Белла присела рядом и нежно погладила Пич по голове, как тогда, когда Пич была маленькой. Этот нежный жест чуть не доконал Пич. Она почувствовала, как глаза наполняются слезами — за Берта, за себя, за всех несчастных, потерянных, одиноких людей в мире.

— С ним все хорошо. Я только что из больницы, он уже донимает врачей просьбами его выпустить. Конечно, некоторое время его еще подержат, учитывая серьезность ранения и большую потерю крови.

— Полиция выяснила, кто это сделал?

Белла покачала головой:

— Никто ничего не видел. А Берт помнит только, как сверкнуло дуло пистолета.


Ари стоял в ожидании одного из лифтов в Центре Аллена, когда кто-то подошел к нему сзади. Он обернулся и увидел Синди Даунинг, держащую в руках плюшевую игрушку — необычайно уродливого пурпурного динозавра с широкой пастью.

— Я так рада, что догнала вас, пока вы не ушли. Звонила в больницу, чтобы узнать, как себя чувствует Берт, но они мне ничего не сказали. Я принесла это ему, чтобы развеселить, — произнесла она, показывая ему игрушку.

Ари даже моргнул — такое жуткое впечатление производил этот зверь. Как, интересно, он может развеселить?

— Как вы заботливы, — выдавил он из себя.

— Я хотела подарить ему нечто особенное, чтобы он знал, что я молюсь за него изо всех сил.

— Ваши молитвы должны быть действеннее, чем у многих других.

Ее голубые глаза широко раскрылись.

— Что вы имеете в виду?

Голубые глаза? Разве в тот последний раз, когда он в них заглядывал, они были не зелеными?

— Ваша мать чудесным образом выздоровела. А вот теперь и Берт тоже. Через несколько дней его должны выписать домой.

— Благодарение Богу, — ответила Синди, хватая Ари за предплечье и стискивая его бицепс, будто помидор, пробуемый на спелость. — Я так о нем беспокоюсь. У полиции есть какие-нибудь предположения, кто это сделал?

— Пока нет. Вы же знаете о правиле семидесяти двух часов.

— Нет, что это такое? — Синди прижалась к нему всем телом. Черт, еще немного, и она на нем просто повиснет. Где же этот лифт?

— Если преступление не раскрыто за первые семьдесят два часа, есть большая вероятность того, что оно вообще никогда не будет раскрыто.

— Вы хотите сказать, что мужчине, стрелявшему в Берта, все сойдет с рук? Как ужасно! Похоже, в наше время никто не может чувствовать себя на улице в безопасности.

— Почему вы сказали «мужчине»? Вы что-то об этом знаете?

Ресницы Синди задрожали, словно крылья летучей мыши.

— Нет, я просто так сказала. Не могу представить, чтобы женщина могла совершить такое.

Ари тоже не мог. И все же пуля, которую извлекли из груди Берта, принадлежала пистолету калибра 0.22, а мужчины, как правило, не пользуются таким оружием.

— Возможно, просто стреляли из проезжавшей машины наугад. Может, какой-нибудь подросток из молодежной банды решил показать дружкам, какой он крутой. — Наконец-то приехал лифт. Ари взял динозавра, сунул его под мышку и шагнул в кабину. — Я передам Берту, что вы о нем спрашивали.

— Пожалуйста, передайте, — сказала она, глядя на него своими странно блестящими голубыми глазами.

В лифте Ари смог немного перевести дух. После разговора с Синди ему каждый раз становилось не по себе. Кстати, ему казалось, что она недолюбливала Берта. Оказывается, нет. Она даже позаботилась о том, чтобы купить ему подарок. Возможно, вкус у нее отвратительный. Но зато намерения просто прекрасные.

Ладно, хватит о Синди. Мысли снова и снова возвращались к Берту. Какое счастье, что он остался жив! У него не так много друзей, чтобы позволить себе потерять одного из них. Дьявол! У него нет ни одного друга, кроме Берта. Да ему и не нужен был никто, пока в его жизнь не вошла Пич. Только он имел в виду вовсе не дружбу, когда позволял себе о ней думать.

Когда Ари вошел, Берт сидел на постели. Возле него уже не было стойки для внутривенных вливаний и прочего медицинского оборудования. Да и на вид он был свеженький как огурчик.

— Ты чертовски хорошо выглядишь для человека, который едва разминулся с костлявой и ее косой, — заметил Ари, пододвигая стул.

