С Белмонд - Довольно милое наследство

Замок темен, и ветер свистит в его каменных бастионах, пробуждая злое эхо поверий об убийствах, интригах прошлого, кровосмешении, коварных планах и необузданных страстях. В основании замка – сырые казематы, где пытали несчастных, осмелившихся перейти дорогу королям. Море штурмует неприступные скалы, бросая вызов отчаявшимся душам и подмывая их кануть в забвении волн. И если приглядеться, то на одном из бастионов видна женщина, облаченная в изысканную пурпурную парчу с золотыми украшениями, в которых играют лучи солнца. Ее длинные блестящие волосы разметались по плечам, и она смотрит вниз, в море, взглядом, полным такого трагизма, что, похоже, и впрямь решает, не предпочесть ли смерть предательству мужчины…

– К черту все! – выкрикнула актриса, картинно сдвинув брови. – Мне в глаза летит песок и дрянь какая-то, я вся вспотела из-за этого тряпья, что вы нацепили на меня, а теперь еще и солнце зашло, так что я замерзла на этом чертовом ветру. Снимите уже наконец эту вшивую сцену, пока я не заработала воспаление легких!

– Снято, – с досадой сказал Брюс, режиссер картины. – Ну и стерва же она! – добавил он, ни к кому конкретно не обращаясь.

У кого-то зазвонил телефон. Брюс повернулся и осмотрел съемочную группу.

– Чей телефон? – потребовал он ответа. – Кто бы там ни звонил, скажите, чтоб катились куда подальше!

Мы все еще раньше выключили телефоны и сложили их в машину звукооператора, как обычно и поступали каждый раз. Во всяком случае, так мне казалось.

Помощник звукорежиссера порылся в груде телефонов, нашел нарушителя спокойствия и ответил на звонок.

– Это телефон Пенни Николс! – объявил он группе. Все посмотрели на меня, а он добавил: – Тебе мать звонит.

– Тогда лучше не говорить ей, чтобы катилась куда подальше, – сказал мой начальник, Эрик.

Он у нас декоратор.

– Она говорит, что это важно и ужасно срочно, но не смертельно для жизни, – добавил помощник звукорежиссера.

Все члены съемочной группы, включая актеров, молча ждали.

– Спроси, можно ли перезвонить ей в десять? – сказала я, напуганная до смерти.

Парень поговорил по моему телефону и показал большой палец: мол, все в порядке.

Вечно моя мамочка не прочь поговорить с незнакомыми людьми. И едва ли ее остановил бы тот факт, что вся наша разношерстная компания находится в разгаре съемочного процесса. Я свободный художник на ниве исторических исследований, а также консультант по декорациям для компании кабельного телевидения «Пентатлон продакшнс», которая застолбила за собой право снимать исторические саги и биографические сериалы. Обычно снимаем мы в Нью-Йорке, хотя предполагается, что действия картин происходят в самых гламурных столицах мира. Клеопатра, Елена Троянская и королева Елизавета: все они плавали по реке Гудзон, осматривая свои владения. А то, чего они не могли найти на берегах реки Гудзон, дорисовывали ребята из отдела компьютерной графики второразрядной кинокомпании. Никогда нас не посылали куда-нибудь в красивое местечко. За исключением этого раза, а все потому, что новый помощник режиссера – девчонка из общества и ее заграничные связи впервые вывели «Пентатлон» на уровень совместного производства с европейскими продюсерами. И в итоге мы создаем детище «Жозефина – королева романтиков», известное также под рабочим названием «Жена Наполеона».

Хоть разок мы выбрались на съемки в Европу и даже нашли настоящий замок на побережье Ривьеры неподалеку от Канн, где Наполеон высадился на берег, чтобы совершить свое легендарное возвращение. И я с точки зрения исторической перспективы вижу лишь один недочет. Я не нашла доказательств того, что Жозефина действительно бродила по стенам замка и высматривала на горизонте корабль мужа-императора.

Роль Жозефины Бонапарт исполняла Луиза Санто, певица в стиле поп-музыки, которая на сцене работала под псевдонимом Ларима. Красивая девушка из испанского Гарлема. Она пробовалась на подиуме до того, как акулы шоу-бизнеса разглядели в ней очередную золотую канарейку. Музычка у нее так себе, но на волне, из тех, что постоянно слышишь в супермаркетах или парикмахерских, с повторяющимися строками и псевдодерзкими словами о дрянных парнях. Впрочем, Ларима удивила всех, когда выяснилось, что она вполне достойно ведет себя в кадре. Видимо, инстинктивно она понимала, что для телевидения важно обладать мимикой сфинкса. А еще она весьма недурственно, даже по-царски смотрится в платьях. Одним словом, она телегенична. К несчастью для Ларимы, она подписала контракт на сотрудничество с каналом за довольно скромный гонорар, и произошло это буквально за несколько дней до того, как одна из ее песен стала настоящим хитом. В общем, она застряла здесь с нами и всем своим видом показывала, что лучше бы мы утонули в море.

