– Спаси бог вас, братья! – обратился тот ко всем присутствующим.

– С чем пожаловал, Высокопреосвященнейший Владыко? – без особых церемоний мрачно взглянул на него Великий государь.

– Вести, государь, для тебя и церкви нашей архиважные, – встревоженным голосом отозвался митрополит. – В келье твоей, Великий государь, перемолвиться бы.

– Сто раз уже говаривал! Нет у меня секретов от преданных мне братьев. Говори здесь немедля! – рявкнул на него царь.

– Как прикажешь, Великий государь, – недовольно оглядел находившихся в трапезной людей митрополит. – Примчался сюда доложить тебе скорее, что еретик Феодосий Косой бежал из затвора.

– Как – бежал?! – поразился Великий государь и повернулся к Малюте Скуратову. – Ты же сказал, что из того монастыря невозможно бежать?!

– Измена, государь, – пожал плечами тот. – С того каменного мешка, где он сидел, бежать можно только если кто поможет.

– Так срочно объявить в розыск, отловить и доставить в Москву! Ты сам его и казнишь на моих глазах, – яростно сверкая глазами, объявил ему Великий государь. – И тех, кто помог ему в побеге – казнить.

– С превеликим удовольствием, – хищно ощерился Малюта Скуратов и, поднявшись со своего места, быстро направился к выходу.

– Что там ещё у тебя? – опять с недовольной интонацией спросил Великий государь.

– Это всё, что заставило меня придти к тебе в такое время, Великий государь, – с хмурым выражением лица поклонился ему митрополит Филипп.

– Тогда более тебя не задерживаю, – кивнул ему царь, но тут же, словно, что-то вспомнив, окликнул его: – Погоди-ка, Высокопреосвященнейший Владыко. Что там с розыском татей, что послушниц и сестру в Девичьем монастыре погубили? А то дьяк Лаврентий ко мне уже третий день носа не кажет.

– Вчера только с ним виделся. Он уверил меня, что розыск идёт самым быстрым способом. Что есть у него там большой мастер этого дела и что на поимку преступника ему нужно будет всего-то пара-другая дней.

– Вот как! Ну-ну, дьяк Лаврентий слов на ветер не бросает. Так что, Васька, скоро сам сможешь обидчику своего кума все жилы повыдёргивать, да заместо верёвок на шее завязать, – обернулся Великий государь к своему стольнику. Тот улыбнулся, кивнул и негромко ответил:

– Обязательно так и сделаю, Великий государь.

Он поправил перед царём тарелку и кинул быстрый взгляд на митрополита Филиппа. Затем сделал шаг назад, что-то шепнул на ухо своему помощнику Игнатке и вышел в боковую дверь из трапезной.


Спустя три часа неприметная закрытая повозка остановилась около ворот подворья на Девичьем поле, и хмурый дьяк Лаврентий кивнул своему ратнику. Тот выскочил из повозки и, спустя короткое время в проёме двери появилась женская фигура.

– Быстро садись и внимательно слушай меня, – фальцетом рявкнул дьяк, плотно прикрывая за ней дверцу повозки. – Всё очень плохо. Час с лишним назад у меня был сам Васька Хомутов. Ты должна его знать – это стольничий Великого государя. Он пытался всяческими увещеваниями узнать у меня, кто именно занимается сыском по убийствам послушниц и племянницы его кума – сестры Агафьи… Я его хорошо знаю! Это ещё тот прощелыга!.. Вздумал меня обойти, да сам потом принести Великому государю приятное известие, когда Ратмир закончит сыск. И получить за это царскую благодарность. Но одного он не знает, что наш скоморох, я уверен, совсем не тот за кого он себя выдаёт. Только у меня нет верных доказательств и пытать его сейчас мне никак несподручно. А он, недоносок, слишком хитёр и увёртлив. Мои люди так и не смогли отследить все его пути и знакомства. Того, что они нашли на него – мало. Поэтому вся надежда только на тебя. Что хочешь, делай – примени все ваши бабские хитрости, одурмань чем хочешь, утопи его в плотских утехах, выполни все его желания, но только сегодня же разговори его. Выведай всё, что у него связано с Италией. Он же сам говорил при тебе, что рос с малолетства в этом проклятом католическом вертепе. Любые имена, города – всё запоминай и бегом с докладом ко мне… Я первым должен донести до государя имя убийцы послушниц Девичьего монастыря. И только от меня он должен узнать, что это я поймал иезуитского шпиона. Я уже столько сил и времени потратил на всё это, что готов сам прямо сейчас перегрызть глотку выскочке Ваське Хомутову… И только ты можешь мне помочь в этом архиважном для меня деле! – возбуждённо воскликнул он, сверкая глазами на свою собеседницу. – Иди, действуй. Озолочу потом! Но, смотри! Если загубишь мне эту задумку – берегись! Не пощажу, не посмотрю ни на какие былые заслуги! Всё! Пошла бегом исполнять! – дьяк Лаврентий как клешнями вцепился в женское плечо и вытолкнул женщину из повозки. Рукавом богато расшитого кафтана утёр взмокший лоб и, стукнув кулаком в крышу повозки, громко зазвенел тоненьким фальцетом: – Пошёл!

