Иеремия распахнул дверь дома, и ему показалось, что он слышит звонкий смех Дженни. Шагнув в кухню, он увидел Ханну, уснувшую прямо на стуле. Он молча прошел мимо нее в гостиную, куда никогда не заглядывал, и уселся рядом с роялем, купленным когда-то для девушки со смеющимися глазами и подпрыгивающими золотистыми локонами, для прекрасной девушки... Он попытался представить, какой бы могла быть их семейная жизнь, сколько бы детей у них родилось. Впервые за долгие годы он позволил себе подумать об этом. Вспоминая об умершей дочери и сыне Джона Харта, Иеремия от души понадеялся, что тот скоро женится снова. Сейчас Харт нуждался именно в этом – в новой жене, чтобы заполнить пустоту в сердце, и в новых детях, которые придут на смену умершим.

Однако сам Иеремия не стал этого делать. Прошедшие восемнадцать лет он прожил в одиночестве, и теперь было слишком поздно что-либо менять. Он сам этого не хотел. Но сейчас, глядя на пожелтевшие клавиши рояля, к которым так и не притронулась ничья рука, он подумал: не стоило ли ему самому поступить так, как, по его мнению, должен поступить Джон Харт? Следовало ли ему жениться на ком-нибудь, чтобы в этом пустом доме появилась целая дюжина детей? Однако он не встретил никого, к кому можно было бы привязаться всем сердцем, кого бы он мог полюбить и взять в жены. Нет, у него никогда не будет детей. Но стоило Иеремии мысленно произнести эти слова, как он почувствовал укол в сердце, словно его пронзило крошечное копье... Он бы радовался, если бы у него родился ребенок... Дочь... Или сын. Но тут он вспомнил детей Джона Харта, и у него сжалось сердце. Нет. Ему не вынести еще одной потери. Он расстался с Дженни. Этого достаточно. Ему больше не стоит испытывать судьбу... Зачем это нужно?

– Что случилось? – Иеремия вздрогнул, услышав голос Ханны.

Подняв глаза, он увидел, что она стоит в пустой комнате и смотрит, как он водит пальцами по клавишам рояля. Остановившись, Иеремия устало и подавленно посмотрел на Ханну. Он пережил одну из самых долгих и печальных ночей в своей жизни.

– Мальчик Харта умер. – Иеремия с трудом сдержал дрожь, вспомнив, как закрывал глаза ребенка и силой выводил Джона Харта из комнаты.

Покачав головой, Ханна заплакала. Иеремия подошел к ней, обнял за плечи, и они вместе вышли из комнаты. Он больше ничего не мог сказать ей.

– Иди домой и поспи немного.

Она всхлипнула, посмотрела на него, утирая стекавшие по щекам слезы.

– Тебе тоже нужно отдохнуть. – Однако Ханна слишком хорошо знала Иеремию. – Ты ляжешь спать?

– Мне нужно кое-что сделать на руднике.

– Сегодня суббота.

– Бумаги на моем столе об этом не знают. – Иеремия устало улыбнулся.

Сейчас он все равно не смог бы заснуть. Образы Барнаби Харта и его скорбящего отца стояли перед его мысленным взором.

– Я не задержусь там слишком долго.

Об этом Ханна тоже знала. По субботам Иеремия отправлялся в Калистогу, где его ждала Мэри-Эллен Браун.

Однако Ханна понимала, что сегодня у Иеремии не лежала к этому душа.

Терстон налил чашку кофе из кофейника, стоявшего на плите, и посмотрел на старую подругу. Прошедшая ночь заставила его задуматься.

– Я сказал, что ему нужно жениться и снова завести детей. Я был прав?

Ханна покачала головой:

– Ты сам должен был так поступить восемнадцать лет назад.

– Я только что думал об этом. – Иеремия посмотрел в окно, окинув взглядом холмы.

