– Должно быть так, потому что он был все еще там утром, а мы ждали снаружи, зная, что уже время выезжать, но не осмеливались войти. Мы, конечно, слушали у дверей, и было понятно, что… Вы бы видели его. Искусанный и весь в синяках…

– Неудивительно, что он совсем не боится войны. Он получает больше ранений в постели. Ну что ж, если у него так легко на сердце, то все будет так, как прошлой весной на севере. И я не знаю, зачем мне понадобилось собирать войска.

Но становилось все более ясно, что это не будет повторением восстания на севере. Генрих принял решение сражаться. В этот раз не предлагалось помилования тем, кто бросит оружие, а король разговаривал с советом только о тактике, оружии и дисциплине. Они были вынуждены три дня ждать в Лестере, чтобы к ним присоединились отряды с востока и запада, и два дня в Лоусбор, чтобы Гилдфорд мог вновь установить пушки, не выдержавшие долгой дороги. В Ноттингеме их ждали хорошие новости. Города Ланкашир, Йоркшир закрыли свои ворота, отказавшись снабжать армию лже-Уорвика, а люди из сельской местности вместо того, чтобы вступать в армию захватчика, бежали из города.

– Они скоро умрут от голода, – с удовольствием сказал Бэдфорд, – нам лучше сидеть здесь и ждать.

Но Генрих не смог выдержать своего суеверного страха перед Ноттингемом, и на следующий день войска передвинулись к Ньюарку. Там они получили еще более хорошие известия. Северные графства не только отказались присоединиться к захватчикам, но и выступили в поддержку короля. Из Нортумберленда, Кумберленда и Йоркшира прибыли закаленные войска приграничных англичан. Их было немного, они были варварски одеты и вооружены, но у них был богатый опыт отражения бесконечных набегов шотландцев. Теперь Генрих был готов двинуться к западу и отрезать захватчиков, но понял, что в этом нет необходимости.

Линкольн и Ловелл быстро передвинулись к востоку, надеясь застать короля врасплох. Однако было нелегко застать врасплох кого-либо с такой совершенной разведкой, какую создал Фокс. Это было, как если бы Генрих находился у графа за пазухой, и каждый час знал, что он делает. Когда армия захватчика попыталась занять дорогу Фосси Уэй, которая вела на юг из Ньюарка, то обнаружила преградившие им путь королевские силы. Генрих был доволен, когда узнал, что они подошли к ним. Его армия была хорошо отдохнувшей и накормленной. Они будут свежими и сытыми, когда на следующее утро он поведет их в бой. Невозможно было спланировать лучше, чем получилось само собой.

На совете, созванном этим вечером, Бэдфорду, тем не менее, показалось, что Генрих неблагоразумно настроен по отношению к этой битве. Было бы лучше, конечно, если бы они победили; но если они потерпят поражение, то это не будет большой трагедией. Как Эдвард IV, так и Генрих VI, проигрывали сражения без утраты короны. Смертельным было поражение только для Ричарда III, терпеливо объяснял Бэдфорд, потому что он был убит. Вне зависимости от исхода Генрих не должен вмешиваться лично. Король вежливо выслушал; он всегда вежливо выслушивал советы, и иногда даже соглашался с ними. В данном случае он покачал головой.

– Не часто случается, что я вступаю в сражение сам, но когда я это делаю, то либо одержу победу, либо погибну. Вероятно, глупо обсуждать это перед сражением, победа в котором определенно на нашей стороне. Тем не менее я должен сказать, что пока я жив, принцип, по которому можно убежать из-за того, чтобы сразиться на следующий день, отменяется. Человек, который сбежит с поля, на котором я нахожусь, будет моим убийцей, как если бы он сам нанес мне смертельный удар.

– Никто из нас не покинет поля, пока вы находитесь на нем, сир, я сам не покину его до тех пор, пока ваш голос не прикажет мне сделать это, – сказал Оксфорд.

– Мы также, – поднялся ропот над столом.

– Тогда остается надеяться, – спокойно ответил Генрих, – что я не потеряю голос, выкрикивая приказы, так как в таком шумном месте это может произойти, и сохраню его для празднования победы. Оксфорд, ты примешь написанную моей рукой записку, если я потеряю голос? – Он подождал, пока утихнет смех, и серьезно продолжил: – Посмотрите, они не смогут победить. Только две тысячи воинов хорошо вооружены и обучены. Остальные – варвары, дикие и плохо управляемые, слабовооруженные. Они могут быть храбрыми, но от них нет пользы.

– Какие сделать распоряжения относительно пленных? – спросил Эджкомб.

