Витольд Недозор - Дочь Великой Степи

Многоцветие ударило по глазам как вспышка. Снаружи стоял роскошный, в треть неба, закат, подобный огненному морю. Верхние небеса казались нежно-розовыми, радужно переходя к оттенкам багрянца, желтизны и темно-синему цвету жучиных надкрылий близ самой земли, где уже готовилась вступить в свои права ночь. А выше всего, даже над розовым, в вовсе неизмеримой дали, перисто серебрились облака…

И девушка вдруг ощутила, как красив этот вечер, – и изумилась сама себе. Сроду она ни о чем подобном не думала!

– Поднялась уже, кобылка? – прошепелявили откуда-то сбоку.

Древняя старуха, та самая, что являлась ей в страшном сне, и во все той же старой медвежьей шубе, стояла сейчас напротив Зиндры и внимательно рассматривала ее, ощерив рот с единственным кривым зубом в какой-то странной улыбке. Зиндра невольно вздрогнула. Как же ей, воительнице, нужно было потерять себя, чтобы не заметить, откуда и как появилась хозяйка! Та ведь не ардара, невозможным образом умеющая возникать рядом без предупреждения…

Но виду Зиндра постаралась не подать. Тоже улыбнулась в ответ – и вдруг ощутила, что подгибающиеся ноги почти не держат ее…

– Рано, выходит, поднялась, – заключила старуха. – Выздоравливай. Рана у тебя была б не опасная, да вот своим умом жить вздумала: погибели на пользу, тебе во вред… Могла б и кровь загнить, но обошлось.

– Сколько…

– Иди ложись! – недослушав, скомандовала старуха с решительностью воинской предводительницы. – Тебе еще в себя приходить долгонько надлежит. Отъедайся. Отсыпайся!

– Сколько времени я провалялась тут? – все же решилась Зиндра.

– Уже почти полторы луны…

– А, все демоны подземья! – девушка пошатнулась, но теперь она уже вновь ощущала себя воительницей, эорпатой. – Где моя одежда? Где мои сестры? Мой меч где? Где конь?

– Твое остается твоим. Конь на выпасе. Меч висит в капище. Скоро ты сможешь забрать все! – в голосе старухи скользнуло нечто – и Зиндра поняла: так говорят с малыми детишками, в общем-то, славными, но глупыми и нетерпеливыми. – Если захочешь, конечно…

– Где я могу увидеть вашего вождя? – перебила она хозяйку.

– Увидишь обязательно. Но сперва пройдем в дом: поешь, да и оденешься… К вождю нагишом не ходят!

Зиндра повиновалась.

Лекарка сквозь внутреннюю дверь провела ее в другую половину дома. Там возле очага несколько девок, от вовсе сопливых до невестинского возраста, лепили из коричневой глины плошки, а у дальней стены какая-то женщина немолодых лет, худая и сгорбленная, безостановочно сбивала масло деревянным пестом в глубокой чаше.

– Садись за стол. Я – Паса, – назвала себя хозяйка. – Паса, дочь Гасха. На-ка, давай ешь…

Она пододвинула ей по столу миску с вареным мясом.

Ага, ну хоть что-то ясно. Во всяком случае, по именам можно понять, в какой род ее сестры отвезли.

– А я Варка… – едва выговорив это, девушка вгрызлась в баранье ребро. Только сейчас она почувствовала, насколько голодна.

– Твою кличку в стае Аксианы мне знать не нужно! – неожиданно прикрикнула на нее хозяйка. – Тем более что я ее и так знаю. Об имени спрашиваю! Как тебя звали отец и мать?

– Зиндра, дочь Аграма и Аспы, – назвалась девушка, вдруг побагровев от смущения. – Да только вот они не смогут сказать тебе спасибо, почтенная…

– Понимаю… – старуха нахмурилась.

– Как твое здоровье и благополучие, почтенная Паса? – родовое вежество, с которым юнице надлежит обращаться к старшим, вспомнилось само собой.

– Хвала Табити и Папаю, благополучно в моем йере. Хватает и сена в стогах, и зерна в амбарах, и всякой съедобной травы, и камыша для очага. Ты лучше скажи вот что: сколько ты уже таскаешься с дочерью Парда? – осведомилась старуха.

– С кем?

– С Аксианой! – сказала как отрезала старая ведьма. – Вот уж имечком наградил ее отец! Это ж надо додуматься: сравнить родное детище с морем… Хотя ведь угадал – упертости и гордыни у нее со все Черное море. Старый Пард, конечно, тоже был не подарок… Так сколько?

– Третий год пошел…

– Многих своих схоронила?

