Иеремию вполне устраивала Мэри-Эллен, с которой он встречался по крайней мере раз в неделю. Вспомнив о ней, Иеремия улыбнулся. Завтра он поедет к ней прямо с рудника... как всегда... Он уйдет из конторы в полдень, но сначала собственноручно запрет сейф, так как по субботам в конторе редко кто оставался. Он поедет верхом в Калистогу и войдет в крошечный домик. Когда-то он старался остаться незамеченным, но их связь давным-давно перестала быть тайной, а сама Мэри-Эллен не обращала внимания на то, что о ней говорят. Какое им дело до сплетен? Он давно сказал ей об этом, когда все немного запуталось, но не слишком... Он удобно устроится возле камина и будет любоваться ее медными волосами, или они усядутся на качели во дворе, поглядывая на скрывающий их от посторонних взглядов старый вяз, а потом он обнимет ее и...

– Иеремия! – В его мечты ворвался голос Ханны.

Солнце спряталось за холмом, и в воздухе почувствовалась прохлада.

– Проклятый мальчишка! Ты что, не слышишь, что я тебя зову?

Иеремия улыбнулся. Ханна обращалась с ним так, как будто ему было пять лет, а не сорок три.

– Прости... я кое о чем задумался... Кое о ком... – Иеремия поднял взгляд на мудрое лицо старой Ханны, и в его глазах загорелся огонек.

– Вся беда в том, что ты ни о чем не думаешь... не слушаешь... не хочешь слышать...

– Может, я оглох? Тебе это не приходило в голову? Ведь я почти старик.

– Может, и так.

Насмешливый огонек в глазах Иеремии погас, едва он увидел пламя, горевшее в зрачках Ханны. Он любил эту старуху, несмотря на ее далеко не ангельский характер. Она долгие годы задавала ему жару, и Иеремия терпел это. Сварливость придавала Ханне известное обаяние и добавляла соли в их добродушные перебранки. Однако сейчас ее лицо было серьезным. Ханна смотрела на него сверху вниз, стоя на высоком крыльце.

– На приисках Харта беда. Не слыхал?

Иеремия нахмурился. Между бровями залегла морщинка.

– Нет. Что случилось? Пожар?

Этого здесь боялись больше всего. Вырвавшемуся на свободу огню ничего не стоило охватить целый рудник и унести жизни многих людей. Иеремия боялся даже подумать о пожаре, но Ханна отрицательно покачала головой.

– Пока неизвестно. Похоже на грипп, хотя кто его знает. Распространяется, как лесной пожар. – Ей не хотелось говорить об этом Иеремии, не хотелось будить воспоминания о Дженни, какими бы далекими они ни казались.

Голос Ханны зазвучал тихо, когда она наконец продолжила:

– Сегодня у Джона Харта умерла жена... вместе с дочерью... Говорят, его сын тоже плох и может не дожить до утра...

На лице Иеремии появилось выражение боли. Отвернувшись, он закурил сигару и некоторое время молча вглядывался в вечернюю темноту, а потом опять посмотрел на Ханну.

– Рудник пришлось закрыть.

Рудники Харта по своим размерам уступали в долине только приискам самого Иеремии.

– Мне очень жаль его жену и дочку, – хрипло произнес Иеремия.

– На этой неделе у него умерло семеро. Говорят, еще тридцать очень плохи.

Это напоминало эпидемию, унесшую жизнь Дженни. Тогда тоже никто ничего не мог поделать. Совсем ничего. Когда Дженни умерла, Иеремия был рядом с ее отцом. Они молча сидели в гостиной, а душа девушки отлетела, и им оставалось только безнадежно смотреть друг на друга. Вспомнив об этом, Иеремия почувствовал, как на его сердце лег камень. Он не мог представить себе, какое горе должен пережить человек, теряющий ребенка.

Иеремия не был другом Джона Харта, но многое в нем его восхищало. Харт приложил немало усилий, чтобы довести до ума свой любимый рудник, а с таким конкурентом, как Терстон, сделать это было совсем не просто. Ему пришлось гораздо тяжелее, чем Иеремии, когда тот начинал свое дело. Прииск Харта был основан четыре года назад, когда хозяину едва стукнуло двадцать два. За это время он сам и его работники добились поистине невероятных успехов. Он не был добрячком, и Иеремия не раз слышал от тех, кто раньше работал у Харта, а потом перешел к Терстону, что Джон слишком вспыльчив, плохо ладит с рабочими, бывает груб и часто пускает в ход кулаки.

