Что он ждал, когда она вернется.

Больше того, ее охватило не самое приятное ощущение: она не одна на кухне.

Тогда она напомнила себе о том, что никогда не была впечатлительной – хотя волоски на ее руках поднялись дыбом, как от статического электричества, – и что пасть жертвой суеверного страха здесь и сейчас будет совсем некстати и даже непростительно. Сознание шутит с ней какие-то шутки; разум же чист, как всегда. Взяв себя в руки, она вышла в холл и стала подниматься по главной лестнице на второй этаж.

Венское кресло стояло на том самом месте, где Люси видела его в последний раз, – в углу площадки, у поворота лестницы. Оно было развернуто к большому окну, откуда виднелся сад, а за ним луг. Солнечный свет лился внутрь, мириады пылинок колыхались в его лучах, подхваченные невидимыми течениями.

Люси осторожно присела на краешек кресла – оно оказалось теплым. Да и сама площадка тоже. Она вспомнила, что здесь всегда было тепло. Правда, в последний раз, когда она вот так сидела на этом самом месте, дом был полон смеха и страстей; самый воздух вибрировал от творческих идей.

Сегодня все иначе. Сегодня они один на один – Люси и дом. Ее дом.

Она почувствовала, как все внутри старого дома становится спокойным, – так утихает природа после бури.

Где-то далеко, за изгородью, залаяла собака.

Ближе, в Шелковичной комнате, на первом этаже, часы продолжали отмерять время. Часы Лили Миллингтон: они все еще шли. Люси подумала, что это, наверное, юрист, мистер Мэтьюз, позаботился о том, чтобы завести их. Она хорошо помнила тот день, когда Эдвард купил часы. «Отец Лили был часовщиком, – объявил он, влетая со свертком в прихожую их дома в Хэмпстеде. – Я увидел их у одного типа в Мэйфере и выторговал за картину, которую напишу для него. Пусть это будет для нее сюрпризом».

Эдвард обожал делать подарки. Ничто не доставляло ему такого удовольствия, как удачный выбор. Книги для Люси, часы для Лили – и винтовку Торстону тоже подарил он: «Смотри, какая вещь, настоящий Бейкер, во время Наполеоновских войн принадлежала рядовому пятого батальона шестидесятого полка!»

Невозможно поверить: она сидит здесь сейчас потому, что Эдвард умер. И она никогда больше его не увидит. Видимо, все эти годы в глубине души она надеялась, что Эдвард придет, что он еще вернется домой.

Они редко видели друг друга после того лета в Берчвуд-Мэнор, но Люси знала, что он где-то живет, куда-то ездит. Время от времени она получала от него записки, обычно нацарапанные на обратной стороне какой-нибудь карточки, с просьбой выслать ему столько-то фунтов, чтобы покрыть долг, сделанный в пути. Но чаще ее ушей достигали слухи о том, что его видели в Риме, в Вене, в Париже. Он нигде не останавливался надолго, все время был в движении. Люси знала, что он старается убежать от своего горя. Но еще ей казалось, что Эдвард верит: если он будет двигаться достаточно быстро и сниматься с места достаточно часто, то, может быть, снова нагонит Лили Миллингтон.

Потому что надежда еще жила в его сердце. Сколько бы ни нагромоздилось доказательств ее вины, он не смирился с мыслью, что Лили участвовала в обмане – что она никогда не любила его так преданно и верно, как любил ее он.

При последней встрече в Париже он сказал:

– Она где-то здесь, Люси. Я это знаю. Я чувствую. А ты?

Но Люси, которая ничего такого не чувствовала, лишь взяла руку брата и крепко ее сжала.


В тот далекий день Люси нырнула в спасительную тьму убежища за панелью в стене – а открыла глаза в незнакомой комнате, полной яркого света. Она лежала в постели. Постель была чужой. Было больно.

Люси моргнула, обводя глазами обои в желтую полоску, окно в свинцовом переплете, бледные шторы по бокам. В комнате пахло чем-то сладким – жимолостью, наверное, а может, еще и дроком. В горле у нее пересохло.

Должно быть, она издала какой-то звук, потому что у кровати вдруг появился Эдвард и принялся наливать воду в стакан из хрустального графина. Выглядел он страшно: волосы всклокочены, лицо исхудало, черты заострились. Свободный ворот рубашки распластался по его плечам: судя по состоянию ткани, он не менял ее уже несколько дней.

Но где она сейчас и как давно она здесь?

Люси была почти уверена, что ни о чем не спрашивала, но Эдвард, приподняв голову сестры и поднеся к ее губам стакан с водой, сказал, что они остановились в деревенской гостинице несколько дней назад.

