Ной Гордон - Доктор Коул

В то время она называла его Томми.

К сожалению, в ее палатах редко находилось больше одного-двух пациентов. Она была районным врачом, заинтересованным в карьере семейного врача, но в ее больнице не было соответствующего отделения. Это делало ее своего рода «на все руки мастером». Ее работа в больнице и медицинском институте требовала навыков разных специальностей. Она осматривала беременных, но роды принимали другие врачи. Также ей почти всегда приходилось направлять своих пациентов к хирургу, гастроэнтерологу или еще какому-нибудь специалисту. В большинстве случаев дальнейшим их лечением занимался соответствующий специалист или домашний доктор. Обычно пациенты обращались в больницу с проблемами, которые требовали использования новых технологий.

Однажды политическая оппозиция и чувство, что она может достичь большего, оживили ее работу в Лемюэль Грейс, но она надолго потеряла чувство удовлетворенности работой. Слишком много времени уходило на изучение и подписание страховых документов, специальных бланков для тех, кому может потребоваться кислород… Специальная длинная форма для этого, краткая форма для того, в двух экземплярах, в трех экземплярах, свои, отдельные формы для каждой страховой компании…

Она принимала больных быстро и с большой пользой для них. Безликие эксперты страховых компаний определили, сколько времени нужно потратить на одного пациента и сколько раз он мог обратиться к врачу, прежде чем его направляли на анализы, на рентген, на УЗИ, на МРТ. Эти процедуры нужны были для точного диагностирования, страховали ее от ошибки.

Часто она гадала, кем были эти люди, приходившие к ней. Какие процессы в их организме, практически скрытые от ее беглого осмотра, приводили к заболеваниям? Что с ними произойдет дальше? У нее не было ни времени, ни возможности относиться к ним как к людям, быть настоящим врачом.

В тот вечер она встретилась с Гвен Габлер в «Гимназиуме Алекса», модном и дорогом клубе здоровья на Кенмор-сквер. Гвен была сокурсницей и лучшей подругой Р. Дж. Она работала гинекологом в клинике планирования семьи. Веселый нрав и острый язык скрывали от окружающих ее трудное положение. У нее было двое детей, муж работал брокером по недвижимости, и сейчас для него наступили тяжелые времена. Еще у нее был перегруженный график работы, разбитые идеалы и депрессия. Они с Р. Дж. приходили в этот клуб дважды в неделю, чтобы наказать себя аэробикой, заставить глупые желания выйти из организма с потом в сауне, вымочить глупые сожаления в горячей ванне, выпить в кафе бокал вина и посплетничать на медицинские темы.

Их любимой забавой было наблюдать за мужчинами, приходящими в клуб, и оценивать их по внешнему виду. Р. Дж. обнаружила, что ее больше интересуют мужчины с интеллигентными чертами лица. Гвен больше нравились их животные качества. Она восхищалась владельцем клуба, греком с золотистой кожей Александером Манакосом. Для Гвен не составляло труда помечтать о романе с мускулистым, душевным аполлоном, а потом вернуться домой к Филу, близорукому коренастому мужу, которого она очень ценила. Р. Дж. возвращалась домой и засыпала, листая медицинские журналы.

Со стороны казалось, что они с Томом осуществили американскую мечту. У них была профессия, приносящая хороший доход, красивый дом, а также фермерский домик в Беркширских горах, в который они наведывались изредка по выходным и во время отпуска. Но их брак превратился в прах. Она пыталась убедить себя, что все изменилось бы, будь у них ребенок. Ирония судьбы заключалась в том, что врач, занимавшаяся бесплодием, многие годы сама не могла забеременеть. Том сделал анализ спермы, она тоже сдала несколько тестов. Не было найдено никаких признаков бесплодия, и они быстро вернулись в водоворот рабочей рутины. Постепенно они отдалились друг от друга. Если бы их чувства были сильнее, они решились бы на искусственное осеменение, экстракорпоральное оплодотворение или усыновление. Но теперь ни его, ни ее это не интересовало.

Очень давно Р. Дж. поняла две вещи: что она вышла замуж за ненадежного мужчину и что он встречается с другими женщинами.

