Ной Гордон - Доктор Коул

В последний четверг февраля она подъехала к клинике. Дорожка была расчищена от снега Ральфом Айелло, который жил по соседству и зарабатывал тем, что расчищал территорию вокруг клиники. Его же собственный двор был засыпан глубоким свежим снегом. Задний двор клиники находился с другой стороны ворот. От него шла узкая дорожка к черному ходу.

Р. Дж. всегда старалась быстро попасть в здание, опасаясь, что демонстранты могут обогнуть его и увидеть, как она заходит в клинику. Она злилась и почему-то стыдилась того, что ей приходится проникать на работу тайком.

В тот четверг со стороны главного входа не доносилось никаких звуков — ни криков, ни проклятий, но Р. Дж. была очень озабочена. По дороге в клинику она заехала к Элизабет Салливан.

Элизабет уже потеряла всякую надежду и вступила в царство непрерывной боли. Кнопка, которую ей позволяли нажимать для того, чтобы в кровь впрыскивались необходимые препараты, была бесполезна практически с самого начала. Когда она приходила в сознание, то испытывала такие страдания, что Говарду Фишеру пришлось назначить ей лошадиные дозы морфия.

Она спала без движения.

— Привет, Беттс, — громко поздоровалась Р. Дж.

Она приложила два пальца к теплой пульсирующей шее Элизабет. Спустя мгновение, почти против своей воли, она взяла ее за руку. Каким-то образом Р. Дж. почувствовала, что в Беттс осталось очень мало жизненных сил и этот запас потихоньку улетучивается.

— Ах, Элизабет. Мне очень жаль.

Губы Элизабет дрогнули. Р. Дж. наклонилась, пытаясь расслышать, что хочет сказать подруга.

— …зеленую. Возьми зеленую.

Р. Дж. рассказала об этом одной из медсестер, Беверли Мартин.

— Бог любит ее, — сказала медсестра. — Обычно она никогда не просыпается настолько, чтобы говорить.

В ту неделю, казалось, мир сошел с ума. Ночью кто-то поджег клинику абортов в Нью-Йорке. То же нездоровое поветрие обнаружилось и в Бостоне. Массовые демонстрации осадили две клиники в Бруклине. Одна из этих клиник принадлежала компании «Планирование семьи», а другая — компании «Претерм». Это вызвало паузу в обслуживании клиентов, вмешательство полиции и массовые аресты. Предполагали, что клиника на Джамайка-плейн должна стать следующей.

Гвен Габлер пила кофе в ординаторской. Она была на удивление молчалива.

— Что случилось?

Гвен поставила чашку на стол и потянулась к сумочке, достала из нее сложенный вдвое листок. Когда Р. Дж. взяла его, то увидела, что это листовка, стилизованная под полицейские объявления о розыске преступников, какие обычно вывешивают на почте. Там было имя Гвен, ее адрес, фотография, расписание работы. Было написано, что она оставила прибыльную практику во Фрамингэме, «чтобы разбогатеть на абортах». Также указывалось ее преступление: убийство младенцев.

— Там только нет приписки «живым или мертвым», — горько произнесла Гвен.

— Они и про Леса сделали подобную листовку? — Лешек Устинович двадцать шесть лет проработал гинекологом в Ньютоне, прежде чем присоединиться к их коллективу. Он и Гвен были единственными врачами, работавшими в клинике полный день.

— Нет, козлом отпущения здесь сделали меня, хотя, я так понимаю, в больнице Диконесс подобной чести удостоился Уолтер Хёрст.

— Что ты собираешься с этим делать?

Гвен разорвала листовку пополам, потом еще раз и выбросила обрывки в корзину для мусора. Она поцеловала кончики пальцев и нежно похлопала Р. Дж. по щеке.

— Они не смогут выжить нас отсюда, если мы этого не позволим.

Р. Дж. допила кофе, одолеваемая грустными мыслями. Она работала в клинике уже два года. Лес Устинович, отличный наставник с огромным жизненным опытом, учил ее правильному прерыванию беременности. Если все делать четко и правильно, то оно было абсолютно безопасным, потому она очень старалась всегда делать все правильно. Однако каждый четверг она была так напряжена, будто ей предстояла сложная операция на головном мозге.

Она вздохнула, выбросила бумажный стаканчик, встала и пошла работать.

На следующее утро в больнице Тесса торжествующе взглянула на нее, протягивая рогалик и кофе.

— Дело близится к развязке. Все серьезно. Говорят, доктор Рингголд отобрал четырех претендентов и ты среди них.

Р. Дж. откусила кусочек рогалика.

