Должно быть, настала пора появиться в триклинии.

Вечером Галлия выбрала для меня — вместо бесконечного черного траура — окаймленную золотом темно-лиловую тунику. Однажды этот наряд восхитил Александра.

— Не плачь, — приказала Галлия, слегка подкрасив мне веки голубым азуритом, а губы — охрой.


При моем появлении по триклинию прокатился изумленный гул. Сердце болезненно екнуло: стол, за которым сидели мы с Александром, за это время убрали. Вернее сказать, передвинули к Витрувию и Октавии. Теперь его заняли Юлия и Марцелл. Мне поспешили отвести место рядом с Юбой, чей мужественный профиль вырисовывался на фоне пылающих свечей. Я присела, и за столом повисло неловкое молчание.

— Мы рады, что ты снова здесь, — промолвила Клавдия, и все приглушенно подтвердили ее слова.

Понемногу беседа вернулась в привычное русло, словно я никуда и не исчезала. Разве что каждый старался смеяться потише, и даже Тиберий не распускал язык. Однако сейчас меня занимал только Юба. В конце концов, повернувшись к нему, я признала, что была не права.

— Насчет чего? — сухо обронил нумидиец.

— Насчет тебя. Я недооценивала твое… великодушие. Статуя Александра — очень щедрый дар.

— Не тебе, а ему.

Я покраснела.

— Неважно. Ты такой внимательный и…

— Забудь. — Он поднялся с места и объявил: — Мне пора удалиться. Август уже близко, а у меня еще куча дел.

— Он возвращается? — вырвалось у меня.

Юба ответил угрюмым взглядом.

— А с ним — пятьдесят тысяч участников альпийского восстания.

— Военнопленных?

— Рабов, — отозвался Тиберий. — Одной лишь Юноне известно, куда их девать; город и так кишит галлами.

Все уставились на меня, и я поняла, почему до сих пор ничего не знала. Они молчали, не желая, чтобы последняя из Птолемеев наложила на себя руки, как поступила Клеопатра, когда все было потеряно и Август появился на горизонте. Впервые увидев нас, он уже знал, что мой брат умрет. Взрослый сын Антония и египетской царицы просто не мог не взволновать умы, создав угрозу для всей империи. Надежды на возвращение не было — вопреки всем стараниям сделаться полезными Риму.

— Мы с Марцеллом собрались в театр, — поспешила сказать Юлия. — Хочешь с нами?

Я помотала головой.

— Сходи, — настаивала Октавия, — сегодня дают какое-то греческое представление.

— Софокла, — вставил племянник Августа.

— Нет. Лучше пойду к себе в комнату.

Витрувий многозначительно посмотрел на сына. Неудивительно, что вечером в мою дверь постучали.

— Тебя отец послал? — осведомилась я.

Луций хотел отпереться, однако все же признался:

— Да. Но я бы и так пришел.

Вступив на порог, он замер с округлившимися глазами. Все стены были задрапированы алым шелком. Бронзовые сфинксы-курильницы источали благовонный дым. Над кушеткой висело изображение Исиды, а рядом — анх[45]. Меня больше не волновало, разозлится ли Август, напишут ли рабы Ливии… Что еще со мной могут сделать? Чего лишить?

— Так вот какая она, Александрия? — вопросительно произнес гость.

— Бледное отражение, — невесело усмехнулась я.

Он опустился на кожаное кресло, подыскивая слова.

— Слышала новость? Сенат проголосовал за то, чтобы дать Августу пожизненную трибунскую власть. Это еще выше консульства.

— Да уж. Теперь у его ног — весь мир.

— Но не ты.

Я подняла глаза.

— Никто не запретит тебе рисовать, Селена. Что бы там ни было, Октавия и Витрувий тебя не оставят. И знаешь, Марцелл и Юлия задумали возвести приют для найденышей. Хотят назвать его в твою честь.

— Это они велели мне передать?

— Нет, — ответил он уже твердым тоном. — Но я тоже утратил близкого друга. Порой и не хочется жить, а вот живешь. — Сын Витрувия вдруг быстро заморгал. — Август приезжает завтра…

Немедленно возвратились мысли о гибели Александра. Может, кто-нибудь отважится поднять руку на императора?

— По слухам, он совсем плох, — продолжал Луций. — Всем известно, Август и раньше не отличался здоровьем. Не окреп и в Иберии, при мягкой погоде… Только прошу тебя, не совершай ничего необдуманного.

— С чего ты взял?

Он смерил меня долгим взглядом.