Он так и не разрешил Ханне повесить в доме ни одной занавески, потому что ему нравился вид долины. Кроме того, на несколько миль вокруг все равно не было ни души.

– Тебе еще не поздно это сделать. – Голос Ханны звучал по-старчески печально.

Она жалела Иеремию. Он был одинок, понимал он сам это или нет, и Ханна надеялась, что Джон Харт не изберет себе такое же будущее. Она считала это ошибкой. У Ханны никогда не было детей, однако это случилось по воле судьбы, а не по ее желанию.

– Ты еще молод и можешь жениться, Иеремия.

Терстон только рассмеялся в ответ:

– Нет, я-то как раз слишком стар, а потом... – Он нахмурился от нахлынувших мыслей, снова встретившись с Ханной взглядом; оба они сейчас думали об одном и том же. – Я никогда не мог представить себя мужем Мэри-Эллен, а кроме нее, у меня больше никого не было. Уже много лет.

Ханна знала, что Иеремия встречается только с Мэри-Эллен, но после того, что он пережил этой ночью, ему нужно было поговорить с ней, и она сама это понимала. Она была его другом.

– Почему тебе ни разу не захотелось жениться на ней?

Ханна всегда недоумевала по этому поводу, хотя, как ей казалось, она знала, в чем причина. И была не слишком далека от истины.

– Она не та женщина, которая мне нужна, Ханна. И я не имею в виду ничего плохого. Сначала она действительно не хотела выходить за меня замуж, хотя мне казалось, рано или поздно ей этого захочется. Она хотела быть свободной. – Иеремия улыбнулся. – Это очень независимое маленькое существо, которому всегда хотелось самой воспитывать своих детей. По-моему, она испугалась, что люди будут говорить, что она, дескать, вышла за меня замуж ради корысти или решила нажиться за мой счет. – Иеремия вздохнул. – Вместо этого ее стали называть шлюхой. Только она, кажется, не слишком переживала из-за таких вещей. Она всегда говорила, что считает себя порядочной женщиной и что у нее нет никого, кроме меня, так что ей наплевать на всякую болтовню. Однажды я сделал ей предложение. – Увидев ошеломленное лицо Ханны, Иеремия усмехнулся: – Она мне отказала. Это случилось как раз тогда, когда проклятые бабы в Калистоге стали говорить о ней бог знает что. Мне всегда казалось, что это дело рук ее матери. Ей хотелось, чтобы я взял Мэри в жены. Возможно, так оно и было бы, только Мэри-Эллен послала меня ко всем чертям. Она заявила, что не станет выходить замуж из-за каких-то старых вешалок. По-моему, она тогда еще любила своего пьяницу-мужа. Он ушел от нее два с лишним года назад, но Мэри продолжала надеяться, что он все-таки вернется. Я понял это из ее разговоров. – Иеремия снова улыбнулся. – Я рад, что он так и не вернулся. Мне было хорошо с ней.