— А ты выглядишь совершенно по-дурацки с этой… э-э… штукой в руках, — парировал Берт. — Если это для меня, то ты ошибся. На тот случай, если ты не заметил, я уже выбрался из памперсов.

— Это Синди просила передать. — И Ари с усмешкой посадил игрушку на кровать рядом с Бертом.

Берт возвел очи горе.

— О Боже! Я всегда подозревал, что Синди меня терпеть не может. Но не думал, что настолько. Когда будешь уходить, отдай этого зверя медсестре и скажи, чтобы передала его в детское отделение, там его оценят по достоинству.

Ари рассмеялся шутке Берта. Господи, как приятно снова смеяться! Все эти дни он жил в страхе за Берта.

— Знаешь, говорят, дареному коню в зубы не смотрят.

— Ты хочешь сказать, дареному динозавру? — Берт скорчил гримасу. — Ладно, забудем пока о Синди. Я размышлял о том, что со мной произошло.

— Могу себе представить.

— Я не согласен с версией детектива Керн насчет случайной стрельбы из проезжавшей машины. Тут что-то не так.

— У тебя есть своя версия?

— Я знаю, это может показаться несколько притянутым за уши, но я тут подумал, не связан ли этот выстрел с пожаром в квартире Беллы.

— Я бы сказал, что это чересчур притянуто за уши. Почему у тебя вообще возникла такая идея, черт возьми?

Берт не отвел взгляд.

— Это интуиция. Разве репортеры не должны прислушиваться к своей интуиции?

— Конечно. К той интуиции, которая основана на имеющейся информации, а не на фантазиях скучающего пациента больницы.

— Все равно я собираюсь предупредить Беллу, чтобы в дальнейшем была поосторожнее. И Пич тоже.

— Берт, пожалуйста. Белла и Пич и так едва не стали параноиками после всего, что им пришлось пережить. Не прибавляй им забот.

— Значит, ты и правда считаешь, что я промазал мимо ворот?

— Дьявол, ты даже не участвуешь в матче.


После обеда Пич и Белла загружали тарелки в посудомоечную машину, когда Пич вспомнила, что агент по торговле недвижимостью говорила ей о двух звонках. Она положила последнюю тарелку в машину и вытащила карточку из кармана джинсов.

На обороте было написано имя, Джин Синклер, и номер телефона. Имя было незнакомым, и в то же время Пич казалось, что она его где-то слышала.

— Ты знаешь кого-нибудь по имени Джин Синклер?

Белла побледнела. И уронила бокал.

— Ох, дорогая! Я разбила один из твоих уотерфордских бокалов! — воскликнула она, всплеснув руками.

— Этот узор выбирал Герберт. Я все равно намеревалась отослать их ему, так что не бери в голову.

Она взяла щетку и совок из чулана и быстро подмела сверкающие осколки. Потом налила им кофе и пригласила Беллу сесть рядом за стол.

— Мне хотелось бы знать, почему тебя так расстроило имя Джин Синклер, — сказала она, когда они обе уселись.

— Оно меня не расстроило.

— Ты бы видела свое лицо, мама. Это та женщина, о которой папа говорил перед смертью?

— О чем ты?

— Ты говорила, что папа спрашивал кого-то по имени Джин.

— Думаю, это простое совпадение.

— Пожар тоже был простым совпадением.

— Только не начинай все сначала, — жалобно произнесла Белла. — Я думала, ты оставила все это в прошлом, когда уехала в «Заповедник».

Пора признаться, подумала Пич и обреченно вздохнула:

— Я ездила туда не отдыхать. Мне хотелось поговорить с Кэт, потому что я думала, что случившееся в «Заповеднике» сыграло важную роль в жизни папы.

Она подробно рассказала о том, что прочла в библиотеке и о чем поведали ей Кэт и Команче.

— Ты никогда не бросишь это глупое расследование, правда? — жалобно спросила Белла. — Ну зачем тебе это нужно?

— Я не успокоюсь, пока не сделаю того, о чем меня просил папа. Я пока не знаю, кто эти «ублюдки», но интуиция мне подсказывает, что Рэндольф Сперлинг — один из них. Насколько я понимаю, Джин Синклер тоже. Очевидно, это имя что-то для тебя значит, иначе ты не уронила бы бокал. Скажи мне, мама. Кто она и какое отношение имеет к папе?

Белла изо всех сил старалась не допустить, чтобы ее девочки узнали правду об отце. Хотела, чтобы он остался в их глазах героем, каким когда-то был и для нее. Но она больше не может охранять Пич. Она ей не позволит.