— Что-то я редко слышал о твоем благоразумии.

— Тогда, возможно, кто-нибудь сделает это ради меня.

— Ты последняя из Птолемеев, Селена. После тебя не останется человека, в чьих жилах текла бы кровь Александра Великого и Клеопатры. Будь осмотрительна, если не хочешь разом погубить все, за что боролись твои великие предки.

— Уже все погублено.

— Нет. Пока ты жива.


Когда по городу разнеслась весть о возвращении Августа, мы собрались на Форуме. Я размышляла о том, как поступили бы великие предки. Знаю, мать предпочла позору честное самоубийство. Ну а окажись она сейчас на ступенях храма Сатурна, с римской буллой на шее, ожидая убийцу своих родных?

Я поискала глазами человека, который ежемесячно пополнял наши с Александром сундуки, не обмолвившись даже словом. Юбы нигде не было, и я спросила Агриппу.

— Так ведь его отослали вперед, оценить ущерб.

— Что с ними стряслось?

— Многие предпочли смерть рабству, — серьезно сказал полководец.

Синие глаза Галлии сузились. Вот уже во второй раз она переживала покорение собственного народа.

Взревели военные трубы, и по гулу толпы, заполнившей улицу Югария[46], стало ясно: воины уже близко. Кто-то сжал мне руку.

— Скоро, — взволнованно шепнула Юлия.

Барабаны отбивали дробь под цокот копыт приближающихся коней.

— Вон он! — воскликнула Октавия.

В поле зрения возникли белые лошади с красными перьями на головах, а потом Август, победоносный завоеватель чужих земель, явился во главе своих легионов на золотой колеснице. Я сразу заметила, как он осунулся. Правда, кираса прикрывала ослабевшее тело, а бледность лица скрасила киноварь. Ливия ехала рядом на собственной колеснице, а уже за ней — полководцы, настоящие победители. Толпа совершенно лишилась разума, когда по улицам среди золотых и серебряных трофеев провезли в грязных клетках пятьдесят тысяч галлов.

Август остановился у храма Сатурна. Чтобы не портить зрителям настроение видом несчастных рыдающих галлов, солдаты вкатили клетки во двор базилики Юлия, где невольникам предстояло ждать своей очереди быть выставленными на торг. Август сошел с колесницы, овеянные славой полководцы окружили его, и поднялся великий шум ликования, способный оглушить небеса. Агриппа воздел над головой золотой лавровый венок, а я отвернулась, не желая смотреть гнусный спектакль. Взгляд устремился к солдатам, пытавшимся разместить пять сотен клеток во дворе базилики. Работа не из легких, поэтому на помощь усталым легионерам выслали подкрепление.

Наблюдая за этой сценой с высоты храмовой лестницы, я вдруг осознала, что новые люди — вовсе и не солдаты. Сандалии, гребни на шлемах, багровые плащи — все совпадало… Все, кроме черных полумасок на лицах. На миг у меня перехватило дыхание. Красный Орел явился спасти невольников! Освободители работали быстро и слаженно, открывая одну клетку за другой и убеждая галлов не трогаться с места, пока им не подадут сигнал. Каким-то чудесным образом Красный Орел завладел ключами, и вот теперь замки отпирались один за другим, а невольники в ожидании припадали к решеткам.

Один из военных, стоявших поблизости, проследил за моим взглядом и закричал, прерывая триумф императора:

— Разбегаются! Рабы разбегаются!

На том конце двора Красный Орел вскинул голову и понял, что его выследили.

— Вперед! — воскликнул он по-галльски; это слово я запомнила из разговоров с Галлией.

Пять сотен клеток разом распахнулись, и тысячи пленников бросились врассыпную. Во дворе базилики началось смятение. Внезапно освободители сорвали черные маски. Солдаты, не зная, кто свой, кто чужой, принялись без разбора стрелять в толпу. Одна из стрел угодила в Красного Орла, и я увидела, как тот схватился за плечо.

— Он ранен! — вырвалось у меня.

Галлия устремилась вперед.

— Уходим отсюда, Селена!

— В него попали!

Я побежала, но что толку? Все вокруг пришло в движение, оставаться на ступенях было и так уже невозможно. Над крышей базилики Юлия начал куриться дым. Послышался девичий визг.

— Пожар!

Тысячи зрителей бросились бежать подальше от пламени, и только я ринулась в противоположную сторону. Какая-то женщина с двумя малышами на руках попыталась предостеречь меня, крикнув, что здание скоро вспыхнет. Окровавленный след уводил в заброшенную лавку. За стойкой натужно дышал человек. Я устремилась к нему, но мятежник стремительно отвернулся и прорычал:

— Прочь отсюда!

