Кэтрин Куксон - Друг по четвергам

Ханна Дрейтон вышла из автобуса неподалеку от шоссе Илинг. Три минуты спустя она уже шагала по респектабельному кварталу, который внезапно сменился микрорайоном муниципальной застройки. Но дома здесь отличались от обычных муниципальных жилищ, как правило, выстроенных в ряд.

Ханна повернула в тупик Баттермир, миновала нескольких зданий с ухоженными садиками, прошла в калитку дома номер двадцать три, позвонила в дверь и подождала, пока ей откроют.

Дверь отворила высокая женщина.

– Привет! Что это ты в такую рань приехала?

– Просто так, Джейни. Безо всякой причины. Позволь войти.

– Войти? Да ты бледная как смерть. – Качая головой, высокая проводила гостью в кухню, по пути бормоча: – Боже! Я ещё даже убираться не начинала. Прилегла на десять минут – Мэгги повела детей в парк. Единственная польза от школьных каникул – она присматривает за младшими. – Джейни вполоборота повернулась к сестре и сменила тон: – Какие-то неприятности, Ханна?

– Нет… Ты бы не назвала это неприятностями, Джейни. О, можно мне чашечку чая?

– Почему бы и нет. Ты и раньше видела весь этот бардак, так чего мне дергаться? Проходи, садись, а я пока поставлю чайник.

Пять минут спустя, когда сестры уселись друг напротив друга за узкий уставленный грязной посудой стол, Джейни Харпер произнесла:

– Ну, рассказывай.

 Ханна закусила ноготь большого пальца – Джейни помнила, что этот жест всегда обозначал волнение. Она уже давно не замечала, чтобы сестра так делала. Но с другой стороны, они и виделись-то совсем не часто, с тех пор как Ханна вышла замуж за этого зануду с претензиями. Кстати о занудах…

– Дело в Хамфе?

Ханна Дрейтон на секунду прикрыла глаза. Хамф. О, до чего же эта кличка бесила Хамфри! Помнится, первым ее мужа так обозвал Эдди. Зять. Она тихо ответила:

– Да, отчасти, – и уже громче добавила: – Хм… Больше, чем отчасти, Джейни. И мне нужно было с кем-то об этом поговорить, а у меня есть только ты, но я ведь знаю, что тебе на него наплевать, как и Эдди. Но в этом не вина Хамфри, то есть… Но да, в каком-то смысле дело в нем.

– Так. – Джейни взяла сестру за руку. – Давай по порядку.

– Это… это очень личное, Джейни, – пробормотала Ханна, опустив голову.

– Ну, я ведь замужняя женщина, а? Да еще какая! Если хочешь что-то узнать о делах постельных, то вот она я, всегда готовая.

– Хотелось бы посмеяться, как обычно, Джейни, но прямо сейчас не могу. В общем, сложилось так… – Ханна снова потупилась и принялась тихо рассказывать.

Исповедь длилась минут пять, прежде чем Джейни взорвалась:

– Ах он гад бессердечный! И как давно, говоришь, вы спите в разных комнатах?

– Почти два с половиной года.

– А женаты всего четыре? Слушай, я с самого начала чуяла в нем что-то не то. Он… играет за другую команду?

– О, нет! Нет, Джейни. – Теперь Ханна выпрямилась и отстаивала мужа во весь голос. – Ничего подобного. Нет! На самом деле он даже против гомосексуалистов. На нашей улице живет одна такая пара, и я однажды заикнулась, какие они милые и как с ними приятно беседовать, а Хамфри буквально набросился на меня. Я прямо оторопела. Никогда не видела, чтобы он так злился. Понимаешь, Джейни, по натуре он очень добрый.

– Добрый, ага, как же. Такой добрый, что два с половиной года держит тебя на расстоянии вытянутой руки, прикрываясь простой аллергией. А я и не знала, что у тебя аллергия на абрикосы. Мы же, не разбирая, трескали все фрукты подряд, – усмехнулась Джейни, – из ларька Эдди! И не припомню, чтобы у тебя на что-то случилась аллергия, абрикосы там или нет.

– Но мы ведь их никогда и не ели, правда?

– А после того случая аллергия у тебя еще была?

– Только однажды, несколько месяцев назад. Опять съела какой-то фрукт. Не знаю точно, в чем было дело, но думаю на тот фрукт.

– И Хамф при появлении аллергии оставил тебя в спальне куковать одну?

– Нет, не совсем. Однажды посреди ночи так сильно зачесалось, что мне пришлось встать и намазаться успокаивающим лосьоном, и я случайно разбудила Хамфри. А следующим вечером он сказал… ну, что временно поспит в свободной комнате, мол, так мы оба лучше отдохнем.

