исчезла за углом прежде, чем Джоанна успела сказать ей, что не имеет намерения чем-нибудь швыряться. Тут ее внимание привлек отец Мак-Кечни. Он шел, вытаращив на нее глаза.

Джоанна остановилась на нижней ступеньке и ждала, пока священник оправится от изумления.

— Ну и ну, — шептал он, — ну и ну…

— Добрый вечер, отец мой.

Он не ответил на ее приветствие, находясь словно в столбняке. Его реакция испугала ее еще больше.

— Вы полагаете, что мой муж и его солдаты будут очень огорчены тем, что я сделала?

Священник вдруг расплылся в широкой улыбке.

— Я встану возле вас, когда они вас заметят, — сказал он. — Для меня большая честь проводить вас к вашему супругу.

Отец Мак-Кечни взял Джоанну под руку. Она не заметила этого.

— Я думаю, что сначала они будут немного огорчены, — пояснила она. — Но только чуть-чуть.

— Да, — согласился он. — Скажите мне, дитя мое, когда вы в последний раз исповедовались?

— Почему вы спрашиваете?

— Предпочтительнее было бы получить отпущение грехов, прежде чем вы встретитесь с Создателем.

Джоанна натянуто улыбнулась.

— Вы преувеличиваете, отец мой. Никто не осмелится меня трогать.

— А я думаю не о солдатах, — ответил он. — Я обдумываю, как поведет себя ваш муж. Идемте же, дитя мое. Я спешу стать свидетелем сражения, в которое вы собираетесь вступить.

— Все они смирят свой гнев.

— Возможно, — рассуждал священник, — однако нагорцы считают свои пледы священными, Джоанна.

— О Господи, я не должна бы…

— Нет, конечно, должны, — возразил отец Мак-Кечни. Все это время он старался оторвать ее руку от перил.

— Отец мой, а вы за или против этой перемены в наших пледах?

— Я — за, — ответил священник. Потом он расхохотался: — Я наложил на себя покаяние и готов был поститься сегодня. К счастью, не стал. А то бы я пропустил…

Он не закончил. Джоанна испустила стон.

— Вы заставляете меня страшно волноваться, — призналась она.

— Простите, дитя мое. Я не хотел этого. А знаете ли, вам, возможно, стоило бы оторваться от перил.

— Я буду вести себя так, как будто не произошло ничего особенного, — решила она. — Что вы думаете об этом плане?

— Это от неведения, дитя мое! — продолжил он ее мысль.

— Да, вот что я сделаю. — Она выпустила перила и взяла отца Мак-Кечни за руку. — Я оправдаюсь своим полным неведением. Благодарю вас. Вы дали мне замечательный совет.

— Если так, то я оправдаюсь безумием…

Отец Мак-Кечни пожалел, что отпустил эту шутку, как только слова слетели у него с языка. И тут же расплатился за свое опасное замечание — ему пришлось теперь нести свою хозяйку вниз по лестнице, пока она приходила в себя.

— Я встану возле вас, — пообещал он. — Не волнуйтесь — иначе нас ждет полный провал.

…Все солдаты уже стояли у столов. Габриэль разговаривал с Колумом и Китом и заметил ее раньше всех остальных.

Он покосился на Джоанну, затем прищурился и снова посмотрел. Она улыбнулась на ходу, направляясь к своему месту за столом.

Кит и Колум обернулись одновременно.

— Господи, что она сделала с нашим пледом? — проревел свой вопрос Колум.

— Я вижу это или мне мерещится? — вскричал Кит в тот же момент.

Тогда все повернулись к Джоанне. Охи и ахи наполнили воздух. Джоанна притворилась, будто не замечает всеобщего потрясения.

— Я вам говорила, что все будет хорошо, — шепотом похвастала она священнику.

Габриэль прислонился к двери и продолжал смотреть на свою жену.

— Мак-Бейн, вам лучше что-нибудь предпринять до того, как произошел взрыв, — сказал Колум.

Габриэль покачал головой.

— Слишком поздно, — заметил он, — но и самое время кое-кому сделать выбор.

Лицо Кита стало совершенно багровым:

— Миледи, что вы наделали?

— Я стараюсь угодить вам, Кит, — ответила она. Это было уже слишком для солдата.

— Вы думаете угодить мне, соединив макбейновский плед с моим? Как вы можете считать… как вы можете полагать, что я…

Он просто захлебывался словами. Она молила Бога, чтобы и это происходило от удивления, а не от негодования.

— Вы ведь знаете, Кит, что я постоянно путаю дни. Вы же заметили этот мой изъян, не так ли?

— Изъян?

— Да, мою плохую память, — пояснила она. — Подите сядьте возле меня, Кит, и я как следует объясню вам причины моего необычного поступка. Колум, займите место Кита за другим столом.

Джоанна бросала на мужа тревожные взгляды. Он не выказывал никакой реакции на происходящее. Пока…

— Габриэль, вы собираетесь садиться? — окликнула она мужа и одновременно вцепилась в руку отца Мак-Кечни мертвой хваткой. Он тихонько похлопал ее по ладони, чтобы она выпустила его.