– Но-о, милая! – протяжно крикнул в свою очередь возница, раздался щелчок кнута и повозка, скрипнув и покачиваясь, стала набирать ход.


Глава 12


– Полегчало ли тебе, матушка Евникия? – Ратмир выжидательно посмотрел на облокотившуюся на пышные подушки игуменью. Та устало посмотрела на него и благодарно улыбнулась: – Спаси Бог тебя, Ратмир! Вовремя ты пришёл. А то сердце у меня словно щипцами сжало и вздохнуть не было мочи… А сейчас хорошо, покойно…

– Вот здесь я положила всё, что ты просил, Ратмир, – обернулась к ним, стоявшая у небольшого стола у окна послушница Марфа. Сидевший в углу кельи на медвежьей полости певчий Никитка, по-детски улыбаясь, посмотрел на послушницу.

– Вот и ладно. Зато всё под рукой будет: и капли, и пастилки… – тоже улыбнулся ей скоморох и тут же перевёл озабоченный взгляд на игуменью: – Просьба у меня к тебе, матушка.

– Говори. Что в моих силах – всё исполню, – с готовностью кивнула та.

– Очень мне нужно сейчас уйти по одному важному для меня делу, – указательным пальцем Ратмир потёр переносицу.

– Так и иди, не беспокойся. Мне уже полегчало…

– Да не о том я беспокоюсь, матушка Евникия. За Никитку. С собой я его не могу взять. А оставить его сейчас без присмотра – значит подвергнуть большой опасности.

В этот момент в дверь кельи тихо постучали и Марфа, выглянув, тихо прошептала:

– Там отче Павел с лекарем.

– Пусть входят, – кивнул Ратмир и вновь посмотрел на игуменью.

– Так оставь Никитку пока здесь, – вздохнула она. – Побудет в моей келье до твоего возвращения.

– Благодарю, матушка. Так будет надёжней. А я постараюсь побыстрее управиться, – одобрительно махнул рукой скоморох, внимательно разглядывая вошедшего в келью лекаря. Убедившись, что тот вполне уверенно и со знанием дела приступил к осмотру больной, он направился к выходу.

– По делам спешишь, Ратмир? Скоро ли тебя ждать обратно? – доверительно спросил у него стоявший у дверей кельи схимонах Павел.

– Как управлюсь, так и вернусь тотчас же, – кивнул ему Ратмир.

– А где тебя искать, Ратмир, если вдруг понадобишься? – неожиданно вслед ему послышался ещё слабый голос игуменьи. – Всяко же может случиться…

Ратмир приостановился у двери, оглянулся на матушку Евникию и нехотя ответил:

– Там я буду, у озера. Марфу пошли, если что… Она знает, – и вышел из кельи.

– Как там, Арчибальд Борисович? Что-то нужно для матушки игуменьи? – с озабоченным видом подошёл к доктору схимонах Павел.

– Уже всё хорошо, – с лёгким английским акцентом ответил невысокий, кругленький, румяный мужчина с седыми бакенбардами и деревянной трубочкой в руке. – Лежать и лежать, и покой. Ну и, конечно, хорошая пища. У вас, сударыня, упадок сил и сильная возбудимость сердца. Тот, кто вам дал выпить этих капель – поступил очень правильно. Настойка валерианы очень хорошо помогает успокоить возбуждённое сердце.

– Тогда и я отлучусь на короткое время. Марфа, присмотри за матушкой и за Никиткой. Я скоро вернусь и тотчас же заплачу вам, Арчибальд Борисович и отправлю вас домой на повозке, – уже в дверях схимонах Павел обратился к доктору. Он торопливо спустился по ступенькам терема игуменьи и быстрым шагом направился к конюшне. Там он сел в повозку и велел быстрее доставить его к своему дому, что находился за забором монастыря. На повороте дороги, ведшей к его хозяйству, схимонах Павел посмотрел в сторону располагавшегося почти у леса озера и подслеповатыми глазами разглядел силуэт всадника, скакавшего в ту сторону.