– И с тех пор он так там и спит? – тихо уточнила Джейни.

– Да.

– И ты с тех самых пор ничего не пыталась сделать, даже не обсуждала с ним эту ситуацию?

– Ах, Джейни, да как бы я смогла? Я же не ты, сестренка, не могу запросто взять и заговорить с мужем на такую деликатную тему.

– Тем хуже, вот что я скажу. А в остальном как он к тебе относится, то есть, дома?

– О, – на этот раз в голосе Ханны не слышалось напряжения, – он очень добр. Описывает свою работу. Ну, я, конечно, ничего не понимаю в брокерстве, усвоила только, что они покупают и продают разные акции, но Хамфри часто рассказывает мне о всяких забавных случаях в его отделе. У него четверо коллег: мистер Уэйнрайт, начальник – не думаю, что Хамфри его сильно жалует, – потом Хоббс, со слов Хамфри, тихий холостяк, еще Браун, подпевала Уэйнрайта, – Хамфри зовет его Виндзором, знаешь, как суп «Браун Виндзор». И, конечно же, самый главный начальник, с которым большинство знакомы лишь шапочно. Его фамилия Манштейненко или что-то вроде того. Не уверена, немец он или русский, знаю только, что раз в год они все вместе ездят в разные уголки света на конференции и…

– Хамф хоть раз приглашал тебя поехать с ним?

– Нет. Да и как он мог? Это чисто мужские дела. И ты ведь помнишь, что случилось в прошлом году, когда я отправилась в Корнуолл с миссис Уэйнрайт, да?

Сестры обменялись кивками, и Джейни улыбнулась:

– Да уж, помню, как ты потом сказала, что лучше месяц проведешь с моей бандой, чем ещё один день с ней. Еще бы не помнить. Но все равно, я о другом. Ты должна что-то с этим сделать, потому что с тобой творится не пойми что: вся бледненькая и потухшая. Пусть ты не такая легкая на подъем и шебутная как я, но и тряпкой ты тоже никогда не была, а Хамф обращается с тобой именно как с тряпкой.

– О, нет, дорогая, нет. Я… ну, просто подумала, что ты знаешь, нормально это или нет.

– Да, могу допустить, что у педиков такое в порядке вещей, но Хамф ведь женился на тебе и вы больше года делили одну постель. Кстати, Эдди частенько говорит, что Хамфу чертовски повезло заполучить такую как ты, потому что сам-то он совсем не подарок. О, признаю, ноги у него длинные, но лицо такое, что молоко скиснет, и жизнь с ним состарила тебя лет на десять. Кстати, а как там его родные… дядька с теткой в Уортинге? Ты с ними виделась в последнее время?

– Нет. Я же тебе говорила, они не одобрили его выбор. Как сказала мне его дорогая тетушка — конечно же, втихомолку, — они оба удивились, что их дорогой Хамфри, который никогда не выказывал особого желания связать себя брачными узами, взял в жены особу столь юную. А посмотрев на мои волосы, тетушка с заметным трудом едва удержалась, чтобы не добавить «блондинку, очевидно крашеную». Мы сначала вместе изредка навещали их – думаю, раз пять, – но теперь, как ты знаешь, Хамфри ездит туда почти каждые выходные. Уже года два ездит, потому что его дядюшка не совсем здоров.

– И чем же ты занимаешься? К нам ты заглядываешь не каждые выходные.

– Да, но я не сижу совсем без дела: много гуляю и опять начала писать. Помнишь ведь, я и раньше сочиняла истории для детей.

– Хм. – Джейни досадливо мотнула головой. – Ты же не хочешь и дальше жить вот этак. Тоскливо быть постоянно одной, нужно выходить в люди и общаться. Знаешь что, Ханна? – Джейни прижмурилась. – Ты годами пренебрегала своим отражением в зеркале. Раньше я завидовала тебе, ну, в плане внешности. У меня было то, что Эдди называет «ядивидуальность», но ты обладала настоящей красотой, и до сих пор отлично смотришься, хоть слегка и поблекла. Хамф куда-нибудь тебя выводит? Ну, в рестораны и тому подобное?

– О да, иногда мы выходим поужинать.

– Иногда! И чем же он занимается по вечерам всю неделю?

– По четвергам всегда отправляется играть в бридж с Хоббсом, Брауном и ещё одним приятелем. Видимо, это уже многолетняя традиция. Они все члены какого-то клуба.

– А как насчет понедельников, вторников, сред, пятниц, суббот и воскресений?

