Мишель Моран - Дочь Клеопатры

У храма Юпитера шествие остановилось, и я впервые увидела Марцелла с Тиберием. Оба спешились, и племянник Цезаря направился в нашу сторону. Я бросила взгляд на брата. Тот потянулся за ножом.

— Только не он, он никогда не причинит нам зла, — вырвалось у меня.

— Этот парень исполнит любое слово Октавиана.

Приблизившись, Марцелл посмотрел на нас — и вдруг побагровел.

— Что это? — крикнул он. — Кто-нибудь, сейчас же снимите цепи!

Откуда-то появился уже знакомый нам пожилой человек из Сената с ключом в руках.

— Живее! — поторопил его Марцелл. А когда мы свободно спустились к нему, сочувственно покачал головой. — Все позади.

Александр собрался с духом и спросил:

— Что теперь твой дядя с нами сделает?

— Когда?

— Сегодня.

— Ну, почетные места на пиру вам уже вряд ли достанутся, если ты об этом. Наверное, Агриппа…

— Нас не казнят? — воскликнула я.

Марцелл отшатнулся.

— Конечно же нет!

Мы мрачно молчали.

— Так вот что было у вас на уме…

Никто из нас не ответил, и он поклялся:

— Мать никогда бы этого не допустила. Вы для нее теперь словно родные дети.

— А как же Антилл? — напомнил Александр. — Его зарезали в Александрии, у подножия статуи Цезаря.

Марцелл печально кивнул. Он лучше нас был знаком с нашим сводным братом, поскольку рос вместе с ним в то время, пока Октавия оставалась женой Марка Антония.

— Это другое дело. Вы еще слишком юны, чтобы представлять угрозу.

— А когда нам исполнится по пятнадцать лет? — продолжал напирать мой брат.

— Вам устроят удачные браки. А до тех пор будете мучиться в школе вместе с нами. — Послышался рев рогов, и он встрепенулся. — Скорее!

Люди, собравшиеся в храме Юпитера, при виде племянника Цезаря почтительно уступали дорогу. Пробираясь между потеющими сенаторами, я вдруг услышала:

— Это вам, Селена!

Какой-то старец выбросил руку вперед. У него на поясе красовался неприметный для других тет, священный узел Исиды. Вокруг было слишком людно, никто не глядел в нашу сторону, и я проворно схватила протянутый мне клочок папируса.

— Тысяча благословений, — промолвил он вслед.

Уже возле алтаря я сделала вид, будто поправляю брошь на плече, и подколола записку под лямкой, так чтобы никто ее не увидел. Интересно, что там? Предложение мятежа, побега, свободы от Рима? В груди бешено заколотилось сердце. Подняв глаза, я поймала на себе пристальный взгляд Юбы.

Перед торжественным пиром нам дали время на подготовку, но я так и не рассказала брату о тайной записке, а вместо этого осторожно спрятала ее между рисунками, предоставив Галлии разложить на кушетке новую тунику и аккуратно расчесать мой парик. А затем преспокойно прошла с альбомом в купальню и прочитала:

В храме Иcиды всегда есть надежда. Египет потерян лишь до тех пор, покуда Луна и Солнце томятся в плену. Пусть явится Солнце, и мы подготовим новый восход Луны.

Смысл краткого, написанного иероглифами послания был ясен как белый день. Если только я проберусь в храм Иcиды, верховный жрец придумает способ вернуть нас в Александрию. Перед глазами снова встал храм Юпитера, в котором теснили друг друга сотни сенаторов, хохочущих, пьяных, орущих: «Io triumfe!» Если вся эта братия приглашена сегодня на виллу к Октавиану, пожалуй, мне и удастся как-нибудь улизнуть. Разумеется, в одиночку. Если мы с Александром оба исчезнем, быстро поднимется шум, а нужно еще успеть переговорить со жрецом. И потом, брат ни за что не одобрил бы моего решения…

Захлопнув альбом, я дождалась возвращения Галлии, а потом как бы ненароком спросила:

— Скажи-ка, нет ли в Риме храма Исиды?

Та смерила меня очень долгим взглядом, потом собрала мои волосы в пучок, прикрыла их париком и ответила:

— Есть, на Марсовом поле. Это за городскими стенами. Но лучше туда не ходить, — предостерегла она. — Хозяйка этого не одобрит.

— Почему?

Рабыня изящно повела плечом.

— Хозяйка поклоняется римским богам. Иноземные для нее — ничто, пустой звук.

— Значит, когда ты попала в Рим, — тихо спросила я, — то утратила веру предков?

Галлия презрительно фыркнула.