А ей было хорошо с ним. Иеремия обставил дом Мэри и покупал вещи для ее детей, когда она соглашалась принимать подарки. Они провели вместе семь лет, а мужа Мэри уже два года как не было в живых. Они оба привыкли к установившимся между ними отношениям. Каждый субботний вечер Иеремия приезжал в Калистогу и оставался у нее на ночь. Детей на это время отправляли к матери Мэри. Теперь они уже не старались скрывать свою связь так, как делали это раньше. Им больше незачем было таиться: все в городе знали, что Мэри стала подругой Иеремии Терстона... Терстоновской потаскухой, как называли ее раньше. Однако теперь этого уже никто не осмеливался произносить. Иеремия лично разделался кое с кем, повторившим эти слова. Однако он сам понимал, что представляла собой Мэри-Эллен. Таких, как она, женщины всегда недолюбливают и ревнуют к ним мужчин. Рыжие волосы, длинные ноги и полные груди делали ее красоту вызывающей, сразу заставляли обращать на нее внимание. Мэри специально носила слишком короткие платья, чтобы какой-нибудь проезжающий мимо ковбой посмотрел на ее ноги, когда она, уступая ему дорогу, стояла на обочине с приподнятым выше лодыжек подолом. Именно так познакомился с ней сам Иеремия. Когда он освободил Мэри от остальной одежды, она оказалась еще прекраснее, чем он предполагал. Она так очаровала Иеремию, что через некоторое время он вернулся к ней снова. Вскоре Терстон убедился в ее редкостной доброте и порядочности, в том, как ей хотелось доставить ему удовольствие. Она беззаветно любила своих детей: казалось, она была готова сделать для них что угодно. Муж ушел от Мэри два года назад, и она теперь работала в гостинице на ближайшем курорте. Мэри одновременно была официанткой, танцовщицей и горничной. Она продолжала работать даже после того, как завязался их роман. Она без конца твердила, что ей от него ничего не нужно. Иеремия несколько раз пытался выбросить Мэри из головы, однако все равно тянулся к ее теплоте и нежности. Она заполняла пустоту в его сердце, и Терстона влекло к ней неистребимое желание быть кому-то в радость. Вначале он приезжал в Калистогу по нескольку раз в неделю, однако она не знала, куда деть детей, и к концу первого года знакомства они стали регулярно встречаться по субботам. Казалось невероятным, что с тех пор прошло уже семь лет. Особенно в те минуты, когда Иеремии случалось видеть ее детей. Самой Мэри-Эллен исполнилось тридцать два, но она оставалась по-прежнему красива. И все же Иеремия так и не мог представить ее в роли жены. Она казалась ему слишком умудренной опытом, слишком откровенной, слишком знакомой. Тем не менее ему нравились ее порядочность, откровенность и смелость. Она ни разу не пыталась идти на попятную из-за того, что люди могли сказать об их отношениях с Иеремией, хотя он понимал, что ей подчас бывало очень нелегко.

– Ты бы женился на ней сейчас?

Иеремия не стал уклоняться от ответа. Нет, даже теперь, спустя семь лет, он совершенно не представлял себя мужем Мэри-Эллен.

– Не знаю. – Вздохнув, он посмотрел на пожилую женщину. – Я, наверное, уже слишком стар, чтобы задумываться о таких вещах. Тебе так не кажется? – Вопрос был риторический, однако Ханна не задержалась с ответом:

– Нет, не кажется. По-моему, тебе как раз нужно это сделать, пока еще не поздно, Иеремия Терстон.

Впрочем, Ханна не считала, что его женой должна стать именно Мэри-Эллен, как бы она ей ни нравилась. Ханна знала ее всю жизнь, она видела ее насквозь, и иногда Мэри-Эллен казалась ей непроходимой дурой. Ханна первой назвала глупостью ее открытую связь с Иеремией. Однако Мэри просто невозможно было не любить из-за ее доброго сердца... Как бы там ни было, ей уже исполнилось тридцать два года, а Иеремии нужна молодая женщина, которая рожала бы ему детей. У Мэри-Эллен было целых трое своих, и она едва не умерла, рожая последнего. Только сумасшедшая на ее месте попробовала бы рожать еще раз, и она сама это понимала.

– Мне хочется увидеть малыша в этом доме прежде, чем я умру, Иеремия.

Иеремия печально улыбнулся, вспомнив о недавно умерших детях Харта.

– И мне тоже, Ханна. Только, по-моему, вряд ли кто-нибудь из нас этого дождется. – Раньше он никогда не говорил так ни Ханне, ни кому-либо еще.

– Не упрямься. У тебя было достаточно времени. Если бы ты поискал, ты бы уже давно нашел подходящую девушку.

Эти слова заставили Иеремию вспомнить о Дженни, и он покачал головой, как будто стараясь избавиться от мыслей о ней.

– Я слишком стар для девушек. Мне почти сорок четыре года.

– Ты говоришь так, как будто тебе все девяносто. – Ханна сердито фыркнула.