К всеобщему удивлению Генрих побледнел и, казалось, потерял уверенность. Он осмотрел собравшийся за столом совет, как бы прося о помощи, но пока кто-нибудь смог ответить ему, криво усмехнулся и сказал:

– Никаких. Пленников быть не должно. Никому не должно быть пощады, кроме Линкольна. Нужно приложить все усилия, чтобы взять его живым. Я намерен узнать от него, кто участвовал в заговоре.

На мгновение в комнате воцарилось изумленное молчание. В прошлом свет боролся со снисходительностью Генриха. И теперь они не знали, как возразить этому полному изменению в его политике.

– Не слишком ли это сурово, Ваша Светлость? – спросил Джаспер.

– Ты всегда называешь меня «Ваша Светлость», когда недоволен мной, дядя, я знаю это, но я надеюсь, что это не будет жестокостью. У нас есть замечательная возможность осуществить множество целей. Подумайте сначала о том влиянии, которое будет оказано на страну, если эти мятежники будут перебиты все до единого человека. Кто решится еще на одно восстание? В то же время мы не можем вызвать этим кровопролитием ненависть нашего народа, потому что захватчики не являются англичанами, и у них нет братьев или кузенов среди наших воинов. Они иностранные наемники и варвары, не связанные с нашим народом. В-третьих, подумайте, каким будет воздействие на Ирландию, которая так отважно выступила грабить или покорять Англию, когда ее великая армия не вернется… или вернутся один или два человека, чтобы рассказать о непобедимости англичан. Когда в следующий раз я отправлю своего представителя в Ирландию, они на коленях приползут к нему и будут целовать его руку.

Члены совета заулыбались и качали головами в немом восхищении. Генрих никогда ничего не упускал из виду, никогда не позволял чувствам поколебать его. Никогда еще не было подобного короля.

– А теперь о порядке сражения, – продолжил Генрих. – Нет необходимости делать большие приготовления, потому что мы не знаем, как они будут действовать. Оксфорд примет на себя первый удар. Девон и Ноттингем будут удерживать фланги. Когда наступит время, я отдам Девону и Ноттингему приказ окружить и уничтожить врага. Если понадобится ввести в бой резерв, то он прибудет во главе с Бэдфордом. Понятно? Хорошо, тогда отправляйтесь спать. Завтра мы одолеем их.

– Еще один вопрос, Гарри.

– Да, дядя?

– Мы считаем, что один или два человека должны быть одеты и вооружены как можно более похоже на тебя. Помнишь, как сделал Ричард в Босворте?

Генрих мгновение размышлял, а затем отрицательно покачал головой.

– Гарри, – резко сказал Джаспер, – лучше быть живым королем, чем мертвым героем.

– Я не герой, – рассмеялся Генрих, – как вы все хорошо знаете. Я соглашусь, если кто-либо из вас сможет надеть мою одежду. На самом деле я часто сожалею, что мне не хватает еще несколько дюймов в талии, потому что подобный совет позволил бы мне свободно перемещаться. Но никого из вас не смогут принять за меня, даже в пылу сражения. Каждый выше меня на голову и на целый ярд шире. Кто еще хочет, чтобы я поверил в подобные вещи?

Они вновь предлагали и спорили по этому поводу, и в конце концов возобладала точка зрения Генриха. Совещание закончилось, и все поднялись уходить, но Нед Пойнингс оставался на месте. Генрих взглянул на него, затем в сторону, и выдавил улыбку.

– Нед, ты что, проверяешь, можно ли делать вложение денег в счет своей головы и заработка?

Пойнингс рассмеялся.

– Полагаю, что в какой-то степени, да. Я хочу попросить вас о милости.

– Проси.

– Я хочу быть вашим знаменосцем.

– Нет! – Генрих вновь побледнел. – Уильям был изрублен на куски, потому что он не мог защищать себя и знамя одновременно. Нет. Я не могу позволить тебе, Нед. Я не могу.

– Я совсем не герой, сир, но у меня есть причина.

– Я слышал сегодня днем весьма интересную вещь. Один из городских стражников пришел ко мне озабоченный и спросил, куда это вы направились без охраны и по направлению к вражескому стану. Я только что вышел из вашей спальни и посоветовал ему протереть свои глаза и сказал, что вы находитесь у себя. Он, тем не менее, настаивал, что человек с вашей наружностью, манерами и осанкой покинул город.

– Заказывались ли дополнительные костюмы с моей расцветкой?

– Да, два. Но они на месте. Я проверил сразу же, но если портному было известно о стиле и манере исполнения герба, то что могло удержать его от создания другого такого костюма?