Со своего пятачка под бастионом я видела, как недоволен режиссер. Брюс и сам походит на Наполеона: лысоватый, приземистый, с комплексом маленького человека – тиран. Он действительно любит свою работу, и больших амбиций на этот счет у него нет, ему просто нужна постоянная работа да возможность снимать фильмы месяца, как сам он иногда шутит.

– Сегодня хоть гудков не слышно, – сказал ему помощник режиссера утешительно.

– Гудков? Да что гудки?! Мы и монолога не слышим. Стоит ей открыть рот, как ветер уносит каждое слово, – рявкнул Брюс.

Со звуком были настоящие проблемы во время съемок. Где бы мы ни начинали работать, везде нас преследовал рев автомобильных клаксонов, повсюду были пробки. Даже на холмах, в частном секторе или в уединенных деревенских церквях мы слышали рев грузовиков, крики рабочих, вой сирен. Вот и сегодня на бастионах замка, где никаких пробок не может быть и в помине, нам пришлось приостановить съемки, когда со своими друзьями появился бессовестно богатый знаменитый баскетболист, оставивший большой спорт. Они прикатили на быстроходных катерах и принялись кричать и улюлюкать, обливая себя дорогим шампанским, которое прямо тут встряхивали и открывали. Для нас технократические игрушки просто проклятие какое-то, ведь мы пытаемся восстановить события минувших дней в своей исторической мелодраме.

Но по крайней мере на этот раз мы хоть действительно находимся на потрясающей Ривьере. Во всяком случае, именно так мы себя успокаиваем. У нас на заднем плане самые что ни на есть настоящие руины, старинные замки, в которых мы снимаем, лучший антиквариат! Мы хоть не теснимся по тем же самым вагончикам, не едим из опостылевшей одноразовой посуды, не притворяемся, что Нью-Йорк по берегам реки Гудзон подходит для любого исторического полотна, будь то эпоха Екатерины Великой, Нефертити или еще какой-нибудь знатной дамы.

Особенность нашего ремесла заключается в том, чтобы взять любую женщину из любой эпохи, любого социального положения или национальности и протащить ее жизненную историю через игольное ушко формулы, где главная героина обладает сильным характером, несметными богатствами, платьями, мебелью и, конечно, многочисленными любовниками. План прост. Наша историческая героиня может родиться низкой или высокой, но она обязательно проходит через жернова несчастного раннего брака, либо ее насилует хозяин дома, который и так может купить любую женщину, после чего ее (героиню), как правило, выбрасывают на улицу. Но несмотря на это, она добивается своего счастья с легкостью, играючи, ведь она сильная. Она коллекционирует любовников, включая и его, Настоящую Любовь, которого она обычно теряет в конце. Она компенсирует потерю карьерой в бизнесе или политике, добиваясь власти над миром, становясь такой же безжалостной интриганкой, как и все вокруг. И все же вы восхищаетесь ею, потому как она прекрасно выглядит и великолепно одевается. А окажись вы на ее месте, то поступили бы точно так же. Наша героиня такая же, как вы или я, просто она оказалась в нужное время в нужном месте, и у нее полно слуг.

Я на самом деле не против того, что историю видят сквозь розовые очки, мне не нравится лишь одна откровенная ложь: что прошлое ничем не отличается от настоящего. В наших фильмах героини ведут себя как современные женщины, дети двадцать первого века, нарушая табу без страха быть сожженными на костре или забитыми камнями насмерть. В наших сценариях полно современного жаргона, например: «наши отношения ни к черту», или «ты же знаешь, из нее никудышная мать», или «ты дистанцируешься от семьи». И в то же время тексты щедро нашпигованы псевдоисторическими словами. Особенно часто мелькают «мириады» да «воистину» да еще «предвещать».

Разумеется, мы в «Пентатлон продакшнс» понимаем, что, кроме старомодных деталей костюмов, соответствующей мебели и прочего, мы должны игнорировать исторические факты, если они встают на пути у воображения. Что случается сплошь и рядом. Брюс все время советует нам довериться воображению.

Сейчас Брюс уговорил Лариму довериться воображению и отснять еще один дубль монолога. Мы все застыли в напряженном ожидании, затаив дыхание, и, о чудо, ветер стих, никакие скутеры не мешали нам, и Ларима прекрасно прочла монолог с достоверными рыданиями.