Однако у него было золотое сердце. Он славился своей честностью и порядочностью, вызывавшей у Иеремии восхищение. Ему пару раз довелось встречаться с Джоном, и Иеремия сразу обратил внимание на несколько ошибок, которые собирался сделать этот юноша, однако Харт не пожелал слушать советов. Он вообще не желал ничего ни от кого принимать. Джон хотел все сделать сам и со временем непременно сделал бы. Но сейчас Иеремия искренне переживал за него. Судьба обошлась с Джоном еще круче, чем когда-то поступила с ним самим. Иеремия посмотрел на Ханну, спрашивая взглядом, как ему теперь быть. Они с Джоном Хартом никогда не водили дружбы. Харт смотрел на Иеремию как на соперника, предпочитая держаться от него на расстоянии, и Иеремия относился к этому с уважением.

– Не валяйте дурака, Терстон, я вам вовсе не друг и не собираюсь им становиться. Я чертовски хочу перещеголять вас, и я добьюсь этого в честной и открытой борьбе. Если мне это удастся, через годик-другой вам придется закрыть все ваши прииски, потому что я куплю всех и вся до самого Нью-Йорка.

Иеремия только улыбнулся, услышав эти дерзкие слова. На самом деле им обоим хватило бы места, но Джон Харт отказывался это понять. При встречах с Иеремией он держался вежливо, но не уступал ни дюйма. У него уже было два пожара и одно наводнение. Когда Иеремия попробовал предложить Джону продать ему рудник, тот обещал расквасить ему физиономию, если Иеремия не уберется с его земли, прежде чем Джон сосчитает до десяти. Однако то, что случилось сейчас, не имело к этому никакого отношения. Собравшись с мыслями, Иеремия направился к лошади. Ханна знала, что он поступит именно так. Таков был его характер. В его большом сердце хватит места для всех, даже для Джона Харта, каким бы вспыльчивым и злым на язык ни был этот мальчишка.

– Не жди меня к ужину.

Он мог не говорить этого. Ханна все равно никуда не уйдет, даже если ей придется провести здесь всю ночь.

– Иди домой и отдыхай.

– Черт побери, занимайся своим делом, Иеремия Терстон. – Вдруг Ханну осенило: – Подожди! Им сейчас не до того, чтобы думать о еде.

Бросившись на кухню, она завернула в салфетку жареного цыпленка и положила его вместе с фруктами и куском пирога в прихваченную с собой седельную сумку. Бегом вернувшись назад, Ханна протянула ее улыбающемуся Иеремии.

– Они точно помрут, если отведают твоей стряпни.

Ханна только усмехнулась:

– Смотри не забудь перекусить сам и не подходи ни к кому слишком близко. Не пей там ничего и не ешь из их посуды.

– Хорошо, мамочка! – С этими словами он развернул лошадь и рванулся в бархатно-черную ночь.

Галопом скача через холмы, он предавался своим невеселым думам.

Иеремии понадобилось всего двадцать минут, чтобы добраться до приисков Харта, и он с удивлением заметил, что они здорово разрослись за последнее время. Дела у Джона Харта шли неплохо, однако сейчас любой мог понять, что случилась какая-то беда. Поселок погрузился в зловещую тишину, между домами не видно было ни души, однако в окнах горел яркий свет, особенно в большом здании на вершине холма. В хозяйском доме, кажется, не осталось ни одной неосвещенной комнаты, у входа выстроилась длинная цепочка людей, пришедших выразить соболезнование Джону Харту.

Спешившись и привязав лошадь к дереву, стоявшему немного поодаль, Иеремия взял сумку, переданную ему Ханной, и пристроился к очереди. Его тут же узнали, и из конца в конец цепочки прокатилось:

– Терстон... Терстон...

Не успел Иеремия пожать руки знакомым, как на крыльце появился Джон Харт. Его лицо казалось изможденным, словно от тяжелой болезни. Из стоявшей позади толпы послышался сочувственный шепот. Джон посмотрел на собравшихся людей, узнавая каждого и отвечая кивком на исполненные соболезнования взгляды. Потом он заметил Иеремию и остановился, глядя, как тот приближается и протягивает ему ладонь. Взгляд Иеремии говорил о том, что он понимает, как страдает сейчас Харт. Остальные немного подались назад, оставив их наедине. Иеремия пожал Джону руку.

– Я сожалею о твоей жене, Джон... Я... Я тоже потерял любимого человека много лет назад... во время эпидемии в шестьдесят восьмом году.

Слова казались невнятными, но Джон Харт знал, что Иеремия все понимает. Он поднял полные слез глаза. Джон был высок, почти одного роста с Иеремией, с иссиня-черными гладкими волосами и темными, как ночь, глазами. Его большие ладони оказались на удивление мягкими. Джон и Иеремия, как ни странно, чем-то напоминали друг друга, несмотря на почти двадцатилетнюю разницу в возрасте.

– Спасибо, что приехали. – Голос Джона звучал глухо, в нем чувствовались опустошенность и тоска.