Улыбнувшись, Иеремия провел рукой по щетине на лице.

– Иногда мне кажется, что так оно и есть. Интересно, почему только Мэри-Эллен до сих пор не дала мне от ворот поворот?

– Ей надо было сделать так давным-давно, Иеремия. Но ты знаешь, что я думаю на этот счет. – Он действительно знал это, но Ханна никогда не боялась высказывать свое мнение. – Вы оба сделали глупость и теперь расплачиваетесь за нее сполна.

Раньше она так не высказывалась, и Иеремия бросил на нее удивленный взгляд:

– Оба?

– Ее чуть было не выгнали из города ко всем чертям, а ты так и не нашел жену, которая бы нарожала тебе детей. Теперь можешь жениться на ней, если тебе так хочется, Иеремия.

Он нежно посмотрел на Ханну:

– Я передам ей твои слова.

Хмыкнув, Ханна взяла шаль со спинки стула. Иеремия исподволь наблюдал за ней. Он хотел побриться и вымыться, прежде чем ехать на рудник, и ему позарез нужно было выпить еще одну чашку крепкого черного кофе. Он провел с Джоном Хартом долгую бессонную ночь, пока к тому не приехали родственники.

– Кстати, Джон поблагодарил тебя за еду, Ханна. Утром я заставил его поесть.

– Он хоть немного поспал?

Иеремия отрицательно покачал головой. Разве он мог?

– И ты, наверное, тоже.

– Ничего. Я отосплюсь вечером.

Стоя на пороге, Ханна ехидно усмехнулась:

– Тогда Мэри-Эллен не позавидуешь, правда?

Иеремия рассмеялся, и Ханна вышла, закрыв за собой дверь.


Глава 2

В субботу на рудниках воцарилось мрачное молчание, которое его даже порадовало. Все было безмолвно: не раздавалось ни голосов, ни душераздирающих воплей, ни гула печей. Лишь два охранника пили кофе, коротая мартовское утро, когда Иеремия спешился, привязал Большого Джо к его обычному месту и прошел в контору. Ему предстояло просмотреть накопившиеся бумаги, контракты на добываемую ртуть и планы четырех новых хижин для его рабочих. Рудники Терстона давно превратились в небольшой поселок, в котором стояло семь больших общежитий, окруженных хижинами для рабочих, приехавших с семьями. Жизнь у них была тяжелая, и Иеремия с сочувствием относился к их желанию жить вместе с женами и детьми. Он давно принял это решение, и люди были благодарны ему. Сейчас он сидел, знакомясь с планами новых жилищ и думая о том, как бы сделать их еще более удобными. Поселок рос не по дням, а по часам, как и продукция рудников. Иеремию обрадовали лежавшие перед ним контракты, особенно один – с неким Орвилем Бошаном из Атланты – на поставку девятисот фляг ртути общей стоимостью около пятидесяти тысяч долларов. Бошан, в свою очередь, собирался снабжать ею весь Юг. Просмотрев контракт, Иеремия пришел к выводу, что имеет дело с умным бизнесменом. Тот представлял группу из семи человек и был уполномочен ими для переговоров. Дело было настолько важным, что Иеремия решил на следующей же неделе съездить в Атланту, встретиться с членами этого консорциума и заключить с ними договор. В полдень Иеремия посмотрел на карманные часы, поднялся из-за стола и потянулся. Он мог бы еще поработать, однако после бессонной ночи чувствовал себя утомленным. Внезапно ему захотелось увидеть Мэри-Эллен, ощутить тепло ее тела и обрести спокойствие. Он снова и снова вспоминал о Джоне Харте и о его погибшей семье. Нестерпимая тяжесть лежала у него на сердце, и чем дольше тянулись утренние часы, тем чаще он думал о Мэри-Эллен. Сразу после полудня Иеремия вышел из конторы и направился к тому месту, где оставил Большого Джо.