— Где бы вы хотели посадить меня, дитя мое?

— Слева от Габриэля. Напротив меня. Вам так будет легче совершить надо мной последние обряды, если в них возникнет необходимость, — прошептала она.

— Так вы забыли, какой сегодня день, и по этой причине надели оба пледа? — пожелал выяснить Линдзи.

— Здесь только один плед, — пояснила Джоанна. — Я разрезала каждый из пледов посередине, а затем сшила половинки вместе. Получился один. Цвета подошли просто замечательно.

Джоанна добралась до своего места и повернулась к Габриэлю. Он все еще стоял, прислонясь к стене, и молча смотрел на жену.

Это заставило ее волноваться еще сильнее.

— Габриэль!

Он не ответил ей. Но она не могла больше ждать.

— Пожалуйста, скажите мне, Габриэль, что вы думаете об этой перемене! — попросила она.

Он внезапно оторвался от стены. Его голос был суров, когда он произнес:

— Я очень недоволен.

Она уставилась в стол, стараясь скрыть свою обиду и разочарование. Она так надеялась на его поддержку. Его неудовольствие совершенно поразило ее.

Джоанна услышала громкое одобрительное ворчание кого-то из солдат, но не подняла глаз, чтобы узнать, кто был ее противником. |

Габриэль подошел к столу. Он приподнял за подбородок ее голову, а затем сказал, обняв жену за плечи:

— Я сам должен был придумать это, Джоанна. Она не сразу поняла, что ведь он одобряет ее.

— Вы куда умнее меня, — закончил он.

Она хотела сказать ему «спасибо» за похвалу, но не смогла. Из глаз ее брызнули слезы.

Все с криком повскакивали с мест. Кит стал упрекать Колума, что его грубый вопрос по поводу пледа их госпожи расстроил ее. Колум, в свою очередь, настаивал на том, что постоянные наскоки Кита были истинной причиной слез леди Джоанны.

Казалось, лишь один Габриэль не был взволнован слезами своей жены. Он велел ей сесть, а затем встал позади нее. Он положил руки ей на плечи и устремил все свое внимание на солдат.

— Моя жена, надев оба пледа, открыла мне глаза. Только сейчас я понял, какой длинный путь прошла Джоанна, чтобы угодить всем вам. Ей постоянно указывали, какой плед следует носить, на каком стуле сидеть, с кем гулять и прочее… А она всегда только и делала, что любезно старалась угодить вам. С того дня, как она приехала сюда, она приняла в свое сердце вас всех — и маклоринцев, и макбейнцев. Она дарила и Колума, и Кита одинаковой учтивостью и вниманием. Она подарила всем вам свои любовь и доверие. А в благодарность видела только ваше недовольство и ваше пренебрежение. Некоторые называли ее Трусишкой… И все же она не пришла ко мне ни с единой жалобой. Она переносила это унижение молча, а это доказывает, что она куда больше умеет понимать и прощать, чем умел когда-нибудь я.

Молчание царило в зале. Габриэль сжал плечи жены и продолжил:

— Да, она была чертовски добра к вам, — повторил он. — Да и я тоже. — Теперь его голос стал суровым. — Я старался быть терпеливым с вами. Но я понял, что это чертовски тягостно, ибо на самом деле я вовсе не терпеливый человек. С меня достаточно ваших ссор и разногласий! Достаточно их и для моей жены. С этого момента мы все объединены в один клан! Вы признали меня своим лаэрдом. Теперь вы должны признать и друг друга. Тем из вас, кто не может сделать этого, я даю разрешение оставить нас с рассветом.

Снова молчание воцарилось в заде. Наконец Линдзи шагнул вперед:

— Но, милорд, какой же плед мы будем носить?

— Вы поклялись в преданности мне, а я — Мак-Бейн. Вы будете носить мои цвета.

— Но ваш отец был маклоринец, — напомнил лаэрду Кит.

Габриэль, нахмурившись, посмотрел на командира своих воинов.

— Он не признал меня и не дал мне своего имени, — ответил он. — Я тоже не признаю его. Я Мак-Бейн. Если вы последуете за мной, вы будете носить мои цвета.

Кит кивнул:

— Я повсюду последую за вами, милорд.

— И я тоже, милорд, — вырвалось у Линдзи. — Но мне хотелось бы знать, что нам делать с маклоринскими пледами.

Габриэль хотел было предложить сжечь это тряпье, но затем передумал.

— Эти пледы принадлежат вашему прошлому, — произнес он. — Вы передадите их своим детям вместе с рассказами о своей истории. Макбейновские пледы, которые вы наденете завтра, символизируют начало вашей будущей жизни. Объединившись, мы станем непобедимыми!

Тревожное напряжение, царившее в зале, было сметено последним замечанием лаэрда и сменилось громкими одобрительными криками.