— Веру нельзя утратить. Римляне могут разбить наши статуи, — прошептала она, — могут заменить их изваяниями Юпитера и Аполлона; боги останутся здесь. — Галлия прикоснулась к моей груди. — И здесь. — Она указала в пустое пространство между нами. — Артио[14] вечно будет хранить меня.

В купальню вошла Октавия, за ней проскользнули Александр и Марцелл в церемониальных передниках и венцах фараонов.

— Ну что? — улыбнулся Марцелл. — Похож я на египтянина?

На его шее сверкал ослепительный золотой воротник.

— Откуда?.. — воскликнула я, вскочив со стула.

— Дядя прислал из Александрии. Это сделано специально для меня.

Я пригляделась к воротнику, испещренному серебряными иероглифами, и прочитала сбоку имя представителя девятнадцатой династии фараонов.

— Ты уверен, что не надел украшение мертвеца?

Октавия в ужасе прикрыла рот ладонью.

— Если он из гробницы…

— Твой брат никогда не полезет в чужую гробницу: испугается карающей молнии, — возразил Марцелл. — Его чертог сверху донизу весь забит амулетами. Думаешь, дядя станет рыться в проклятых песках?

— Не станет, — легко согласилась Октавия.

Я в этом сомневалась. Люди Цезаря могли выдать краденое за искусную подделку, чтобы избавить себя от лишних забот. Да и в конце концов, разве Октавиан не снял кольцо с холодного пальца Александра Македонского?

Марцелл, хитро подмигнув, прибавил:

— Такая хорошая вещь не могла быть сделана тысячу лет назад. Готовы?

Он взял меня под руку. Брат последовал за нами.

— Значит, в Риме вот так представляют себе египтян? — уточнила я. — В церемониальных передниках и нагрудных украшениях?

— А еще в золотых венцах и браслетах, — подхватил племянник Цезаря.

Александр вытянул перед собой немес — льняную головную повязку с голубыми и золотыми полосками.

— Такого у нас лет триста уже никто не носит.

— Ну, древние обычаи время от времени возвращаются, — предупредил Марцелл.

И что же? Сотни сенаторов, собравшихся на вилле Октавиана, были в похожих коронах! Да еще и с дутыми блестящими браслетами на руках. Что касается дам, то они напялили на запястья золотых змеек, а на головы — короткие черные парики ровно до подбородка. Вопреки заявлению Октавиана о том, что римлянам надлежит одеваться по-римски, все были рады подражать египтянам и египтянкам — хотя бы ради шутки и в честь сегодняшнего триумфа.

— Юлия! — радостно крикнул наш спутник.

Девушка подошла к нам через сад, уставленный обеденными кушетками и столами, и я услышала восхищенный вздох Марцелла. Солнечные лучи просвечивали сквозь ее длинный белый хитон. «Вот погоди, застанет тебя отец в таком виде», — мысленно позлорадствовала я.

— Ты просто египетская царевна, — промолвил племянник Цезаря. — Правда, Селена?

Юлия впилась в меня темными сверкающими очами.

— Вылитая египтянка, — солгала я.

Девушка повернулась к Марцеллу.

— Слышал последнюю новость? — Она щелкнула пальцами, подзывая раба, и взяла с его блюда самую большую чашу с вином. Затем протянула ее собеседнику, намекая, что мы с Александром здесь лишние. И беззаботно проворковала: — Отец намерен построить собственный мавзолей.

— Простите, — сказала я. — Пойду посижу с Октавией. Перед уходом брат успел поймать меня за руку.

— Ты куда собралась? — шепнул он по-парфянски.

— Туда, где необязательно слушать про мавзолей Октавиана.

Александр уже собирался составить мне компанию, но я покачала головой.

— Останься с Марцеллом.

А уходя, лишний раз обернулась проверить — послушался ли.

Солнце уже исчезло за холмами. В садах мерцали висячие фонари. Пробираясь к выходу, в самом углу триклиния я заметила Октавиана в официальной tunica Jovis[15] и Терентиллу. Жена Мецената водила пальцем по пальмовым листьям, вышитым на одеянии Цезаря. Эти двое смеялись, как очень близкие друзья, и даже не посмотрели в мою сторону, так что я без затруднений прошла в вестибул и через парадные двери — на улицу, освещенную лучами заката.

Все-таки странно, что вслед за мной никого не послали. Должно быть, Октавиану и в голову не приходила возможность нашего с Александром побега. Или мы перестали быть нужными и теперь ему ничего не стоило покарать нас за подобную попытку? Не хотелось думать о том, какой будет кара, но я поняла, что готова рискнуть. Мама бы поддержала меня. Если кто-нибудь и увидит, как я спускаюсь по склону Палатина, он просто решит, будто встретил одну из сенаторских дочек.

