Виктория Холт - Дочь обмана

— То, что ты сказала, очень приятно мне.

— Это правда. Бабушка добрая, но она старая, и никогда по-настоящему не любила мою маму, а когда она смотрит на меня, то думает о ней. Моя мама иногда занималась мной, но потом, казалось, забывала обо мне. Мой отец тоже почти никогда не обращал на меня внимания. Мама всегда хотела жить в Париже. И отец тоже. Дядя Робер очень милый, но он тоже старый. Я для него просто «малышка». Они заботятся обо мне, потому что должны это делать, а не потому, что действительно хотят этого. Это их обязанность. А мне нужна семья, люди, с которыми я могла бы и посмеяться, и поссориться. Которым можно все рассказать… И ты всегда знаешь, что они рядом, что бы ты ни сделал — они никогда не бросят тебя, потому что они — твоя семья.

— Я не знала, что тебя тревожат такие мысли, Мари-Кристин.

— Вот и вы тоже. Вы уедете. Я знаю.

— Послушай, почему бы тебе не поехать со мной в Париж? В доме достаточно места.

— А как же мадемуазель Дюпон?

— Пусть и она поедет с нами. Ты сможешь там заниматься и изучать историю города прямо на месте.

— Отец не захочет видеть меня там.

— Ты ошибаешься.

Она покачала головой.

— Я напоминаю ему маму, а он не хочет вспоминать о ней.

Некоторое время мы ехали молча. Когда мы доехали до конца аллеи, она пустила лошадь галопом. Я была несколько обескуражена этим разговором, поняв, как глубока была ее привязанность ко мне.

Она крикнула мне через плечо:

— Я хочу вам что-то показать.

Мы подъехали к церковному кладбищу. Она спрыгнула с седла и привязала лошадь к столбу ворот. Я тоже спешилась. Она открыла калитку, и мы вошли. Она повела меня по дорожке через кладбище. Справа и слева от нас были могилы с красивыми скульптурными надгробиями и массой цветов. Она остановилась перед одной из них, над которой высилась плита с искусно вырезанным изображением Мадонны с младенцем.

Я прочитала надпись на камне:

МАРИАННА ДЮ КАРРОН

27 лет

Ушла из жизни 3 января 1866 г.

— Вот, — сказала Мари-Кристин, — здесь похоронена моя мама.

— Могила так хорошо ухожена.

— Мы никогда не приходим сюда.

— А кто же за ней присматривает?

— В основном Нуну. Или тетушка Кандис. Нуну приходит сюда каждую неделю, по воскресеньям. Я часто ее видела здесь. Она опускается на колени и молит Бога позаботиться о своей девочке, так она называет мою маму. Я стояла недалеко от нее и слышала. Но она ни разу меня не видела.

Я почувствовала огромную нежность к Мари-Кристин. Мне захотелось защитить ее, помочь ей стать чуточку счастливее.

Вскоре после моего возвращения в Серый дом приехал Жерар. Он рассказал, что был очень занят. Сразу после выставки он получил несколько заказов.

— Это все благодаря вашему портрету, — сказал он. — Портрет привлек большое внимание, и я вам очень благодарен.

— Но это ваша работа, а я только позировала.

— Я не смог бы написать портрет без модели. — Он продолжал: — Я буду очень занят, я привез с собой работу. Здесь ее можно делать с таким же успехом, как в Париже, а смена обстановки всегда полезна.

Большую часть времени он проводил в северной башне. Анжель была в восторге от того, что он вернулся домой. Я знала, что она волнуется за него. Она доверительно сказала мне, что, по ее мнению, беспорядочный образ жизни может принести ее сыну большой вред. Она была уверена, что он нерегулярно питается или вообще недоедает.

— А кроме того, — добавила она, — он так и не смог преодолеть шок после смерти Марианны. Я уверена, что это одна из причин, почему он предпочитает жить в Париже. Здесь воспоминания слишком живы.

Мы часто разговаривали с ним о его работе и друзьях, со многими из которых я была знакома. Иногда после обеда мы брали с собой Мари-Кристин и катались верхом. Я обратила внимание на то, что он всегда избегал ехать дорогой, ведущей к мельнице.

Робер был доволен, что Жерар вернулся. Обычно за обеденным столом они обсуждали политические проблемы, и я тоже начала разбираться в некоторых вопросах, о которых раньше и представления не имела.

Оказалось, что Робер обожает императора Наполеона III, племянника великого Наполеона, который женился на ослепительной красавице Евгении. Однако Жерар не испытывал к нему таких восторженных чувств.

