Первые пассажиры с самолета компании «Джерси Эйрвейз» прошли через таможню, и Дебора окинула их критическим взглядом. Когда ей предложили поехать встретить племянницу мужа, она не сомневалась, что узнает ее, но теперь у нее не было прежней уверенности. Фото, которое ей показала София, ее свекровь, могло не иметь сходства с девушкой из Австралии. Фотографии могут быть очень обманчивыми. Джулиет может даже… Боже упаси! – напоминать свою мать! Желудок Деборы при этой мысли мучительно сжался, и она почувствовала отголоски смятения, охватившего ее, когда София сказала ей, что Джулиет прилетает на Джерси.

О нет. Только не дочь Молли…

Конечно, она скрыла свои чувства. Позволить им выплеснуться наружу – значит показать Софии и, что еще более важно, – Дэвиду, что прошлое для нее не мертво, а лишь спит. Вот уже почти двадцать лет, как она не видела Молли, но ненависть и ревность оставались все такими же острыми. Неважно, что она сейчас была счастлива и преуспевала во всем, неважно, что жизнь у нее сложилась удачно. Когда-то Молли тяжело ранила ее, рана полностью так и не исцелилась: мысль о ней – кошмар элегантной, утонченной Деборы Лэнглуа – могла превратить ее, как Золушку при полночном бое часов, в девушку, какой она когда-то была – испуганной, отчаявшейся и безумно влюбленной в человека, которому до нее не было дела. Но ради своих целей и намерений Дебора перешагнула через все это и редко в течение долгих лет позволяла себе даже думать о Молли. Однако весть о том, что дочь Молли приезжает на Джерси, воскресила в памяти все так, словно это было вчера.

Наплывы памяти беспокоили Дебору несколько дней. Она даже решила уехать куда-нибудь, чтобы избежать встречи с дочерью Молли. Уже несколько лет она обещала себе поездку в Нью-Йорк, надо было лишь позвонить своим друзьям, и она могла бы запрыгнуть в самолет и оставить Атлантический океан между собой и Джулиет. Но даже когда пришла эта мысль, она поняла, что не сможет этого сделать. Оставить Джерси сейчас, накануне приезда Джулиет, было бы слишком намеренно. Софии и Дэвиду потребовалось бы разобраться, что у нее на уме, и Дебора знала, что гордость не позволила бы ей объяснить им все. Поэтому с характерной для нее прямолинейностью она решила взять быка за рога. Когда в семье обсуждали, кому надо встретить Джулиет в аэропорту, Дебора вызвалась сделать это: «Так будет намного приятнее, чем если ее встретит Перри. Возможно, шофер выглядит более внушительно, но в то же время безлико», – сказала она, понадеявшись, что ни Дэвид, ни София не догадаются о ее истинных мотивах – раньше или позже преодолеть эту встречу и победить призрак.

Однако теперь, когда Дебора ждала и высматривала, горло ее пересохло, она чувствовала легкую тошноту от дурных предчувствий.

Ручеек пассажиров все тек – их было не слишком много, поскольку это было еще не то время года, когда каждый самолет исторгал из себя на бетонную дорожку полный комплект отпускников. Здесь же были один или два бизнесмена, молодая женщина с ребенком, несколько пар средних лет, решивших пораньше провести отпуск, но никого из них даже отдаленно нельзя было принять за Джулиет. Наверное, она опоздала на самолет, подумала Дебора. А может, ее полет из Австралии задержался и она прилетела слишком поздно, чтобы пересесть на другой самолет, и слишком поздно, чтобы даже позвонить в Ла Гранж и объяснить, что случилось. Дебора нервничала, и то, как она вдруг начала вертеть дужку своих солнечных очков, выдавало ее нервозность.

Она не прилетела. Все впустую. Мне придется поехать домой и сказать Софии, что ее не было на этом самолете…

И вот наконец Джулиет.


Как только она появилась, Дебора тут же поняла, что это она, хотя Джулиет не слишком походила на свое фото и, к счастью, не была похожа на Молли. Она была выше, изящнее, красивее. На ней была мини-юбка, хлопчатобумажный лимонного цвета жакет и что-то вроде сандалий на плоской подошве, которые с презрением отвергла бы Дебора. Однако на длинных ногах Джулиет они выглядели прекрасно. Такая молодая, живая и с таким загаром, с каким, конечно, можно прилететь только из Австралии или с каникул на солнечных Багамах.

Дебора сжала пальцы на своей сумке. Потом губы ее изогнулись, скрывая нервный спазм, все еще мучивший ее, и она прошла по залу ожидания.