– В самом деле? Что ж, мы ничего не можем сделать.

– Мы сможем узнать от портного.

– Какого портного? Не думаешь ли ты, что я подвешу двадцать человек и всех их помощников на дыбу, чтобы узнать, был ли сшит один мой лишний костюм? Не думаешь ли ты, что кто бы ни был этот заказчик, он лично приходил к ним? А что если не один портной шил костюм, а сразу трое по частям или работу выполнил не портной, а некий неизвестный нам человек? Одной ночи явно недостаточно, чтобы найти ответ. Нужны дни или недели, но не часы. Нет, пускай все идет своим чередом.

– Так ты позволишь мне держать знамя? Если появится другой Генрих, и знаменосец растеряется…

– Нет, Нед, – мягко ответил Генрих. – Если у меня будет еще один страх или беспокойство, то я сойду с ума. Я не смогу это вынести. Я буду представлять тебя лежащим мертвым, как Уильяма. Я отдам знамя Джону Чени. Не думаю, что он спутает меня с другим, после того, как одевал меня и раздевал столько раз. Кроме того, если у них есть другой «король», то почему бы им не иметь также и другого дракона?

ГЛАВА 21

В течение ночи каждые полчаса прибывали гонцы с сообщениями о передвижении армии лже-Уорвика, которая не покидала места расположения своего лагеря, и поэтому не было необходимости будить короля до назначенного времени. Они были все еще там, когда Генрих встал на заре, отслушал две мессы и двинул своих людей к Стоуку, маленькой деревне в миле от Ньюарка. При таком расположении войск было определенно ясно, что они перехватят Линкольна, Ловелла и их пешек, если только те не станут отступать.

Королевская армия была разделена как обычно на три батальона. Оксфорд командовал основными силами, Девон и Ноттингем оказывали ему поддержку, а резервы должны были возглавлять люди несомненной верности, вперемешку с теми, кто был фанатично предан королю. Это распоряжение было лучшим из того, что мог предложить Генрих, чтобы предотвратить измену. Командовать резервом должен был грозный Бэдфорд, который бы ни одно мгновение не поколебался, чтобы отдать верным воинам приказ убить человека, чья верность могла пошатнуться. Джасперу это не понравилось, потому что он не любил быть вдали от Генриха, но он понимал необходимость такого шага и не возражал. Король находился прямо в тылу своих войск, окруженный группой преданных ему людей, пришедших с ним из Франции. Из-за отсутствия возвышенности он был вынужден расположиться значительно ближе к месту сражения, чем это было у Босворта.

Конечно, ему было необходимо, чтобы его видели и исполняли его приказы, но Джаспер чувствовал острое беспокойство за короля. Он считал, что Генрих находится в странном состоянии возбуждения.

Король не казался испуганным или в подавленном состоянии духа, но он определенно испытывал большее напряжение, чем у Босворта. Ему все казалось, что захватчики не будут сражаться, и единственное, о чем он говорил со своими военачальниками перед тем, как расстаться с ними, – о необходимости вступления в бой. На самом деле Генрих с трудом удерживал себя в руках. Это сражение стало для него навязчивой идеей. Он был убежден, что если одержит победу, то его покинет двойное видение своего сына с мертвым, распухшим лицом, который всегда с таким обожанием встречал его своим лепетом.

Это сражение, так же как и Босвортское, началось залпом пушек Гилдфорда. Так же как и в Босворте, не раздалось ответного залпа, и Генрих с удовольствием наблюдал за поредевшими вражескими рядами, слышал крики и стоны людей. На мгновение он ощутил желание самому вступить в сражение. Месяцами страх и разочарование накапливались в нем, пока не достигли высшего напряжения, которое могло быть снято только насилием. Он также считал врагов неумелыми варварами, которые дрогнут и побегут, лишив его кровопролития, которое он страстно желал в личных и политических целях, а затем захватчики разбегутся по стране, сея повсюду смуту.

Еще задолго до разгрома основных войск Генрих отослал Гилдфорду краткий приказ поднять стволы пушек и перенести огонь на вражеские резервы. Это было сигналом Оксфорду для начала наступления. Если он и считал время для обстрела недостаточным, то не оспаривал это. Король отдал приказ, и у него на это была причина, о которой не мог знать Оксфорд. Оксфорд бросил быстрый взгляд направо и налево вдоль строя. Все было в порядке. «Стрелки!» – проревел он, и в воздух прожужжала туча смертоносных стрел. Щиты закрыли строй от ответного залпа. Знамя с сияющей звездой дрогнуло, и войска ринулись.