— Я хочу помочь!

— Как? Дашь убить и себя тоже?

— Нет! Здесь есть потайной тоннель. Он ведет в дом весталок, оттуда легко бежать.

— Скажи, где это, и убирайся.

— На словах не объясню. Лучше доверься мне.

Помедлив, он обернулся, и я потрясенно зажала рот ладонью.

— Юба!

— А кого ты ожидала найти? — мрачно спросил он. — Марцелла?

Пропустив колкость мимо ушей, я склонилась над ним и увидела много крови. Пришлось разорвать край туники на перевязь. Мои дрожащие пальцы коснулись его разгоряченной кожи.

— На Бычьем форуме наши жизни спас мужчина со светлыми волосами. Даже Юлия это видела.

— Можно подумать, в мире не существует париков, — резко бросил он.

— А как же воззвания, которые появлялись, пока ты был в Галлии?

Моя туника насквозь промокла, скорее всего, от крови, но я старалась не думать об этом.

— Не я один мечтаю покончить с рабством.

Задевая волосами его мускулистую грудь, я наложила повязку и закрепила ее при помощи нескольких надежных узлов.

— Заканчивай! — рявкнул Юба.

— А где наконечник?

Он указал глазами на пол, и у меня неприятно заныло в животе. К счастью, окровавленная стрела оказалась целой. В теле ничего не осталось, однако рану требовалось как можно быстрее зашить, иначе все усилия пропадут даром. Я предложила руку, и он поднялся, не споря.

— Бежать сумеешь?

— Смогу.

Мы бросились через базилику Юлия. Дым уже заполнял коридоры, и Юба налегал на мое плечо сильнее, нежели собирался. Заметив, как он слабеет, я поскорее вызвала в памяти чертежи здания, выполненные Витрувием. Весталкам понадобился отдельный ход, чтобы беспрепятственно добираться до местных лавок, не попадаясь никому на глаза. Но где же он?

— Ты точно знаешь, куда мы идем? — осведомился раненый.

— Я десять с лишним раз видела чертежи.

Мы вбежали в лавку шелков и огляделись. Торговец и покупатели разбежались, забыв о товарах. Я схватила женскую тунику, перекинула через плечо: надо будет сменить одежду перед возвращением на Палатин.

— Где тоннель?

— Не знаю! Но где-то здесь.

Мятежник ринулся за стойку, где на стене висела тяжелая драпировка, отбросил ткань рукой — и нашим глазам предстала открытая дверь. Юба первым шагнул вперед, проверил, нет ли опасности, а потом снова налег на мое плечо, и мы поспешили в кромешную темноту. Я искала дорогу на ощупь.

— Давай переодевайся, — обронил нумидиец во время очередной остановки.

Я знала, что он меня не увидит, и все-таки щеки вспыхнули от смущения. Однажды, в Голубом гроте, я стояла перед нумидийцем в нагрудной и нижней повязках, силясь отвести взгляд от его полуобнаженного тела в воде.

— А куда эти грязные…

— Я возьму. Поспешим.

И мы продолжили путь. Мой спутник дышал все тяжелее.

— Куда ты отправишься из храма Весты? — спросила я.

— На Палатин.

— Что скажешь о своей ране?

— Солдаты стреляли во всех подряд, — бросил он. — Меня примут за случайную жертву.

Мы наконец достигли конца тоннеля.

— Думаешь, Август поверит?

Мне показалось, Юба хотел ответить, но в последний миг передумал. Вместо этого, наклонившись, он протянул мне кинжал.

— Это еще зачем?

— Забыла свою первую прогулку по холму в одиночестве?

— Так то было ночью!

— А днем, по-твоему, преступники растворяются в воздухе? Я буду сзади, — заверил нумидиец, — но ты иди первой. Если дорога свободна — свистни мне. И шагай не оглядываясь. До самого Палатина.

Дрожащей рукой я взяла кинжал, надежно упрятала его за пояс, открыла дверь и ступила в портик храма Весты. Невероятно: дорога и в самом деле была свободна. Все убежали смотреть на пожар. Я коротко свистнула и, услышав, как за спиной хлопнула дверь, зашагала вперед. Галлия знала, куда я направляюсь. Возможно, Тиберий тоже что-то услышал. Если вернуться на Палатин вместе с Юбой, только глупец не догадается связать концы с концами.