– Привет, ты, наверное, Джулиет. А я – Дебора.

Белый «мерседес-купе» прекрасно подходит Деборе, решила Джулиет, – у него такие же элегантные линии и такой же шик. Чувствовалось, что машина могла бы мчаться быстрее, чем позволяла скоростная трасса. Дебора ей нравилась. Из-за всей этой роскоши и блеска она могла бы быть высокомерной, но почему-то этого не было. У нее была милая улыбка и приятный голос, не то чтобы сочный, но легкий и музыкальный, и Джулиет, привыкшая к глуховатому растянутому говору сиднейских предместий, подумала, что могла бы слушать его вечно.

– Тебе понравится Ла Гранж, – произнесла Дебора, в то время как «мерседес» стремился вниз по крутым извилистым спускам между откосами, на которых росла высокая, как небольшие деревья, гортензия. – Это красивый дом в прекрасном месте.

– Папа рассказывал мне о нем, – сказала Джулиет. – Он говорил, что больше всего ему нравилось то, что вокруг Ла Гранжа, между морем и домом, был лишь лес и поросшие папоротником холмы. Когда он был мальчишкой, то любил украдкой летними вечерами убегать из комнаты, когда все думали, что он спит, и спускаться в долину, через лес – на тропинку, уводящую к холмам. Он воображал себя контрабандистом или кем-то еще. Его так ни разу и не поймали – он говорил, что его мать до сих пор понятия об этом не имеет.

– Вот это да! – засмеялась Дебора. – Робин никогда не потрясал меня, как бунтарь.

– Он не бунтарь. Он романтик. – Она помолчала. – Забавно, но когда он говорит о своем доме на Джерси, то всегда имеет в виду Ла Гранж, хотя у него был собственный дом, когда он женился на маме. Там я родилась и жила, пока была маленькой.

– Да, Грин Бэнкс. Он тоже был очень хорош. Ты все это помнишь?

Джулиет покачала головой.

– По правде нет. Может, какие-то обрывки. Мне же было только четыре, когда мы уехали.

– Да, конечно. Что ж, как-нибудь съездим и поглядим на него, если хочешь. Со стороны, конечно. Я не знакома с людьми, которые там живут сейчас. Думаю, он пару раз переходил из рук в руки за последние двадцать лет. Наверное, когда ты увидишь его, он оживит твои воспоминания.

– Наверное, да. Иногда мне кажется, что я помню большую залитую солнцем комнату, а в ней стоит конь-качалка. Есть еще определенные запахи, они тоже как бы щекочут мои воспоминания – политура для мебели, лаванда.

– По-моему, в саду рос куст лаванды. Да, это был очень милый дом. Хотя не такого класса, как Ла Гранж. Нам с Дэвидом повезло, что София позволяет нам жить с нею.

София. Имя бабушки, произнесенное вслух, вызвало у Джулиет легкий шок. Робин всегда называл ее «мамой», а Молли всегда говорила «твоя мать».

– А вы и дядя Дэвид всегда там жили? – спросила она.

– Да. Это было разумно. Дом слишком большой для одного человека. Во всяком случае, я не думаю, что София хотела бы жить там одна. Она предложила, чтобы мы остались с ней.

– Понимаю.

И снова Джулиет испытала небольшой шок. Инстинктивно она понимала: Дебора имела в виду то, что София не хотела оставаться одна после того, что случилось, но услышать, что она так обыденно, хотя и косвенно, говорит об этом, было неловко. Но для Деборы это было не более чем фактом жизни, то, с чем она жила очень давно и что не вызывало ничего, кроме легкой ряби на поверхности.

Дорога круто изогнулась, «мерседес» обогнул дугу, и перед ними вдруг открылась перспектива – сверкающее синее море, обрамленное свежей зеленью и золотистой желтизной. Вид был настолько неожиданным и прекрасным, что у Джулиет перехватило дыхание, а потом все быстро исчезло, замелькала живая изгородь, которая уже давала ростки, пробуждаясь к новой жизни.

– Почти приехали, – сказала Дебора.

Она вывернула «мерседес» на трехрядное шоссе. От нервозности во рту Джулиет опять пересохло. И вот она увидела его сквозь деревья – впечатляюще огромный дом в стиле эпохи регентства, выстроенный из джерсийского гранита. Шесть мансардных окон выступали из-под огромной шиферной крыши прямо над шестью окнами верхнего этажа: высокая закругленная дверь и пять окон на первом этаже завершали совершенную симметрию всего здания. На лужайке перед домом журчал небольшой украшенный орнаментом фонтан, и тут же стояли, как часовые, два самшита. Смесь строгости с буйной красотой лесистой местности ошеломляла: во второй раз за несколько минут у Джулиет перехватило дыхание.