Небосвод полыхал, как яркий цветок гибискуса: алые краски сменялись глубоким пурпуром и постепенно тонули в черной тьме. Я не представляла себе, где нужно искать Марсово поле, однако решила спросить у жреца в маленьком храме Юпитера у подножия. С вершины еще доносился шум праздничного веселья. Где-то визгливо захохотала женщина, и у меня учащенно забилось сердце. Вдруг кто-нибудь пожелает поговорить со мной и, не отыскав, поднимает тревогу? Пришлось ускорить шаг. Главное — не споткнуться…

Тут на дорогу выбрела нетрезвая компания, распевавшая песни о Бахусе. Один из прохожих позвал меня выпить с ним.

— Иди сюда, прелестная царица Египта. Ты еще много чего не знаешь о римлянах.

Достаточно насмотревшись на похотливых мужланов рядом с отцом, я понимала: достаточно не смотреть им в глаза и все обойдется. Таким образом мне удалось миновать уже несколько пьяниц. Но вот на локте сомкнулась чья-то рука, и я не успела вывернуться.

— Пусти!

— А что такого? Краситься тебе уже разрешают!

Мужчина грубо прижался ртом к моему лицу. А потом под хохот приятелей потащил к ближайшим деревьям. Я завизжала. Голоса долетали уже откуда-то издали. Приятели оставляют его, чтобы не вмешиваться, мелькнуло у меня в голове.

Несмотря на отчаянные пинки по голеням, пьяница поверг меня наземь и навалился сверху тяжелым животом. Церемониальный передник уже не скрывал его грязных желаний. Мужлан потянулся вниз, к подолу моей туники. Я отвернулась, чтобы еще раз крикнуть, как вдруг над нами нависла какая-то тень. Блеснуло лезвие, и нападавший сразу обмяк. Не раздумывая ни секунды, я выбралась из сумрака на мостовую и припустила бегом вниз по склону. Но, едва ступив на порог святилища, вновь ощутила хватку на своем локте — и вновь завизжала. Сзади послышалось:

— Что ты себе позволяешь?

Дрожа от испуга, я обернулась, и Юба принялся трясти меня за плечи.

— Зачем ты здесь?! — кричал он.

— Просто…

— Попробуй только соврать. — Не дождавшись ответа, он предположил: — Ты собиралась в храм Исиды.

Должно быть, мои глаза невольно выдали правду. Соглядатай Цезаря потащил меня вверх по холму.

— Больно! — воскликнула я.

— Ты же была готова к худшему.

— Куда мы идем?

У меня постыдно дрогнул голос. Юба молчал, и я совсем уже тихо спросила:

— Ты убил этого человека?

— Что, было бы лучше оставить его в живых?

Он продолжал шагать, все сильнее сжимая руку. Я попыталась вырваться.

— Не смей прикасаться к царевне!

— А что тебя делает царевной? — осведомился он.

Я вскинула голову.

— Образование.

— Нет, — усмехнулся Юба. — Золото! Думаешь, этот верховный жрец по доброте душевной решил помочь тебе вернуться на родину? Не отпирайся, я видел вас в храме и сразу понял, что у него на уме. Получить с тебя плату. Или так, — его взгляд задержался на диадеме, — или иначе. — Он указал глазами на разорванный край туники.

Я помотала головой.

— Нет. Только не жрец Исиды.

— Ну конечно. И не гражданин Рима. Ты хоть понимаешь, чего сейчас избежала?

— Разумеется!

— Тогда пойми еще одну вещь…

Юба остановился. Мы оказались так близко, что я отчетливо видела, как вздымаются и опадают от гнева его напряженные мускулы.

— Если женщина бродит по улице в одиночку, ее похищают и продают как рабыню. Доныне Фортуна была к тебе благосклонна, хотя не могу представить, ради чего ей заниматься столь избалованной девчонкой. Брат здесь, под боком. В храме Сатурна лежат приличные деньги на все твои прихоти…

— Нет у меня никаких денег!

— Конечно есть! — огрызнулся он. — Я сам их туда относил. В отличие от многих из нас, захваченных в плен, твоему величеству не придется марать руки для того, чтобы выжить в Риме. Даже Октавия желает тебе добра. Пойми наконец, улыбки Фортуны не длятся вечно. Поэтому если вдруг я услышу, что твое имя связывают с побегом или каким-нибудь мятежом… В следующий раз выпутывайся сама.