— А кто остальные три? — не сдержавшись, спросила она.

— Пока не знаю. Я только знаю, что все они очень серьезные кандидаты. — Тесса покосилась на нее. — Ты знаешь, что женщина никогда не занимала эту должность?

Р. Дж. невесело улыбнулась. Это давление было ей неприятно, тем более что оно исходило от ее собственной секретарши.

— Это же не удивительно, верно?

— Верно, — согласилась Тесса.

В тот день Р. Дж. встретила Сидни перед административным корпусом больницы.

— Привет, — сказал он.

— И тебе привет.

— Ты уже что-нибудь решила по поводу моего вопроса?

Она заколебалась. По правде говоря, она старалась не думать об этом. Но это было несправедливо по отношению к Сидни.

— Нет, еще нет. Но я скоро приму решение.

Он кивнул.

— Ты знаешь, что делает любая больница в этом городе, когда им нужен человек для руководящей должности? Они ищут кандидата, который уже привлек их внимание как кабинетный ученый. Им нужен тот, кто опубликовал достаточное количество работ.

— Как молодой Сидни Рингголд с работами по снижению веса и кровяного давления…

— Да, как когда-то молодой и горячий Сидни Рингголд. Именно исследования принесли мне эту должность, — согласился он. — Это так же логично, как то, что комитеты, ищущие президента для колледжа, в первую очередь обращают внимание на блестящих преподавателей. И вот ты. Ты опубликовала несколько работ и заставила о себе говорить, но ты врач, а не кабинетный ученый. Лично я считаю, что давно пора назначить моим заместителем настоящего врача, работающего с людьми, однако мне нужно, чтобы это одобрил коллектив и медицинское сообщество. Потому, если такой человек, как ты, далекий от исследований, собирается стать моим заместителем, необходимо отразить в твоем резюме столько профессионализма, сколько вообще возможно.

Она улыбнулась ему, уверенная в его дружбе.

— Я все понимаю, Сидни. Я скоро сообщу тебе решение по поводу комитета по публикациям.

— Спасибо, доктор Коул. Удачных выходных, Р. Дж.

— И тебе, доктор Рингголд.

С моря пришла гроза, сопровождаемая приятным теплым ветром. Она обильно полила Бостон и Кембридж дождем, смывая поздний снег. Кругом стояли лужи, а канавы были полны воды.

Пришла суббота. Р. Дж. лежала в постели и размышляла, прислушиваясь к шуму дождя. Ей не нравилось собственное мрачное настроение. Она понимала, что оно может повлиять на ее решение.

Она была не против стать преемницей Макса, но ей не нравилось текущее положение ее дел. Она не хотела огорчать Сидни, ведь он давал ей столько возможностей, сколько не дал бы ни один другой мужчина на его месте.

Она вспомнила выражение лица Тессы, когда та говорила, что ни одна женщина еще не занимала эту должность.

В конце концов она вылезла из постели, надела старый спортивный костюм, ветровку, потрепанные кроссовки и бейсболку, потуже натянув ее на голову. Не успела она пробежать и двадцати метров, как кроссовки промокли. Несмотря на оттепель, в Массачусетсе все еще была зима. Р. Дж. пробрала дрожь, но, пробежав немного, она согрелась. Она собиралась добежать до Мемориал-драйв, а потом обратно, но ей было так хорошо, что она понеслась вдоль замерзшей реки Чарльз, глядя, как дождь барабанит по льду, пока не ощутила усталость. Пока она бежала назад, ее дважды забрызгали грязью проезжающие мимо машины, но это едва ли имело значение. Она и так была вся мокрая, как после купания. Войдя через задние двери, она сбросила мокрую одежду на кафельный пол в кухне, вытерлась посудным полотенцем, чтобы не накапать на ковер по дороге в душевую. Она очень долго стояла под тугой струей горячей воды, пока зеркало в ванной не запотело. Выбравшись из душевой кабины, она тщательно вытерлась.

Одеваясь, она подумала, что, пожалуй, примет предложение Сидни и возглавит комитет по публикациям. Но она не собирается что-то менять в расписании. Четверги останутся четвергами.

Надев белье и майку, она схватила сотовый телефон и набрала его домашний номер.

— Это Р. Дж., — сказала она, когда он снял трубку. — Я не была уверена, что застану тебя дома. — У семьи Рингголдов был пляжный домик на острове Мартас-Винъярд, и Глория Рингголд настаивала на том, чтобы они проводили там выходные как можно чаще.

— Да, погода неудачная, — сказал доктор Рингголд. — Мы застряли здесь на все выходные. Нужно быть дураком, чтобы выходить из дому в такой день.