На озере было безветренно и спокойно. В лучах солнца весело поблёскивала на поверхности озера лёгкая рябь от рассекавших по его зеркальной глади уток с подросшими птенцами. Они громко крякали и хлопали крыльями. В летнем знойном воздухе стоял непрерывный тихий гул от летавших повсюду пчёл, ос, стрекоз. То тут, то там слышалось низкое гудение шмелей. Лёгкие разноцветные бабочки, радуя глаз, порхали с цветка на цветок. Весёлый, птичий гомон раздавался из прибрежных кустарников. Далеко в небе над Девичьем полем кружил в медленном, величавом полёте орёл…

На уже привычном месте под раскидистым кустарником сидела на чистенькой, разноцветной подстилке Ольга. На ней было кисейное воздушное бледно-розовое платье с ажурным кружевом по низу и ярко-красная душегрея на ленточках. Густые волосы были перехвачены красной атласной лентой. Она нервно покусывала губы, облизывала их острым язычком и озабоченно поглядывала в сторону дороги…

На противоположной стороне озера, затаившись в кустарнике, сидел, прислонившись к стволу дерева, незнакомый молодой мужчина в косоворотке и тёмном кафтане и, пожёвывая зубами травинку, спокойно поглядывал в сторону девушки.

Неожиданно послышался приближавшийся топот копыт. Ольга насторожилась и ещё сильнее принялась жевать свои губы до пунцового цвета. Затем облизнула их язычком и с улыбкой уставилась в сторону дороги. Внезапно лицо её вытянулось, и улыбка тут же сошла с сочных, ярких губ – на пригорке показалась Мирослава верхом на гнедом коне. К седлу её коня был приторочен свёрнутый в рулон мужской кафтан.

– Вот так встреча! – почти спокойным голосом произнесла Мирослава. Казалось, что она не сильно была удивлена встречей с девушкой. – Что, не прискакал ещё добрый молодец? Или я рановато объявилась?

– Кхм… – только и смогла выдавить из себя ошарашенная Ольга, не сводя с женщины изумлённого взгляда. Но быстро придя в себя, она пожала плечами и по-детски беззащитно улыбнулась: – О чём вы, тётушка?

– Змея подколодная тебе тётушка. А я для тебя – Мирослава Авдеевна. И нечего мне здесь дурочку из себя разыгрывать, – грубо ответила ей женщина и направила коня прямо на сидевшую под кустом Ольгу.

Мужчина, сидевший на противоположном берегу озера, оторвал спину от дерева и, вытянув шею, стал внимательно следить за происходящим на том берегу.

– Ой, что же вы делаете, Мирослава Авдеевна?! – жалобно воскликнула девушка, закрываясь обеими рукам от нависшей над ней большой лошадиной морды. – Я же боюсь! Что я вам плохого сделала?

– И ты ещё спрашиваешь?! – грозно сдвинула брови Мирослава. – Ты – малолетняя потаскушка!

– За что вы меня так называете? – заплакала Ольга, прикрыв лицо руками. – Что я вам плохого сделала? – жалобно повторила она, продолжая отчаянно рыдать.

– За то, что ты, гадина малолетняя, посмела на чужого мужика позариться. Да он же тебе в отцы годится! Что тебе среди сверстников ухажёров не хватает? И, вообще, откуда ты здесь взялась на мою голову?! Никогда мне бабка твоя, Анна Дмитриевна, не говорила мне про тебя, – продолжая удерживать коня над беззащитной девушкой, сурово произнесла Мирослава.

– М-м-ирослава Ав-вдеевна, уб-берите, пожалуйста л-лошадь, – начав от волнения заикаться, жалобно попросила девушка. – А матушка м-моя с-сбегала из д-дому и п-потому они с-с б-ба-бушкой н-не р-разговаивали д-долго…

– Мирослава, отведи от неё коня немедленно! – неожиданно за спиной боярыни Кольчугиной раздался жёсткий голос Ратмира. Лицо её разом полыхнуло огнём, и она нехотя отвела коня в сторону. С болью в сердце Мирослава увидела, как скоморох тут же подбежал к всхлипывавшей девушке. Он нежно обнял Ольгу за плечи, прижал к себе и гневно посмотрел на Мирославу:

– Что ты творишь, Мирослава?! Кто тебе дал право так измываться над Олюшкой?

– Моя любовь к тебе, – смело ответила Мирослава, глядя прямо в глаза Ратмиру.

– Разве же это любовь?! – с горечью произнёс он, поглаживая рукой по голове, затихшую в его объятиях девушку. – Любовь – это когда любят оба и никто никого не заставляет любить насильно.

– Так разве же я тебя заставляла себя любить? – изумилась, терзаемая видом прижимающейся к Ратмиру девушки, Мирослава. Она ловко спешилась и встала подле коня, держа его под уздцы и с кнутом в другой руке.

– Я никогда и не говорил, что любил тебя, – негромко произнёс Ратмир, посмотрев боярыне Кольчуговой прямо в глаза.

– Так что же это было, Ратмирушка? – в отчаянии прошептала она и прижала пальцы к губам. В глазах её появились слёзы.

– Кто она тебе? – тихо спросила Ольга, подняв глаза на скомороха и продолжая крепко обнимать его.