— Умоляю тебя, — устало проговорила Лючия, — оставь в меня в покое. Я очень благодарна тебе за то, что ты хочешь устроить мою личную жизнь. Попытка не удалась, и больше ничего не надо. В конце концов, у меня есть муж.


Закончилось лето. Для Лючии три летних месяца показались вечностью. В октябре Паоло уговорил ее поехать в Египет — понырять, посмотреть достопримечательности, продлить курортный сезон. Их отношения переросли в дружеские. Кто-то из «друзей семьи» сообщил Лючии, что Паоло иногда встречается со своей подружкой студенческих лет, которая хочет развести его с Лючией и женить на себе. Но его вполне устраивала такая жизнь, и он не собирается расставаться с женой.

Лючии же казалось, что в ней умерли все чувства, присущие молодой красивой женщине. Ей стали безразличны все мужчины, даже похожие на Мориса. Она избегала ситуаций, подобных той, которая произошла на вечеринке в Министерстве иностранных дел. Гунар еще некоторое время пытался привлечь внимание Лючии, но она всячески избегала встреч с ним. Она продолжала ждать Мориса. Несмотря на то, что у него не было ни ее телефона, ни адреса, и у нее тоже. Время от времени у нее в голове вертелась фраза, которую она прочла на случайно открытой странице исторического романа про испытательный круг судьбы. Хотя понимала, что смерть Катрин всегда будет стоять между ними.

«Траур по жене длится год, — рассуждала она. — Неужели и после этого он не будет искать меня. Ведь они с Катрин уже давно не были мужем и женой. Он же любит меня! А может быть, для него это был очередной курортный роман, несмотря на все его уверения в вечной любви?»


Пролетела осень. Наступили суматошные рождественские каникулы и новогодние праздники. Подошел новый горнолыжный сезон, которого каждый год она ждала так, как ребенок ждет новогодних подарков. Однако на этот раз Лючия поймала себя на том, что теперь она не представляет себя в горах без Мориса, и ей совсем не хочется кататься на лыжах без него. Это открытие испугало ее. Один знаменитый тренер сборной Франции по слалому сказал когда-то: «Горные лыжи — не счастье, но вполне могут заменить его». Долгое время эта фраза была девизом Лючии. Неужели теперь она лишится и этой радости? Должно пройти еще какое-то время, и тогда, наверное, все станет на свои места. Только как пережить это время и где взять силы?

Испытательный круг судьбы замкнулся…

В начале февраля в Венеции должен был состояться Международный симпозиум архитекторов, и Лючия решила присутствовать на нем. Венеция, пожалуй, оставалась единственным местом, к которому еще тянулась ее душа.

Она любила приезжать в этот город не по железной дороге, а из Римини, по воде лагуны. У нее всегда замирало сердце, когда из тумана возникала кампанила, колокольня с площади Сан Марко, множество полосатых причалов для гондол и две колонны — с крылатым львом и статуей святого Теодора, покровителя Венеции.

Симпозиум будет проходить на острове Лидо, во Дворце венецианских кинофестивалей. Лючия приехала накануне открытия и сняла номер в гостинице рядом с Дворцом.

Темой симпозиума было «Сохранение исторических архитектурных ансамблей в условиях развития современного градостроительства». Венеция, законсервированный город-памятник, конечно, не мог служить примером заявленной темы, но его «невероятная ускользающая красота», как камертон, должна была настроить всех участников на вдохновенный лад. Город, в котором практически нетронутыми остались постройки XIV века, вполне являл собой немой укор другим городам и странам, потерявшим свое историческое лицо. На симпозиум приехало много иностранных гостей: из новых стран Европейского Союза и даже из России.

После утреннего заседания, наскоро перекусив, Лючия села на вапоретто — небольшой катер, служивший и городским транспортом, и прогулочным плавсредством, и отправилась на площадь Сан Марко, чтобы в зимних сумерках, при неверном свете фонарей, зыбко отражающихся в водах каналов, прогуляться по любимым улочкам.

Настроение у нее было приподнятым. Она была почти счастлива, чувствовала, что встреча с Венецией вернет ей радость жизни. Сегодня она медленно прошла по площади, любуясь радостным собором Сан Марко, больше похожим на роскошный театр, чем на средневековую церковь. На площади было немного туристов, но Лючия поймала себя на мысли, что в Венеции туристы почти не мешали ей. Она знала улицы, которые, причудливо извиваясь через почти тупиковые дворы, выводили к набережной. Она вышла на набережную Фондаменте-нове, от которой обычно отходят вапоретто на «остров мертвых», Сан-Микеле, кладбище, где похоронены многие известные люди, любившие Венецию, и не только итальянцы.