Р. Дж. знала, что Том был так же удивлен, как и все остальные, когда Элизабет Салливан вернулась в его жизнь. Они с Беттс прожили вместе два года в Коламбусе, штат Огайо, когда еще были очень молоды. В то время ее звали Элизабет Боссард. Судя по тому, что Р. Дж. слышала от Тома, и по тому, как он о ней отзывался, он очень любил ее, но она бросила его, когда встретила Брайана Салливана.

Она вышла за Салливана и переехала в Нидерланды, в Гаагу, где он работал руководителем маркетингового отдела компании IBM. Несколько лет спустя его перевели в Париж, а еще через девять лет он умер от сердечного приступа. К тому времени Элизабет опубликовала несколько мистических романов и у нее появилось множество преданных читателей. Главный герой ее книг был программистом, который по долгу службы вынужден был много путешествовать. Действие каждой книги происходило в новой стране. Она ехала туда, куда вели ее книги, живя год-два в стране, о которой писала.

Том увидел некролог Брайана Салливана в «Нью-Йорк Таймс» и написал Беттс письмо с соболезнованиями, на которое она ответила. Кроме этого она больше никак с ним не общалась, даже не посылала открыток. Том о ней почти не вспоминал все эти годы, пока однажды она не позвонила и не сказала, что у нее рак.

— Я консультировалась с докторами в Испании и Германии, и мне известно, что он прогрессирует. Я решила вернуться домой. Берлинский доктор предложил поехать в Нью-Йорк в больницу Слоан-Кеттеринг, но я знаю, что ты работаешь в Бостоне, и потому приехала сюда.

Том понимал, на что она намекает. У Элизабет тоже не было детей. Ее отец погиб в автокатастрофе, когда ей было восемь лет, а мать умерла четырьмя годами позже от рака, который теперь убивал саму Элизабет. Ее вырастила единственная сестра отца, в старости ставшая инвалидом и жившая теперь в частном доме престарелых в Кливленде. Больше Элизабет не к кому было обратиться.

— Мне так плохо, — сказал он Р. Дж.

— Конечно, тебе плохо.

Проблема была явно не по плечу специалисту по общей хирургии. Том и Р. Дж. обсудили случай Элизабет, пытаясь найти выход. Они уже давно так не говорили, по душам. Потом Том организовал для Элизабет прием в институте онкологии Дана-Фарбер. Он поговорил с Говардом Фишером после того, как ее обследовали.

— Карцинома сильно распространилась, — сказал Фишер. — Правда, я видел пациентов и на более серьезных стадиях заболевания, у которых начиналась ремиссия, но вы же понимаете, что я не очень на это надеюсь.

— Я понимаю, — ответил Том, и онколог назначил Беттс лечение, сочетающее облучение и химиотерапию.

Элизабет сразу же понравилась Р. Дж. Бывшая любовь ее мужа оказалась со вкусом одетой круглолицей женщиной, которая выглядела слегка полной для своего возраста. Она не собиралась сдаваться. Она была бойцом. Р. Дж. помогла ей найти квартиру с одной спальней на Массачусетс-авеню, и они с Томом часто навещали ее, не как врачи, а как друзья.

Р. Дж. повела ее на балет «Спящая красавица», а потом на первый осенний симфонический концерт, отдав ей свое место в седьмом ряду партера.

— У тебя только один билет?

— Том не ходит на такие мероприятия. У нас разные интересы. Он любит хоккей, а я нет, — ответила Р. Дж., и Элизабет задумчиво кивнула и заметила, что ей понравилось, как дирижировал Сэйдзи Одзава.

— Следующим летом будет выступать оркестр «Бостон Попс». Тебе должно понравиться. Люди сидят за маленькими столиками, потягивая шампанское и лимонад, и слушают музыку. Очень gemütlich[1].

— Нам пора, — сказала Беттс.

Послушать «Бостон Попс» ей было не суждено. В начале зимы болезнь начала прогрессировать. Она прожила на Массачусетс-авеню всего семь недель. В больнице Миддлсекс Мемориал ей выделили частную палату на этаже для важных персон и усилили радиационное лечение. Очень скоро у нее выпали все волосы, она начала худеть.

Она была такой чувствительной, такой спокойной.

— Знаешь, получилась бы очень интересная книга, — сказала она Р. Дж. — Только у меня нет сил ее писать.

Между двумя женщинами возникла приязнь, но однажды поздно ночью, когда они втроем сидели в ее палате, Беттс посмотрела именно на Тома.

— Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал. Поклянись, что не позволишь мне страдать.

— Клянусь, — почти торжественно произнес он.

Элизабет хотела пересмотреть завещание и составить документ, в котором она отказывается от того, чтобы ее жизнь поддерживалась искусственно с помощью специального оборудования или препаратов. Она попросила Р. Дж. найти ей адвоката, и та пригласила Сюзанну Лорентц из конторы «Вигодер, Грант и Берлоу», в которой она когда-то сама работала непродолжительное время.

Пару вечеров спустя Р. Дж. вернулась с работы, когда Том уже поставил машину в гараж, и обнаружила, что он сидит на кухне, пьет пиво и смотрит телевизор.

— Привет. Тебе звонила эта Лорентц? — спросил он, выключив телевизор.

— Привет. Сюзанна? Нет, не звонила.

— Она позвонила мне. Она хочет, чтобы я стал агентом Беттс по медицинскому уходу. Но я не могу. Я и так ее лечащий врач, потому может возникнуть коллизия, верно?

— Да, может.

— Ты возьмешься за это? Станешь агентом?

Он немного располнел, и казалось, что не высыпается. На его рубашке она заметила хлебные крошки. Ей было грустно, что важная часть его жизни вот-вот должна умереть.

— Да, я не против.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — ответила она, пошла в спальню и легла спать.

Максу Роузману предстоял долгий период восстановления, потому он решил уйти на пенсию. Сидни Рингголд ничего не говорил Р. Дж. по поводу давешнего предложения и не делал никаких официальных заявлений. Однажды к ней подошла улыбающаяся Тесса. Она не сказала, откуда получила эту информацию, но Р. Дж. готова была поклясться, что ей разболтала Бесс Харрисон, секретарша Роузмана.

— Ходят слухи, что ты в числе претендентов на место Роузмана, — сообщила она. — Ура! Я думаю, у тебя есть все шансы. Ты сможешь сделать карьеру. Кем ты хочешь стать? Деканом в медицинском институте или директором больницы? Ты же не забудешь о бедняжке Тессе, верно?

— Перестань, Тесса. Я не получу это место. Но о тебе я не забуду. Ты же знаешь так много сплетен и носишь мне по утрам кофе, глупышка.

Она часто слышала об этом от разных сотрудников. То и дело кто-нибудь подходил к ней и с заговорщицким видом сообщал, что миру известно об этой новости. Она не удивлялась. Она не знала, хочет ли эту должность и сможет ли принять ее.

Вскоре Элизабет так похудела, что Р. Дж. смогла представить, как она выглядела в молодости, когда жила с Томом. Ее глаза казались больше, кожа стала почти прозрачной. Р. Дж. знала, что она на краю.

Между ними существовала странная близость, усталость от мира. Они стали почти как сестры. Отчасти виной тому были воспоминания об одном партнере. Р. Дж. не могла представить Тома в постели Элизабет. Интересно, тогда он был таким же хорошим любовником? Он так же нежно гладил ее ягодицы и целовал пупок? Вероятно, у Элизабет возникали подобные мысли, когда она видела Р. Дж., однако в них не было ревности. Женщины были близки. Несмотря на тяжелую болезнь, Элизабет была очень чувствительной и проницательной.

— Вы с Томом собираетесь разойтись? — спросила она однажды, когда Р. Дж. заехала к ней по дороге домой.

— Да. Думаю, очень скоро.

Элизабет кивнула.

— Мне очень жаль, — прошептала она, найдя в себе силы для утешения. По всей видимости, она не была удивлена. Жаль, что они не познакомились раньше.

Они стали бы прекрасными подругами.

Четверги.

Когда Р. Дж. была моложе, ей было проще. Теперь же казалось, что у нее остались только четверги.

Она любила младенцев, потому ей не доставляло никакой радости делать аборты. Это было отвратительно и грязно, некоторые коллеги не одобряли ее занятие. К тому же Тома пугали возможные последствия этой работы для их репутации.

В Америке шла настоящая война из-за абортов. Многие доктора вынуждены были увольняться из-за отвратительных угроз организаций, выступающих против абортов. Р. Дж. считала, что женщина имеет право принимать решение относительно собственного тела, потому каждый четверг утром она ехала на Джамайка-плейн и заходила в клинику с черного хода, избегая демонстрантов с плакатами, распятиями и эмбрионами в банках.