— В последний раз прошу, не копай дальше. Никогда ведь не знаешь, что выкопаешь.

— Я не боюсь правды, — решительно произнесла Пич, и ее глаза сияли, как у Жанны Д'Арк.

Она такая идеалистка. И самое плохое — в качестве идеала она выбрала отца. Другим ее примером был Герберт. Пич так тяжело переживала его крушение. Как же она справится с новым испытанием?

— Ладно. Но учти, я тебя предупреждала. — Белла потерла лицо руками, а память уносила ее назад, в другое время и в другое место. — Ты не можешь представить, как я влюбилась в твоего отца, когда мы встретились. Он был сладкоречивым дьяволом, красивым и сверкающим, как новенький автомобиль, и под капотом у него жила вечная страсть к гонкам.

Пич широко улыбнулась:

— Точное сравнение.

— Я влюбилась в него так сильно, что думала, я умру от любви, — Белла бросила на Пич испытующий взгляд. — Ты когда-нибудь так любила мужчину?

Пич заколебалась:

— Не знаю.

— Если бы любила, знала бы. Такое забыть нельзя. Если с тобой это когда-нибудь произойдет, надеюсь и молюсь, чтобы мужчина чувствовал к тебе то же самое. А иначе твое сердце будет разбито.

— Ты хочешь сказать, что папа тебя не любил?

— Уверена, что любил, по-своему. Но такой красивый, властный, обаятельный мужчина, как твой отец, притягивает к себе женщин как магнит, без малейших усилий. Мне было смешно, когда его обвиняли в сексуальных домогательствах. Если что-то и было, то скорее наоборот. Его вечно преследовали женщины. Беда в том, что он никогда не мог устоять перед ними.

Белла замолчала и испытующе взглянула дочери в лицо. Она словно смотрела на саму себя в том возрасте.

— Я обожала твоего отца до той минуты, когда была на седьмом месяце беременности тобой.

— И что тогда случилось?

Белла вздохнула, горько улыбнулась.

— Я нашла следы губной помады на его шортах. Такой помадой я никогда не пользовалась.

Пич широко раскрыла глаза.

— Не говори мне, что у него была интрижка.

— Блэкджек никогда не признавался в изменах, но я постепенно научилась распознавать признаки. Когда он встречался с другой женщиной, то становился более внимательным. Приносил экстравагантные подарки, например, двойную нитку жемчуга с бриллиантовой застежкой. А в тех редких случаях, когда бывал дома, очень заботился о тебе и твоей сестре.

— Это совершенно ничего не доказывает, только то, что он нас любил — всех нас.

— Ты просила меня рассказать тебе правду. Так что слушай. И постарайся принять ее. В первый раз, когда я поняла, что он встречается с другой, мне хотелось умереть. Я даже думала, не покончить ли с собой. Но я носила тебя. Нельзя было отнять у тебя жизнь, счастливую жизнь, и я решила подарить ее тебе. Со временем я научилась мириться с тем, что Блэкджек не принадлежит мне одной. Но простить этого не смогла. Конечно, я старалась делать вид, будто ничего не происходит, но сердце мое было разбито.

— Ты разлюбила папу?

— Все не так просто. Но я перестала его уважать.

— Поэтому ты так быстро согласилась начать встречаться с Бертом?

— Мы старые друзья. И оба одиноки.

— А какое отношение имеет Джин Синклер к тому, что ты мне рассказала? У нее была связь с папой?

Белла переживала за Пич даже больше, чем в тот день, когда Пич упала из домика на дереве в Бель-Терр и сломала руку. Рука срослась без следа. А душа Пич может никогда не излечиться. Она смотрела на отца снизу вверх, верила в него, даже если здравый смысл подсказывал ей, что все обвинения не могут быть голословными, что дыма без огня не бывает.

— Джин Синклер поступила на работу к твоему отцу в качестве личной секретарши после того, как его впервые избрали в сенат. И влюбилась в него.

— Откуда ты это знаешь? Тебе рассказал папа?

Она рассказала мне сама. Она не была ни первой его любовницей, ни последней, но единственной, которая пробудила в нем не только сексуальное влечение. Некоторое время мне казалось, что он может оставить нас ради нее. Пич дрожала с головы до ног.

— Значит, любовные связи папы и есть настоящая причина, по которой ты не хотела позволить мне копаться в его прошлом?