Увидев, что по щеке молодого человека скатились две слезы, Иеремия почувствовал, как в душе у него шевельнулась старая боль.

– Я могу чем-нибудь помочь? – Он вспомнил о взятой с собой еде. Может, кому-нибудь в доме она и пригодится.

Джон Харт заглянул в глаза Иеремии.

– Сегодня умерло семь человек... Матильда... Джейн... – Его голос дрогнул. – Барнаби... – Упомянув имя сына, Джон не смог договорить до конца.

Он снова посмотрел на Иеремию.

– Врач сказал, что ему не дожить до утра. У троих моих рабочих умерли жены... Пятеро детей... Не следовало вам приезжать сюда. – Джон вдруг понял, как рисковал Иеремия, и это его тронуло.

– Я уже пережил такое однажды и решил узнать, могу ли что-нибудь сделать для тебя. – Он заметил, что лицо собеседника казалось мертвенно-белым, но решил, что Джон побледнел от тоски, а не от ужасного гриппа. – Тебе сейчас не помешает выпить. – Иеремия достал из седельной сумки серебряную фляжку и протянул ее Джону.

Немного поколебавшись, тот взял ее и кивком указал на дверь.

– Не хотите зайти в дом?

Джон подумал, что Иеремия может испугаться, однако Терстон склонил голову в знак согласия:

– Конечно. Я привез тебе поесть. Если ты, конечно, в состоянии...

Джон удивленно посмотрел на Иеремию. Эти слова поразили его. Он ведь чуть не вышвырнул Иеремию вон во время их последней встречи... Тогда он ни за что на свете не желал принять помощь. Но теперь дело обстояло совсем по-другому. Эта беда была совсем иного рода, чем пожар или затопление рудника. Джон тяжело опустился на обитую бархатом кушетку, стоявшую в гостиной, и надолго припал губами к фляжке. Он не торопился вернуть ее, глядя на Иеремию невидящими глазами.

– Я не верю, что их больше нет... Вчера вечером... – Джон судорожно сглотнул, пытаясь сдержать слезы. – Вчера вечером... Джейн сама спустилась по лестнице и поцеловала меня перед сном, несмотря на жар... А сегодня утром Матильда сказала... Матильда сказала... – Из глаз у него полились слезы, он больше не мог их скрывать.

Иеремия обнял Джона за плечи и не отпускал, пока тот плакал. Ни он и никто другой ничем не могли помочь, кроме как оставаться с ним рядом. Наконец Джон посмотрел на Иеремию и увидел, что он тоже плакал.

– Как мне жить без них? Как?.. Мэтти... И моя малышка... А если Барнаби... Терстон, тогда я умру. Я не смогу жить без них.

Иеремия молился про себя, чтобы Джон не потерял сына, понимая, что это вполне может случиться. Стоя возле дома, он слышал, что мальчику очень плохо. По крайней мере так говорили окружавшие его люди.

– Ты еще молод, Джон, у тебя впереди целая жизнь. Сегодня говорить об этом кощунство, но ты снова женишься, и у тебя опять будут дети. Сейчас ты переживаешь самый страшный момент в жизни, но ты выдержишь... Ты должен это сделать... Так оно и будет.

Иеремия снова протянул Джону фляжку, и тот сделал еще один глоток, тяжело качая головой. По его щекам одна за другой стекали слезы.

Не прошло и часа, как в дверях появился врач. Джон подпрыгнул, словно в него ударила пуля.

– Барнаби?

– Он зовет вас.

Врач не отважился сказать большего, но, увидев вопрос в глазах Иеремии, только покачал головой. Джон бросился по лестнице. Сидя внизу, Иеремия услышал ужасный вопль, донесшийся из маленькой комнаты наверху. Он понял, что мальчик скончался. Наверное, сейчас Джон Харт стоит на коленях с ребенком на руках, оплакивая семью, которую потерял в считанные дни. Тяжело ступая, Иеремия медленно поднялся наверх и осторожно открыл дверь. Взяв мертвого мальчика из рук отца, Терстон положил его на кровать и закрыл ему глаза. Потом он вывел из комнаты Джона, с рыданиями повторявшего имя сына. Иеремия заставил Харта выпить и оставался с ним до утра, пока не приехал брат Джона с несколькими друзьями. Только тогда Иеремия незаметно удалился. Бедняга Джон... Когда Иеремия потерял Дженни, ему было столько же лет, сколько сейчас Харту. Терстон думал, как это может отразиться на молодом человеке. Насколько он знал Джона, тот должен был скоро оправиться.

Иеремия подъехал к дому, когда утреннее солнце поднялось высоко над горизонтом. Он спешился и бросил взгляд на любимые холмы, подумав о том, насколько жестокой бывает судьба, если она с такой легкостью распоряжается жизнью и смертью... Как быстро уходит от нас самое лучшее на свете...