Но ноги как будто сами несли ее на мост Вздохов, нависающий над улицей Рио дель Палаццо. Ее сердце снова замерло от красоты открывающейся лагуны. Она остановилась у края моста и, прежде чем спускаться с него, почему-то стала смотреть на людей, проходящих по набережной. Неожиданно для себя она вспомнила фразу про испытательный круг и стала вглядываться в силуэты и даже в лица людей, как будто осознав, что сейчас должно произойти что-то особенное. Она даже спустилась на пару ступенек, чтобы в сумерках лучше рассматривать проходящих мимо людей. Нет, она даже не задумывалась, зачем это ей понадобилось, она просто смотрела на прохожих, провожая взглядом идущих мимо мужчин. Внезапно ее сердце сильно застучало, а дыхание остановилось. Она замерла, чувствуя, что происходит то, о чем боялась думать. Это он? Нет, не может быть… Мужчина с дорожной сумкой на плече шел мимо прогулочным шагом. И только когда он начал удаляться от нее, она увидела широко развернутые плечи, светлые волосы, блеснувшие в неверном свете фонаря.

Лючия почти скатилась по лестнице с моста и побежала по набережной, боясь потерять в сгущающихся сумерках этого мужчину, со светлыми волосами без головного убора, в той самой дубленой куртке. Она шла быстро, в ней боролись опасение потерять его и страх разочарования от возможной ошибки. Ей приходилось расталкивать людей и, бормоча извинения, она шептала про себя: «Не может быть, не может быть…»

Когда она поравнялась с ним, и сомнений больше не было. Некоторое время она с сильно бьющимся сердцем шла рядом, примериваясь к его росту и укрепляясь в своем предположении. Да, это он…

Морис был погружен в себя и, казалось, ничего не замечал вокруг. Лючия осторожно взяла его под руку. Он быстро перевел взгляд на нарушителя его спокойствия и остановился, остолбенев. Некоторое время они стояли, глядя друг на друга и не веря своим глазам. Люди, идущие по набережной, недовольно обходили их, но они никого не замечали. Лючия первой пришла в себя, и, взяв Мориса за руку, оттащила его в сторону из людского потока.

— Я знал, что встречу тебя в этом городе, — наконец, проговорил он, взяв в ладони ее лицо и внимательно вглядываясь в него.

Не отпуская его руку, Лючия потащила его в сквер, простирающийся вдоль набережной. Там они опустились на скамейку, и он обнял ее. Она, прильнув к его груди, разрыдалась, а он молчал и ласково гладил ее по спине. Она начала успокаиваться и подняла к нему заплаканное лицо. Он нежно целовал ее глаза, мокрые щеки, брови и нос. Губы их соединились, и они долго пили друг друга, соединяя дыхания и трепет прикосновений, боясь спугнуть радость обретения и мгновения неожиданного счастья.

— Ты похудела, — тихо сказал он.

— А ты поседел, — Лючия погладила пальцем его висок.

— Ты почувствовал, что я в Венеции? — спросила она.

— Я прочитал в газете о Международном конгрессе архитекторов и почти не сомневался, что ты будешь здесь, и мы встретимся…

— Милый, милый! — выдохнула Лючия, снова всхлипывая и прижимаясь к нему. — Я даже не предполагала, что мы… когда-нибудь снова увидимся.

Морис счастливо рассмеялся и снова прильнул к ее губам.

— Вот видишь ты какая! — шутливо упрекнул он. — Ведь я же сказал, что мы будем любить друг друга долго и никогда не расстанемся, а ты все сомневалась…

— Но ведь твоя записка поставила точку на всем, — горячо возразила она. — Увы, ты меня поймешь… — горько напомнила она. — Что мне оставалось думать? Только то, что все кончено, так как между нами будет вечно стоять… ее смерть.

Морис еще сильнее прижал к себе любимую, продолжая счастливо улыбаться.

— Ну что же ты молчишь, разве я могла думать по-другому? — настаивала Лючия. — Ты же мог в конце записки приписать, например, «я обязательно найду тебя».

Заметив, что с лица Мориса исчезла блаженная улыбка, она замолчала, вспомнив, в какой ситуации находился тогда ее любимый. Он нежно и грустно посмотрел на нее, поднеся к губам обе ее руки и стал целовать каждый пальчик.