— Император понимает, что нужно народу, — утверждал Робер.

— Он одержим идеей превращения Франции в великую державу, — возражал Жерар. — Ему нужна власть. Он — точная копия своего дядюшки.

— Его дядя сделал Францию великой державой, — продолжал настаивать Робер.

— И все закончилось Эльбой и островом Святой Елены…

Впрочем, жаркие споры не мешали им сохранять добрые отношения.

Однажды за обедом Жерар сказал:

— Скоро мне придется вернуться в Париж. Между прочим, Ноэль, Петерсен хотел бы написать ваш портрет.

— Почему бы тебе не согласиться? — спросила Анжель. — Тебе же понравилось позировать для Жерара. Было бы интересно посмотреть, что у него выйдет.

— Он не может пережить, что ваш портрет принес мне некоторый успех, — сказал Жерар. — Он хочет доказать, что у него получится лучше.

— Дай ему возможность доказать, что он ошибается, — сказала Анжель.

Я согласилась.

— А не могла бы и Мари-Кристин поехать со мной в Париж? Мадемуазель Дюпон пусть тоже поедет, и тогда Мари-Кристин сможет продолжать учебу. Она очень обиделась, что ее не взяли в прошлый раз.

— Она очень привязалась к вам, — сказала Анжель. — Я рада этому. Конечно, она может поехать с вами, почему бы и нет?

— Я буду с нетерпением ждать этой поездки, — сказала я.

— Тогда решено, — сказала Анжель. — Когда ты собираешься уезжать, Жерар?

— В начале следующей недели, я думаю. Это вас устраивает?

Меня это, конечно, устраивало.

Когда я увидела Мари-Кристин и сказала, что собираюсь на следующей неделе ехать в Париж, лицо у нее вытянулось. Я быстро добавила:

— Хочешь поехать с нами? Мадемуазель, конечно, будет нас сопровождать, уверена, ты узнаешь там много нового.

Она бросилась мне на шею и крепко обняла.

Ларс Петерсен был счастлив, что я согласилась позировать для него.

— В самый же первый день, когда я вас увидел, мне захотелось написать ваш портрет, — сказал он. — Я понял это сразу.

— Что ж, полагаю, я должна быть польщена.

— Вы знаете, что у вас очень интересное лицо?

— Я этого не знала, но мне кажется, что вы заметили это только после успеха портрета, написанного Жераром.

Он лукаво взглянул на меня.

— Я не могу позволить ему обойти меня. Он написал хорошую картину. Я должен написать лучше.

Я наблюдала за процессом работы над портретом. Картина была хороша, но в ней недоставало того тонкого подтекста, который привнес в свою работу Жерар. Возможно, это произошло потому, что я не открыла Ларсу своего сердца. Между нами не было взаимопонимания.

Жерар обычно заходил к концу утреннего сеанса, и мы обедали втроем. После этого я возвращалась к себе и остаток дня проводила с Мари-Кристин. Мы гуляли по городу с мадемуазель Дюпон, осматривая достопримечательности. Я много узнала об истории Франции, поскольку мадемуазель Дюпон имела привычку превращать каждую увеселительную прогулку в урок истории. Мы с Мари-Кристин тайком переглядывались и едва сдерживались, чтобы не расхохотаться.

Мы часто заходили в мастерскую Жерара, и в этих случаях нам обычно удавалось отделаться от мадемуазель Дюпон. Жерар тоже приходил к нам домой, и мы много времени проводили вместе.

Однажды произошел случай, который привел меня в замешательство.

Я была в мастерской Ларса Петерсена, когда ему вдруг понадобилась какая-то специальная краска, которой у него не оказалось. Он знал, что она есть у Жерара, и сказал мне, что пойдет и займет у него немного. Я осталась в мастерской одна.

Пока я сидела без дела, ожидая его возвращения, я вдруг заметила кусок ткани, который защемило дверью шкафа. Я решила, что это тряпка, которой вытирают пыль. У меня была привычка наводить порядок и в мастерской у Жерара и у Ларса, так как оба они были неряхами. Поэтому я встала, подошла к шкафу и открыла дверцу, чтобы положить тряпку на место, но когда сделала это, из шкафа выпала груда картин. Возвращая их на место, я обнаружила альбом для эскизов. Собирая картины, я, к своему изумлению, увидела портрет обнаженной женщины в позе, которую можно было охарактеризовать только как соблазнительную. Без сомнения, это была Марианна.