– Се… семерых…

– Вот то-то и оно, – многозначительно хмыкнула старуха. – Ну да ладно, о таком не с хворыми да болезными говорить. А вот похвалю тебя, Искра, за то, что соблюла себя. Иные из ваших Лунных, – она широко осклабилась, ощерив единственный зуб, – кха, Дев… они не то что мужика, козла не пропустят.

Зиндра невольно вздрогнула: что, целительница не только рану ей заштопала, но и это проверила?

– Потому и решила сказать… – невозмутимо продолжала Паса. – Пока за тобой тут ходили да лечили, мне мой внук помогал, Гзарук ему имя. И вот понравилась ты ему, а он парень видный и неглупый… Кузнеца нашего подручный, да и сам уже, можно сказать, кузнец, полный мастер своего дела…

– Кузнец… – произнесла Зиндра вслух. Вот кто, значит, приходил вместе с Пасой… А потом вдруг ощутила, что вот-вот зардеется, будто и вправду бестолковая юница только что из родного йера. Выходит, этот неведомый ей внук-кузнец мало того что смотрел на ее нагое тело, так еще вдобавок хватал и ворочал ее, бесчувственную…

– Верно, запала ты ему в душу, – старуха с насмешкой покосилась на нее. – Так что спрашивал он у меня, можно ли Лунной Деве замуж… Понимаешь?

– Но я же сколотка, а вы тут… выходит, сарматского корня, так ведь? – едва успев договорить, Зиндра удивилась своим словам.

– Эх… – отчего-то вздохнула старуха. – В каких жилах какая кровь течет, одни боги знают, если и те не забыли. Сколько ваших женщин в прежние времена наши воины покрыли да в шатры к себе уволокли? Да и ваши мужи, небось, семя заронить в сарматскую пашенку не брезговали. Ты вот, к примеру, рыжая – стало быть, в нашу масть, коренные сколоты ведь все больше темные… Так как?

– Я… я подумаю… – огорошенно произнесла Зиндра. В этот миг она растерялась куда больше, чем даже перед битвой с ольвиополитами, когда увидела вокруг себя незнакомых лучниц, которых ей предстояло вести в бой.

– Ты подумай да соглашайся! – Паса, дочь Гасха, опять словно бы прикрикнула на нее. В сердцах стукнула по столешнице ладонью: звук был, как деревом по дереву. – Ведь там, в этой вашей лунной стае, вскорости пропадешь – на войне или баранов угоняя, все равно. А тут деток народишь… травам учить тебя стану и заговорам целебным. У меня три ученицы, да все не толковые… Чем плохо?

– Всем хорошо, – вынуждена была признать девушка.

– А то, – старуха вдруг печально вздохнула, – так и закопают тебя исколотой, порубанной да девкой нетронутой… Или того хуже, живую возьмут в полон. Что с такими, как ты, в полоне делают, знаешь?

– Знаю. Я… я подумаю, – повторила Зиндра. – А когда за мной сестры мои приехать обещались?

Говорит Гипсикратия

Потом я не раз думала, что в тот день сошла с пути, предназначенного мне Матерью Анахитой… Что она привела меня в это селение, дабы я осталась среди этих добрых работящих людей, сменив меч на подойник и иглу, а ремесло убийцы – на труд целительницы. Вышла бы замуж за внука старой Пасы, переняла бы ее лекарскую науку, а затем, может, и превзошла бы ее… Если б не померла, рожая пятого или восьмого ребенка, – ибо много женщин уходит к предкам, давая новую жизнь… И тогда сколько же людей, чья судьба пересеклась с моей, – от царей до рабов! – остались бы живы, а сколько умерли? И как бы изменилась их жизнь, а значит, и бытие этого мира? Оказалось бы это для мира и для меня лучше или хуже?

Наверно, этого мне уже не узнать. И никто не в силах дать ответ: ни самые мудрые эллинские философы, ни величайшие провидцы и маги иных земель, которые мне довелось повидать…

В тихую погоду Дан-Абра прекрасна. Нет слов, чтоб рассказать об этой могучей, полноводной, быстрой реке, о ее зеркальных разливах, отражающих безоблачное темно-голубое небо и ослепительное солнце юга.