— Конечно, ты права, — тихо сказал он, — но я плохо соображал в тот момент и уж конечно не предполагал, что ты так поймешь меня…

— Нет, я не упрекаю тебя, — спохватилась она, — но как ты собирался найти меня, если бы не сообщение о симпозиуме? Ведь прошел целый год, — вздохнула она. — Я думала, что не переживу этот год…

— Прости, прости меня, любимая. — Морис прижал ее к себе и стал гладить по волосам. — Сначала я действительно чувствовал свою вину в смерти Катрин и не находил себе места. А потом снова погрузился в работу. Но поверь, не было ни часа, когда бы я не думал о тебе.

Он замолчал, и их губы снова слились в нежном и страстном поцелуе.

— Я пробовал искать тебя в Интернете, — продолжал он. — Нашел, представь, твою фотографию как победителя конкурса лучших проектов спортивного комплекса для нового района Рима. А дальше, как ты понимаешь, я смог бы найти тебя и уже знал, как искать и что найду. Но решил еще подождать. До конца года оставалось совсем мало. Подошел новый лыжный сезон, а я не мог, не хотел ехать в горы без тебя…

— Со мной было то же самое, — прервала его Лючия, радостно рассмеявшись. — Я тоже не представляла себя в горах без тебя!

И оба счастливо засмеялись, прижавшись лбами, и прося прощения за столь долгое отсутствие.

— Послушай, — Морис умоляюще посмотрел на Лючию, — тебе обязательно завтра надо быть на симпозиуме?

— Мы оба поедем туда после обеда, — ласково растолковала она. — И немного побудем на пленарном заседании. Тебе тоже будет интересно.

— С тобой мне везде будет интересно, — счастливо рассмеялся он. — И вообще я тебя больше никуда не отпущу. И никогда…

— Ну да, — быстро отреагировала она. — Надо было, чтобы прошел целый год, за который могло произойти все, что угодно, чтобы пришло решение больше не отпускать меня.

Они снова прильнули друг к другу, не в силах оторваться от любимых губ.

— А сейчас мы пойдем в гостиницу, — сказала Лючия. — Я знаю недалеко отсюда одну дивную, старинную гостиницу.

Отель «Месснер» располагался в здании XVII века. Триста лет назад здесь тоже была гостиница, и, похоже, что с тех пор здесь сохранились и панели из красного дерева, и мебель, и бронзовые канделябры, тронутые зеленой патиной и переделанные в электрические светильники. Казалось даже, что в конце коридора сейчас мелькнет черный плащ Джакомо Казановы. Не разнимая объятий, они медленно пошли к лестнице. Но, преодолев несколько ступеней, снова остановились, и их губы слились в долгом поцелуе. В этом поцелуе было все: долгая тоска, неутоленная жажда любви, признание вины и прощение. Чьи-то шаги прервали их поцелуй.

И они снова начали подниматься по винтовой лестнице, пахнущей старинным деревом. Едва открыв дверь номера, Морис подхватил свою любимую, положил на постель под балдахином и сел рядом с ней. Он нежно целовал ее глаза, щеки, нос, горькие складочки у рта и долго не мог оторваться от ее губ. Лючия развязала галстук, странно смотревшийся на прежде всегда открытой шее ее любимого, расстегнула ворот светло-серой рубашки и прильнула губами к его шее. Она вдыхала запах, по которому так истосковалась. Морис добрался губами до груди любимой, и его язык стал нежно ласкать ее сразу напрягшиеся соски, мягкие большие ладони обхватили тугие холмики ее грудей.

Тело Лючии дрожало от его ласк. Она нетерпеливо снимала с него рубашку. И он, не отвлекаясь от долгого поцелуя, на ощупь расстегивал, стягивал, снимал и отбрасывал свою и ее одежду, ставшую досадной преградой к их сближению. И вот наконец их обнаженные тела встретились…

Оба пытались чуть отдалить момент полного слияния, чтобы еще немного продлить предвкушение. Но их силы, истраченные на то, чтобы пережить почти годовую разлуку, были истощены. И они на едином вдохе соединились и стали одной сущностью. Волны наслаждения мгновенно перенесли их в мир счастья, покоя, душевной нирваны и духовного единения. Их тела сами стали плавными, набегающими волнами, перекатывающимися в океане страсти и полного забытья. Содрогаясь от переполняющей их энергии любви, они на некоторое время успокаивались, но потом снова начинали вздыматься неведомой силой, накопившейся в глубинах их стосковавшихся друг по другу тел и душ.