Я почувствовала, что кровь бросилась мне в лицо. Совершенно очевидно, что картины в шкафу не были предназначены для моих глаз. Я поспешно поставила картину обратно, спрятав ее среди остальных. Альбом для эскизов лежал на полу. Я подняла его и перелистала. Он был заполнен рисунками, все они изображали Марианну в различной степени обнаженности…

Я бросила альбом в шкаф, закрыла дверцу и вернулась в свое кресло. Все эти картины и наброски были сделаны Ларсом Петерсеном. Значит, она позировала для него в таком виде. Я была потрясена и чувствовала, что за этим что-то скрывается.

Ларс вернулся в комнату.

— Вот и отлично. Это то, что мне нужно.

Он продолжал работать, а я не могла не думать об этих рисунках. Марианна была моделью для художника. Означает ли это, что она должна была позировать в таком виде? Меня не покидала мысль, что между Марианной и Ларсом Петерсеном были какие-то особые отношения.

Через неделю после того, как я вернулась из Парижа, пришло письмо от Лайзы. Я была настолько потрясена его содержанием, что мне пришлось перечитать его несколько раз, прежде чем я поверила, что все написанное в нем — правда.

Она писала из Леверсон-Мейнора.

«Дорогая Ноэль,

Мне нужно о многом тебе рассказать, и я хочу, чтобы ты узнала это от меня.

Я провалилась в люк на сцене и повредила спину. Сначала я подумала, что это несерьезная травма, но как глубоко я заблуждалась! Отдохнув три недели, я пошла к врачу, и он вынес мне страшный приговор. Он сказал, что травму спины вылечить невозможно и мое состояние за это время вовсе не улучшилось, а ухудшилось. Представь себе мои чувства после этого! Я вышла в тот роковой вечер на сцену, чтобы доказать всем, что я ничуть не хуже Лотти Лэнгтон, и я бы, конечно, это сделала. Это был мой шанс. И вот случилось такое несчастье.

Долли был по-своему добр ко мне, но по-настоящему его интересует только работа над спектаклем. Я знала, что у меня не оставалось никакой надежды получить роль в какой-нибудь другой пьесе. Это был конец.

Я была так несчастна. Мне хотелось умереть. Моя жизнь, все мои честолюбивые мечты — все пошло прахом.

В те дни в город приехал Родерик и навестил меня. Он ужаснулся переменой во мне. О, он был так добр ко мне, Ноэль. Ты знаешь, какой он. Он всегда добр и внимателен к тем, кто попадает в беду. Он, как никто другой, понял, что я чувствую. Я действительно была в отчаянии.

Он отвез меня в Леверсон-Мейнор. Леди Констанс была не очень довольна, но Фиона отнеслась ко мне очень хорошо. Она заинтересовала меня своей работой, и я стала ей помогать. Она собиралась выйти замуж за молодого человека, с которым недавно познакомилась: он занимался этой же работой и приехал в Мейнор помочь ей, так как в храме Нептуна еще многое нужно сделать. Они будут жить в доме Фионы. так как ее бабушка все еще в больнице.

Я не знаю, зачем я тебе все это так подробно рассказываю. Наверное, потому, что стараюсь заставить себя перейти к самому главному.

Не знаю, как ты все это воспримешь, после того что было между вами. Я была в отчаянии. Я даже думала о том, чтобы покончить с собой. И наверно, так бы и сделала, если бы не Родерик. Он понял, о чем я думаю. Никто этого не понимал, кроме него. Я не только потеряла работу, которая так много значила для меня, но и средства к существованию. Ты можешь себе это представить.

Итак, нам обоим нужно было что-то предпринять в жизни, и он вдруг объявил, что позаботится обо мне. Он на мне женится.

Вот что произошло, Ноэль.

Теперь я чувствую себя совсем иначе. Чарли относится ко мне очень хорошо. Он такой же добрый, как Родерик.

Леди Констанс очень сердится, но ты знаешь, какой спокойной и невозмутимой она может казаться, в то же самое время давая ясно почувствовать свою неприязнь.

Моя жизнь обрела смысл.

Ноэль, прости меня. Я представляю, что ты должна сейчас чувствовать. Но кто знал, что все так произойдет? Родерик говорит, что в жизни должны быть цель и смысл, и мы стараемся ее сделать такой. Я очень надеюсь, что и в твоей жизни произойдет что-нибудь очень хорошее, как это случилось со мной. Мы не всегда получаем от жизни то, на что надеемся, правда? Поэтому нужно принимать то, что она нам дает.