Р. Дж. опустила крышку унитаза и села, рассмеявшись.

— Ты абсолютно прав, Сидни, — сказала она.

Во вторник она читала лекцию о предотвращении заболеваний и повреждений, вызванных халатностью и непрофессиональными действиями медицинского персонала. Ей было приятно, что почти два часа они со студентами увлеченно обсуждали все стороны вопроса. Некоторые студенты все еще свято верили, что в институте их научат быть непогрешимыми богами врачевания. Им очень не нравилось обсуждение тех случаев, когда, пытаясь помочь, врачи наносили пациентам вред или увечья. Но большинство студентов знало о том, в какое время и в каком обществе они живут, и понимало, что бурно развивающиеся технологии не отменили человеческую способность совершать ошибки. Им было очень важно знать о ситуациях, которые могут привести к травмированию и смерти пациента и вынудить раскошелиться на выплаты по судебным искам.

Хорошая группа. Возвращаясь в больницу, она подумала, что у нее все не так уж плохо.

Она пробыла в кабинете всего несколько минут, когда Тесса сообщила, что ей звонит Том.

— Р. Дж.? Сегодня утром Элизабет ушла.

— Ох, Том…

— Да. Она больше не мучится.

— Я знаю. Это хорошо, Том.

Она поняла, что ему плохо, и от этой мысли ей тоже стало не по себе. Это ее удивило. То, что она к нему чувствовала, уже не было пламенем страстей, а лишь искрой былых эмоций. Возможно, ему нужно было чье-то присутствие.

— Послушай… Хочешь, пообедаем где-нибудь? — внезапно предложила она. — Может, поедем в Норт-Энд?

— Нет, я… — Казалось, он смущен. — Честно говоря, у меня сегодня есть одно важное дело.

Р. Дж. с сожалением подумала, что наверняка речь идет о встрече с женщиной. Она поблагодарила его за то, что позвонил, и вернулась к работе.

Под вечер ей позвонила одна из его сотрудниц.

— Доктор Коул? Это Синди Уолпер. Доктор Кендрикс просил передать, что сегодня дома ночевать не будет. Ему пришлось поехать в Вустер на консультацию.

— Спасибо за звонок, — поблагодарила Р. Дж.

В субботу утром Том предложил позавтракать на Гарвард-сквер. Это ее удивило. Обычно по субботам он совершал обход в больнице Миддлсекс Мемориал, где работал внештатным хирургом, потом у него был теннис и обед в клубе.

Он очень тщательно намазал кусочек хлеба маслом и сказал:

— В Миддлсексе против меня начато расследование о врачебной халатности.

— Кто инициатор?

— Медсестра, которая ухаживала за Беттс. Беверли Мартин.

— Да. Я помню ее. Но почему?..

— Она заявила, что я назначил Беттс слишком большую дозу морфия, что привело к ее смерти.

— Ох, Том…

Он кивнул.

— Что теперь будет?

— Ее отчет будет рассматриваться на собрании комитета больницы по медицинским несчастным случаям.

Мимо прошла официантка, и Том попросил ее принести еще кофе.

— Это не такое уж серьезное дело. Я уверен в этом. Но я хотел сам рассказать тебе о нем, прежде чем ты услышишь это от кого-нибудь другого, — сказал он.

В понедельник, согласно последнему желанию Элизабет Салливан, ее тело было кремировано. Том, Р. Дж. и Сюзанна Лорентц отправились в похоронное бюро, где Сюзанна как душеприказчица получила квадратную серую коробку с прахом.

Они поехали на обед в «Ритц», и Сюзанна прочла им завещание Беттс, пока они ели салат. Беттс оставила то, что Сюзанна назвала «значительным имуществом», на содержание тети, миссис Сэлли Франсес Боссард, пациентки лютеранского приюта для престарелых и немощных в Кливленде, штат Огайо.

Оставшиеся после кончины миссис Боссард средства Элизабет распорядилась передать в Американское общество по изучению рака. Дорогому другу Тому Кендриксу она завещала, как она надеялась, хорошие воспоминания и аудиокассету, на которой они дуэтом поют песню «Строберри Филдз» группы «Битлз». Новой и дорогой подруге доктору Роберте Дж. Коул Элизабет оставила серебряный кофейный сервиз французской работы на шесть персон, выполненный неизвестным серебряных дел мастером восемнадцатого века. Сервиз и кассета хранились в Антверпене вместе с другими вещами, в основном мебелью и картинами, которые будут проданы. Вырученные деньги также должны быть переданы на оплату лечения Сэлли Франсес Боссард.