– Ах. – Теперь тряхнула головой уже Ханна. – Полагаю, в этом отношении мы такие же, как все, Джейни. Как я уже говорила, мы обсуждаем его работу и события дня, а раньше еще вместе разгадывали в постели кроссворды, но теперь, естественно, уже нет.

– Разрази меня Господь!

– Джейни, прошу тебя!

– Ладно. Ладно. Но послушай, – Джейни нацелила на сестру палец: – Ты пришла кое-что мне рассказать. И сообщила очень странные подробности, а потому спрошу прямо: раз Хамф не гомик, то, может, любит женскую одежду?

– О, Джейни, прекрати!

– Сядь. Да сядь же. Ты знаешь мое чутье, по крайней мере, должна знать. С этим парнем что-то сильно не так.

– Да все нормально, Джейни, и я… ну… короче, он нормален. Священник меня в этом заверил. Но я пришла к тебе… ну… спросить… Ох!

Ханна прикрыла глаза рукой, но вздрогнула, когда сестра воскликнула:

– Так ты ходила на исповедь?

– Да.

– В католическую церковь?

– Да.

– Го-осподи! И что священник тебе сказал?

– Он… он вел себя очень мило. Посоветовал не беспокоиться, потому что некоторые мужчины от рождения…

– Ну-ну, продолжай, что у них там от рождения?

– Он назвал это целибатом. Сказал, что Хамфри был неправ: ему не следовало жениться, а надо было пойти в монастырь, стать духовным лицом или что-то вроде того.

– «Что-то вроде того», черт побери! – Джейни резко подскочила. – И что тебя сподвигло пойти на исповедь?

– Ну, я надеялась, что священник как-то объяснит…

– И он объяснил. Бог мой, отлично объяснил. Просто отлично, – Джейни пожала плечами, – ну не глупо ли с моей стороны спрашивать, какого черта ты обратилась к священнику, когда мы обе тринадцать лет провели под крылом гребаных монашек?

– О, Джейни, прекрати! Вспомни: когда-то ты даже радовалась, что мы в монастыре, лишь бы не дома с маман и папа.

– О, да, как же. Маман и папа. – Отодвинув грязные чашки на край стола, Джейни наклонилась к сестре и сказала: – Наши с тобой проблемы, Ханна, корнями уходят в дорогих маман и папа. Помнишь тот день, когда я посмела назвать папа папой, а потом ждала объяснений, почему так нельзя делать? Все другие девочки обращались к своим отцам «папа», а не «папа», мы жили не в викторианскую эпоху, и вдобавок, с какой стати «маман», а не «мама»? К разговору о снобах. Если существует хоть одна парочка чистой воды снобов, так это наши родители, и ты это отлично знаешь. Я-то вырвалась. – Джейни откинула голову назад и звонко рассмеялась. – Помнишь, как я уходила из дома?

Ханна улыбнулась сестре и кивнула.

– О, да, никогда этого не забуду. Будто воочию вижу, как ты произносишь свою речь в столовой.

– Да уж, я и сама помню, как сейчас. Маман тогда спросила, где я была и почему опоздала, а я спокойненько так ответила: «Была с сыном Харперов, уличным торговцем, по вашей классификации. Только он никакой не уличный торговец, а владеет овощным ларьком и квартирой над ним, и я переезжаю к нему. Кстати, мне двадцать лет, и если вы попробуете насильно вернуть меня в лоно семьи, то я, может, и вернусь, но беременной. Лучше уж вам поверить!»

От смеха по лицу Ханны уже текли слезы, и она выдавила:

– А маман грохнулась на пол.

– Да, упала в обморок по-настоящему, а не притворяясь викторианской леди с нюхательной солью. Еще помню, как ты на меня смотрела: сплошь вытаращенные глазенки и открытый рот. Я тогда сказала: «Что касается тебя, малышка, борись за себя». Но ты ведь не стала, а? Да ты и не могла. Они до семнадцати держали тебя в школе, и привезли домой только после неожиданного увольнения Нелли. Я сначала до тошноты над этим смеялась, но потом сообразила, что тебя используют в качестве бесплатной прислуги. Ты ведь хотела стать нянечкой, да? Но они не пустили тебя даже на секретарские курсы – мол, это дорого. Бог знает, зачем тогда они посылали нас в частную школу при монастыре. Скорее всего, из соображений престижа, чтобы выпендриться перед соседями. Кстати, ты никогда не рассказывала, как тебе удалось поступить в вечернюю школу и изучить секретарское дело. Как ты сумела вырваться? Тебе тогда было, наверное, лет двадцать.