– Отлично! – весело воскликнул Брюс. – Обед. – Хотя по времени это был скорее завтрак, поскольку мы снимали с восхода из-за ограничений по времени, связанных с разрешением на использование замка.

Эрик, человек, который постоянно нанимает меня на работу и настаивает на том, чтобы я сопровождала его во всех поездках, несмотря на то что никто толком не понимает, чем я на самом деле занимаюсь, так вот, этот самый Эрик повернулся ко мне и сказал, поддразнивая:

– Пенни Николс! Тебе лучше позвонить мамочке.

С таким именем, как у меня, тяжело держаться достойно. Никто не называет меня Пенелопой, поскольку рано или поздно все понимают, как это весело – величать меня Пенни Николс. Смутившись, я пошла в фургон звукооператора, протискиваясь между техниками, которые уже выдергивали штекеры и упаковывали микрофоны. Я отыскала свой телефон и уселась на холодную каменную ступеньку, найдя укромный уголок. Интересно, родители уже вернулись в Коннектикут из своей зимней миграции во Флориду? Я решила для начала позвонить в Коннектикут. Тогда я еще не предполагала, во что впутываюсь, потому что знай вы моих родителей, то поняли бы, почему я не из тех девушек, которые «ждут от жизни подарков», как говорят мои британские родственники. Вот как мама преподнесла мне новость в этот судьбоносный день:

– Здравствуй, Пенни, дорогая, это ты? – спросила она. – Тебя так плохо слышно. Мне ужасно жаль отрывать тебя от работы, но, боюсь, мне придется попросить тебя об очень большом одолжении, – сказала она оживленно.

Мама живет в Америке с тех пор, как ей стукнуло восемнадцать, но она так и не потеряла ни английского акцента, ни апломба, не важно, шла ли речь о самых банальных вещах или о таких страшных известиях.

– Видишь ли, врач сказал, что нам с папой нельзя путешествовать в таком состоянии, – продолжала она. – Милая, ты меня слышишь? – переспросила она, поскольку в трубке раздался треск.

– Да. Вы что, заболели? Оба? Что с вами? – кричала я, чтобы она расслышала.

– Ну-ну, успокойся, дорогая. Это всего лишь сильный грипп. Вчера у нас температура подскочила до тридцати девяти, но сегодня она уже спала, так что, я думаю, худшее позади. В обычной ситуации я бы не стала тебя беспокоить, поскольку порой ты воспринимаешь все слишком близко к сердцу, – добавила она с обычными нотками упрека в голосе, намекая на мою излишнюю эмоциональность, которая не к лицу дочери англичанки.

Я вздохнула. С моей матерью можно разговаривать, только если представить себя Алисой в Стране чудес. Однажды (приблизительно в возрасте тридцати лет) вы понимаете, что ваши родители начинают стареть, и не стоит потакать их слабостям, иначе они одряхлеют раньше отведенного им срока.

– Ты говорила что-то насчет одолжения, правильно? – вовремя вставила я, как раз когда треск на линии пропал.

– Да, понимаешь, это связано с наследством, и они сказали, что я обязательно должна связаться с тобой сегодня по поводу завещания, – прокричала в трубку мама.

– Вы что, с папой завещание пишете! – опешила я.

– Не нашего завещания. Не говори глупостей. Не мы ведь умерли! – сказала мама немного обиженно.

– Ладно, так кто умер-то? – попыталась выяснить я.

– Твоя двоюродная бабушка, Пенелопа, – сказала мама.

– А-а, – выдохнула я с состраданием.

Я видела ее лишь однажды, но она была добра ко мне.

– Это в честь ее тебя назвали Пенелопой, – поведала мама. – Ей это понравилось.

Я до сих пор не могу привыкнуть к своему имени. И зачем только мои сумасшедшие родители назвали меня Пенни Николс! Ну ладно, допустим, фамилия досталась в наследство от предков со стороны отца. Мой дед служил в американском корпусе, расквартированном в Париже, где он женился на красавице француженке, моей бабушке Эйми. Я никогда их не видела; дед по отцовской линии умер довольно молодым от сердечного приступа, а папа, тогда еще подросток, просто обожал все американское. Он умудрился получить степень по американской литературе, работая одновременно шеф-поваром в ресторане и ухаживая за мамой. Бабушка умерла, когда ему было двадцать, после этого он перебрался в Нью-Йорк, где устроился поваром в приличный ресторан. Там он повстречался с моей мамой, Нэнси Лейдли. Она оборвала свои, как она выражалась, скудные родственные связи в Англии, поменяв их на школу искусств и карьеру свободного художника. Она работала иллюстратором детских книжек. Они с отцом влюбились друг в друга с первого взгляда.