– В какой гостинице?

Он посмотрел на нее внимательно:

– В «Лебеде», разумеется. Деревня Берчвуд. Ты правда ничего не помнишь?

Названия показались ей смутно знакомыми.

Эдвард попытался вселить в нее уверенность улыбкой, но та вышла совсем бледной.

– Давай я позову доктора, – сказал он. – Он должен узнать, что ты очнулась.

Он открыл дверь и тихо заговорил с кем-то в коридоре, но из комнаты не вышел. Потом вернулся, сел на кровать рядом с Люси, взял ее руку в свою, а другой стал тихонько поглаживать ей лоб.

– Люси, – начал он, и по его глазам было видно, что ему очень больно, – я должен задать тебе вопрос, должен спросить тебя о Лили. Ты ее видела? Она пошла за тобой в дом, и никто ее больше не встречал.

В голове у Люси плыло. Какой дом? И какая Лили? Лили Миллингтон, что ли? Его натурщица, вспомнила Люси, девушка в длинном белом платье.

– Ой, голова, – пробормотала она, ощутив боль в правой ее части.

– Бедняжка моя. Ты упала и лежала бездыханная, совсем как мертвая, а я тебя расспрашиваю. Прости меня, я… – Одной рукой он вцепился себе в волосы. – Ее нет. Я нигде не могу ее найти, и я ужасно беспокоюсь. Она не могла просто взять и исчезнуть.

Вдруг какое-то воспоминание пронеслось у нее в голове. Выстрел в темноте. Он был громким, и кто-то закричал. Она побежала, а потом… и тут у Люси перехватило дыхание.

– Что с тобой? Ты что-то видела?

– Фанни!

Лицо Эдварда помрачнело.

– Да, ужасное происшествие, такой ужасный случай. Бедняжка Фанни. Какой-то человек, чужой, неизвестный – не знаю, кто он… Фанни побежала, я за ней. Я услышал выстрел, когда пробегал под каштаном, и сразу вбежал в дом, но, Люси, было уже поздно. Фанни была уже… а потом я увидел спину того человека, он выскочил через парадную дверь и помчался к тропинке.

– Лили Миллингтон его знала.

– Что?

Люси сама не понимала, что говорит, но почему-то была уверена, что это правда. Какой-то человек действительно приходил, и ей, Люси, было очень страшно, и Лили Миллингтон тоже была с ними.

– Он был в доме. Я его видела. Я вошла в дом, а потом появился он, а потом они с Лили Миллингтон разговаривали.

– О чем?

Мысли Люси снова спутались. Воспоминания, фантазии, мечты – все слилось воедино. Но Эдвард задал ей вопрос, а она всегда старалась отвечать ему правильно. И она, закрыв глаза, наугад сунула руку в кипящий котел своей памяти.

– Об Америке, – сказала она. – О пароходе. И еще что-то о «Синем».

– Так-так-так…

Люси открыла глаза и обнаружила, что они больше не вдвоем. Пока она старательно отвечала на вопрос Эдварда, в комнату вошли еще двое. Один был в сером костюме, с рыжеватыми бакенбардами и усами, завитыми на кончиках; в руке он держал черную шляпу-котелок. Другой был в темно-синем одеянии с рядом блестящих пуговиц и черным ремнем, который перетягивал большой живот; на тулье головного убора, который он не снял даже в комнате, сверкал серебряный жетон. Это мундир, поняла Люси, а сам он – полицейский.

Как потом выяснилось, полицейскими были оба. Тот, что пониже, в форме, служил констеблем в Беркшире; его вызвали сюда потому, что Берчвуд-Мэнор, где было совершено преступление, находился на его участке. Другой, в сером, инспектор полиции из Лондона, приехал сюда по требованию отца Фанни Браун, человека важного и влиятельного, который мог доверить расследование этого дела только столичным полицейским.

Инспектор Уэсли из Лондона и был тем, кто сказал «так-так-так», а когда Люси открыла глаза и их взгляды встретились, он повторил:

– Так-так-так… – И добавил: – Как я и подозревал.

Позже, когда весь дом обыскали самым тщательным образом и стало ясно, что Люси права – «Синего Рэдклиффа» нигде нет, – инспектор поделился с ними своими подозрениями: Лили Миллингтон с самого начала была в курсе дела.