Вдвойне красива Небесная Река там, где сливается с морем, которое иные из прибрежных жителей зовут Черным. Тихо шепчутся высокие камыши, перекликаясь с гибкими лозами тальника, с темной зеленью тополей, с мелкой листвой серебристой ивы, которая словно бы ловит густую синеву неба прозрачной и призрачной сетью теней. А как чист и легок воздух! Как красива сплошная стена зелени с яркими пятнами цветов! Жизнь так и кипит на этих цветущих берегах. Вот с шумом вылетает фазан и блещет на солнце радужными отливами бронзы, серебра и золота, вот лазурной искоркой стремительно режет воздух над самой водой зимородок, вот величаво парит курганный орел и белыми молниями мелькают чайки… Туры и тарпаны пьют из реки, и, воистину царь над царями, грозен, могуч, иногда по сию пору забредает в эти края лев, подстерегая в береговых зарослях кабана или оленя. А бывает – даже человека…

Зиндра жадно смотрела на все вокруг, как будто видела этот мир впервые. Жизнь вернулась в ее плоть и душу – и она вернулась к жизни, но иная, обновленная, чувствующая все тóки своего тела. Каждая травинка, каждая веточка словно шептала: «Вот я, я жива! И ты жива, сестра!»

– Навсегда бы здесь осталась! – подумала она вслух.

На берег выпорхнула стайка хохочущих девушек с венками на головах, и эти венки составляли единственную их одежду: они только что купались в Небесной Реке. Увидев Зиндру, девицы побежали к ней.

– Варка, ну что ты? Сходи искупайся тоже!

– Ох, какая тут благодать!

– Давай-давай, девочка, ступай в воду, чай, не из патоки слеплена, не растаешь!

– До чего славно!

Белозубые, веселые, легконогие, лучившиеся здоровьем и силой, словно – Зиндра вновь вспомнила рассказы Меланиппы – словно юные нимфы или йованские богини из тех времен, когда мир был молод, а бессмертные ходили рядом с людьми…

Зиндра горько улыбнулась: уж ей-то было слишком хорошо известно, насколько смертна каждая из них! И какая они «стайка», тоже было известно. Не стайка, а стая. Волчья.

На головах-то у них были цветочные венки, но в руках – оружие: у кого меч вместе с ножнами, у кого дротик… Сложили на краю берега, когда входили в реку, и сразу похватали снова, едва из воды выбежав. Может, для стороннего наблюдателя это и выглядело нелепо, но такие сторонние долго не живут. И в любом случае – нет сейчас здесь таких.

– Так что, идешь с нами или здесь будешь сидеть, пока листвой не обрастешь?

– Или пока твоя задница корни не пустит? – Хунара, как обычно, ко всяким нежностям не склонна была вовсе. Даже Аксиана, сейчас выглядевшая не старше всех остальных, посмотрела на нее с легким удивлением.

– Иду, девочки…

Все такой же веселой стайкой, будто лисички, а не волчицы, эорпаты пересекли заросшую косу – и вот оно, море, ровное, как луг, иссиня-зеленое. Здесь великая река впадает в него, отдавая собранные в северных лесах воды, и растворяется в чем-то еще более великом, чем она сама.

Девушки резвились в воде, плескались у берега, а некоторые даже рисковали отплывать от него и подальше, хотя плавали они большей частью плохо. Зиндра могла бы их всех многому научить, но ей до сих пор приходилось помнить о ране. Впрочем, когда она все же вошла в море, то сразу нырнула и показалась из воды столь далеко, что остальные сестры успели перепугаться…

(Анта сейчас наверняка плавала бы с ней наперегонки и ныряла ничуть не хуже, она ведь тоже выросла на реке… Но Анта сейчас гонит свой челн по совсем иным водам.)

Зиндра напрягла волю, как руку за миг до броска джерида, и заставила себя не думать об Анте.

Утомившись, растянулись на песке, слушая тихий шелест накатывающих волн. Легкий ветерок нежно касался тел. Бендида дремала, Меланиппа, обхватив колени, напевала что-то под нос. Только Аксиана и Хунара сидели словно бы в доспехах, хотя и были нагишом.

Впрочем, доспехи у всех были сложены неподалеку, а луки и копья – того ближе. Мигом расхватать можно, если вдруг кто чужой себе на беду появится.

Дымился костер, Бинка пекла на углях лепешки, а внизу, под углями, доходила запекаемая в глине цапля, подстреленная Саной.

Кони зашли в воду по бабки, принюхались. Странная вода – нельзя пить. И зачем только хозяйки в нее лезут?

Фанга отошла в заросли на берегу, видать, по малой надобности. Это правильно – незачем обижать духов моря лишний раз.

Но когда она как ошпаренная вылетела из кустов уже со стрелой на тетиве (даже по нужде с луком в руках отходила), все остальные подхватились мгновенно. Оружие у них в руках оказалось еще прежде, чем Фанга успела приблизиться.

– Что? Кто? Сколько их?

– Человек! Чужой! Качеева задница – мужчина!

– Один, что ли?

– Да.

– Тьфу. Чего ж ты несешься, как зайчонок от ястреба…

Впрочем, где один, там, может, и несколько. Быстро набросив одежду и вооружившись полностью, хоть прямо сейчас в битву, они двинулись туда, куда указала Фанга.