Значит, вот он какой, Ла Гранж. Фамильный дом, который она едва помнила. И, конечно же, сцена убийства, которая изменила жизнь всех, включая, конечно, и ее собственную. Чудовищность этого еще больше, чем она могла вообразить, захватила Джулиет. Она сидела в полной, преисполненной благоговейного страха тишине, и странное попурри полузабытых, похожих на сны полузнакомых реальностей тревожило ее чувства.

– Мне тогда было около четырех, но я кое-что помню. Помню громкие голоса, слезы. Я была так напугана… Я понимала, что происходит что-то ужасное, но мне никто ничего не говорил. А потом меня увезли…

Дебора потянула за ручной тормоз и выключила двигатель. Она улыбнулась Джулиет, явно не подозревая о смятении чувств.

– Ну, что, пойдем? – предложила она.


Из окна гостиной на первом этаже София Лэнглуа видела, как «мерседес» свернул на дорожку. Она быстро поднялась со стула, который специально поставили у окна, и вошла в спальню, чтобы привести в порядок свою и так безупречную прическу и захватить жакет. Потом она немного постояла у двери и подождала.

София ни за что никому не призналась, что с особым рвением наблюдала за прибытием своей внучки, вряд ли она призналась бы в этом и себе. Всегда такая выдержанная, владевшая собой, и совершенно не в ее характере – выглядывать из-за занавесок и отводить взгляд от дороги лишь для того, чтобы проверить время по часам, которые купил ей Бернар, чтобы отпраздновать первую годовщину их свадьбы. Но сегодня все было по-другому, сегодня – особый день. Сегодня Джулиет возвращается домой.

Крошечный пульс возбуждения бился в горле Софии под воротничком ее элегантной шелковой фиолетовой блузки. Сколько ужасных вещей произошло за ее жизнь, она вынесла свое бремя трагедий и печали, они оставили на ней свои отметины. Но сейчас она не предавалась размышлениям о них. Все это было в прошлом, и ничто теперь не имело значения. Но Джулиет имела значение. Джулиет была будущим, а она потеряла Джулиет из-за того, что случилось. Это был один аспект всей этой истории, о чем она сожалела – и, если на то пошло, всегда сожалела об этом. Сколько раз она думала, что никогда больше не увидит Джулиет. И вот она здесь.

София не смогла больше ждать ни минуты. Она поспешила к окну, не беспокоясь о том, увидят ее или нет. «Мерседес» въехал на покрытую гравием дорожку, развернулся, и оттуда вышла Дебора – Дебора, которая для нее была гораздо больше, чем невестка, к ней София была ближе, чем к кому бы то ни было на свете. Что бы я делала без нее? – часто размышляла София и благословляла день, когда она пожалела молодую испуганную девушку. Но сегодня даже Дебора утратила свое значение.

Увидев Джулиет, обходившую машину сзади, София едва поверила глазам. Она, конечно, знала, что Джулиет сейчас – молодая женщина. У нее были фотографии, которые присылал ей из Сиднея Робин. Моментальные снимки и портреты, всегда приуроченные к ее дням рождения, рождественские открытки, отмечавшие течение времени, – Джулиет на пляже, готовит в саду стейки на вертеле, наряженная для большого бала в сказочное платье изумрудно-зеленого цвета, украшенное черными кружевами, под руку с длинноволосым молодым человеком с легкой открытой улыбкой, пьющая шампанское на своем дне рождения. Но фотографии были какими-то странно нереальными. И несмотря на них, для нее стало потрясением увидеть Джулиет такой, какой она стала.

София в замешательстве вспомнила, когда она в последний раз видела внучку. На ней тогда была клетчатая юбка и отделанная рюшами белая кофточка, белые гольфы и оригинальные черные башмачки с ремешками до колен. Волосы напоминали сверкающую золотую шапку. София не отрываясь смотрела па нее, словно запечатлевая в памяти хранившийся все эти годы образ. Вдруг ей показалось, что старая истрепанная фотография наложилась на снимок высокой молодой женщины в хлопковом жакете лимонного цвета и мини-юбке.

О Джулиет, как много я потеряла! – подумала София, и нежданные слезы затуманили ей взор. Если бы только твоя мать не почувствовала необходимости увезти тебя… если бы я только могла приехать к тебе один раз или два… когда все это было позади.

Но все было бесполезно. Ни Робин, ни Молли не хотели видеть ее. Молли так и не простила ее, а Робин… Нет, хорошо, что она держалась от них подальше.