– Наглый обман, – процедил он сквозь усы, сунув большие пальцы обеих рук в петлицы на лацканах сюртука. – Отличный план, и притом смело осуществленный. Видите ли, эта парочка заранее все просчитала. Первый их шаг был таким: некая особа, выдающая себя за мисс Лили Миллингтон, вошла в доверие к вашему брату, став его натурщицей, и тем самым довольно близко подобралась к «Синему Рэдклиффу». Шаг второй: когда доверие вашего брата было завоевано и он не ждал никакого подвоха, эта парочка похитила бриллиант и скрылась. Тут все могло бы закончиться, если бы на их пути не встала мисс Фанни Браун, заплатив за это своей невинной молодой жизнью.

Люси слушала внимательно, но сценарий не укладывался у нее в голове. Она сказала Эдварду правду: Лили Миллингтон и тот человек действительно говорили об Америке и о «Синем», она сама слышала, а еще она вспомнила, что видела тогда два билета на пароход. И подвеску, конечно, тоже видела – прекрасный, лучащийся синим светом бриллиант, их фамильную драгоценность. Ее надевала Лили Миллингтон. Люси отчетливо помнила это: Лили Миллингтон стоит в длинном белом платье, с подвеской на шее, яркий синий камень лежит в ямке у горла. И вдруг Лили, и бриллиант, и билеты – все исчезло. Было ясно, что все они сейчас где-то в одном месте. Но оставалась одна проблема.

– Мой брат встретил Лили Миллингтон в театре. Она не искала его и не просила взять ее себе в натурщицы. Он спас ее от грабителя.

Увидев возможность смутить невинную душу рассказом о не самой чистой стороне жизни, инспектор едва не облизнулся от наслаждения.

– Тоже уловка, мисс Рэдклифф, – сказал он, медленно поднимая и вытягивая в ее сторону палец, – окольный способ привлечь внимание вашего брата, окольный, но оттого не менее действенный. Еще один обман, который они замыслили и осуществили вместе. Излюбленный прием подобных типов, которые давно усвоили, что вид женщины в беде, особенно молодой и красивой, – один из вернейших способов привлечь внимание респектабельного джентльмена, такого как ваш брат. У него просто не оставалось выбора – пришлось вмешаться. А пока он был занят сначала защитой прав пострадавшей особы, затем проявлением участия к ней, тот тип, ее сообщник, вернулся, обвинил вашего брата в том, что он и есть вор, который скрылся с браслетом его сестры, и в пылу суматохи – тут инспектор раскинул руки, видимо для усиления драматического эффекта, – запустил руку вашему брату в карман и выудил ценности.

Люси вспомнила рассказ Эдварда о том вечере, когда он повстречал Лили Миллингтон. Она, Клэр и мать – даже горничная Дженни, которая тоже прислушивалась, разливая чай, – обменялись теплыми, понимающими взглядами, когда Эдвард сказал им, что вынужден был проделать пешком весь путь домой, так как, завороженный красотой девушки, он замечтался о будущем, которое открывалось ему, и умудрился потерять где-то свой бумажник. Прилив вдохновения всегда делал Эдварда нечувствительным к повседневным мелочам, и это было настолько в его духе, что никто и не подумал его осуждать – тем более что в кошельке у него сроду не водилось денег. Но теперь, если верить инспектору Уэсли, получалось, что Эдвард вовсе не потерял бумажник – его забрали, тот человек, Мартин, выудил его у Эдварда из кармана, пока ее брат спасал, как ему казалось, Лили Миллингтон.

– И заметьте, – продолжал инспектор, – если я не прав, я готов съесть свою шляпу. Но я наверняка прав: если тридцать лет, изо дня в день, трешься бок о бок с лондонскими ворами и отребьем, научаешься видеть их насквозь.

Но Люси своими глазами видела, как Лили Миллингтон смотрела на Эдварда, как они вели себя, когда были вместе. И не могла поверить, что это была лишь уловка.

– Воры, актрисы и иллюзионисты, – сказал инспектор, выслушав Люси, и пальцем постукал себя по носу сбоку, – все из одного теста. Притворщики, обманщики, трюкачи.

Люси поняла, что в свете теории инспектора Уэсли все поступки Лили Миллингтон действительно кажутся сомнительными. К тому же Люси сама видела Лили с тем человеком. С Мартином. Так она его называла. «Что ты здесь делаешь? – спросила она у него сначала, а потом добавила: – Уходи, Мартин. Я же сказала – месяц». И тогда этот Мартин ответил: «Сказала, ну и что? У тебя дело быстро спорится, ты же одна из лучших. – А потом поднял билеты и сказал: – Америка… земля новых начинаний».

Но Лили не ушла с Мартином. Люси знала это наверняка, ведь она собственными руками заперла ее в убежище. Она помнит, как ее распирало от гордости, когда она показывала Лили найденный ею тайник.

Люси хотела было уже сказать об этом, но тут инспектор Уэсли заговорил снова: