– И сколько продлится это «некоторое время»? Пока они оба не умрут?

Хамфри хватило такта склонить голову:

– Пожилой человек всегда балансирует на краю, а я… знаю, что тетушка довольно плоха. Недавно у нее нашли рак.

– И ты ждешь не дождешься, когда твои старики сыграют в ящик.

– Не говори так.

– А как еще сказать? Я, значит, должна безропотно терпеть, пока они не умрут, и только потом подать на развод? А какие у меня будут гарантии, Хамфри? Ты ведь можешь и передумать.

– О нет. Я не передумаю, Ханна. Обещаю. Клянусь!

– Но если ты не дашь мне повода подать на развод, то как я его получу?

– Можно развестись полюбовно. О да, не сомневайся. Обещаю, я все устрою, как только их не станет.

– Итак, мне следует дождаться смерти твоих родственников и только потом заняться разводом, я правильно понимаю?

– Прошу, не представляй все в таком свете.

– Я – правильно – понимаю? – с расстановкой повторила она, чеканя каждое слово.

– Ну, полагаю, что так.

– Благодарю. Спокойной ночи.

– Ханна!..

Ханна проигнорировала мольбу мужа и поднялась к себе в комнату. Там, впервые за все время она заперлась, поскольку, учитывая состояние Хамфри, в любой момент можно было ждать его появления и новой попытки утихомирить ее и задобрить.

Однако беспокоилась она зря. Муж не пробовал войти к ней; и на следующее утро, когда она не встала, чтобы позаботиться о завтраке, тоже ничего не сказал.

Тем не менее, не успела за ним закрыться дверь, как Ханна вскочила и торопливо оделась, поскольку понимала, что так больше продолжаться не может. Необходимо повидаться с миссис Дрейтон.

В девять с небольшим она позвонила в дом престарелых. Миссис Дрейтон сразу ответила и очень удивилась совпадению: она сама как раз собиралась набрать номер Ханны, чтобы сообщить, что у нее появились новости. Да, конечно, Ханна может приехать в любое время. Полдвенадцатого? Да, вполне удобно…


* * *

И вот Ханна снова сидит рядом с миссис Дрейтон. Поразительно, как сильно изменилась пожилая дама. Очевидно, с их последней встречи у мистера Дрейтона случилось несколько приступов, поскольку она сказала:

– Не знаю, Ханна, какие новости у тебя, но позволь мне сначала перечислить свои, пока есть время: меня в любую секунду могут вызвать в соседнюю комнату. Сейчас у мужа постоянно дежурит сиделка. Вкратце, после того как обнаружилось двуличие миссис Беггс, я, как тебе известно, связалась со своим поверенным. Я уже упоминала, что один из его сотрудников – отличный сыщик. Джеймс изложил Тому Фринту – так зовут этого парня – все известные нам подробности о поведении Хамфри, и прежде всего, что он ненадолго заглядывает к нам лишь по воскресеньям. В прошлое воскресенье мистер Фринт будто бы «случайно» оказался в наших краях и проследил, как Хамфри сюда идет. Зная, что племянник покидает нас около пяти, Том подождал в парке по соседству, пока Хамфри не вышел, и последовал за ним. Твой муж доехал на автобусе до ближайшего пригорода, сошел и на какое-то время пропал из поля зрения мистера Фринта. Затем Том углядел его на ухабистой дороге, пересекающей фермерские поля, а потом вновь потерял из виду. Мистер Фринт пошел в том же направлении и очутился на ферме, где уже бывал несколько лет назад. В то время фермой владела пожилая чета по фамилии Джонсон. По двору шел какой-то человек, и мистер Фринт спросил, по-прежнему ли ферма принадлежит мистеру Джонсону. Мужчина ответил, что он сам купил ферму у другого владельца, к которому она перешла после смерти мистера Джонсона. Том назвался представителем адвокатской компании Моргана и спросил у фермера, нет ли поблизости родственников Джонсонов, будто бы его фирма наводит о них справки.

Фермер заинтересовался и ответил, что вряд ли, но в четверти мили оттуда в коттедже живет одна супружеская пара, которая может приходиться Джонсонам родней. Фамилия супругов – Беггс, и они довольно молоды, во всяком случае, жена. Ее зовут Дейзи, его – Хамфри. Муж постарше, на вид фермер дал бы ему лет сорок с небольшим. Работает где-то в Сити, домой возвращается лишь на выходные. Недавно у них родился второй малыш, а первенцу сейчас годика полтора. У нынешней молодежи, мол, с этим быстро. Как сама понимаешь, Ханна, мистер Фринт услышал все, что хотел. – Миссис Дрейтон развела руками и, печально глядя на Ханну, сказала: – В это же время на прошлой неделе я... Мне было горько от того, что племянник предал наше доверие, бессовестно лгал нам, но, узнав все, что рассказала тебе сейчас, я по-настоящему разозлилась. Не только за себя, но и за тебя. Ты ведь не единожды давала мужу понять, что хочешь детей, а он все откладывал. Может, ты, как и я, и не смогла бы родить ребенка, но он не дал тебе даже шанса.

Ханна ничего не ответила, охваченная гневом и болью. Ее вновь поразила сила собственных эмоций. Она не предполагала, что способна на такие взрывные чувства, что может так истово любить и так люто ненавидеть.

Миссис Дрейтон успокаивающе положила ладонь на руку Ханны, бессознательно царапавшей ткань пальто указательным пальцем. Голос пожилой леди был мягок:

– Постарайся не принимать это близко к сердцу. Поверь, я хорошо понимаю, что ты чувствуешь. Наверняка тебе хочется предпринять какой-то отчаянный шаг.

Ханна кивнула и ответила:

– Он... остановил меня, когда я хотела выйти вчера вечером, около десяти. Мы поговорили, очень жестко поговорили. Потом я ушла из дома и уже буквально с порога сказала, что хочу развода. Это слово, по всей видимости, повергло Хамфри в ужас. Уверена, что это так, поскольку он тут же заюлил, начал меня успокаивать, предлагать спокойно побеседовать и все такое, а по сути упрашивал…

Она закрыла глаза и отвернулась, не в силах продолжать. Миссис Дрейтон спросила:

– Что, дорогая? Передай мне точно его слова.

– Ну, он просил, чтобы я отложила вопрос о разводе до тех пор, пока…

Вновь Ханна не смогла договорить, но миссис Дрейтон закончила за нее:

– Пока мы оба не умрем, да?

Ханна молчала, не поднимая глаз от сцепленных пальцев.

– Так или иначе, я знаю, что он уже давно этого ждет, – спокойно произнесла миссис Дрейтон. – Еще до того, как раскрылась двойная жизнь Хамфри, его лицемерная забота о нас вызывала у меня странные ощущения. Он сказал тебе правду: мы действительно против разводов, так как убеждены, что супружеские пары должны вместе улаживать разногласия и находить пути к примирению. К тому же он осознает, что, когда дело дойдет до развода, ты непременно во всеуслышание заявишь о пренебрежении мужа к тебе по выходным, и что ему тогда делать? О, он понимает, наш образцовый Хамфри, что загнан в угол, но еще не догадывается, до какой степени. Мы не намерены мириться с тем, чтобы нас использовали, словно старых недоумков, каковыми он нас представляет. Ну уж нет. Такого рода события невольно обращают мысли к прошлому, и я отчетливо помню, как еще в детстве Хамфри не раз попадался мне на лжи. Муж тогда пытался подыскать оправдание своему дорогому мальчику, потому что очень его любил. Этот последний случай подействовал на Джорджа поистине разрушительно, но я всегда стою за справедливость, поэтому должна была все объяснить мужу и выставить Хамфри в истинном свете. Теперь я знаю: сильно урезанные воскресные визиты Хамфри давно уже и мужу казались подозрительными. Хамфри почти всегда уходит в одно и то же время – вскоре после полудня... и в минувшее воскресенье… я просто не знаю, как Джорджу удалось сдержаться, когда Хамфри сказал ему, будто ты… – Она погладила Ханну по руке. – Только не расстраивайся. Так вот, Хамфри сказал, что ты опять купила настолько дорогой наряд, что вы не в состоянии расплатиться по счету…

– О нет!

– Да, моя дорогая, и это, насколько я могу судить, еще раз заставило моего мужа осознать двуличие Хамфри: Джордж ничего не ответил, только посмотрел на этого прохиндея, к которому долгие годы относился как к сыну. Дал ему образование, пытался привить свои принципы. Думаю, теперь Джорджа подтачивает и мысль, что его воспитанник, столько лет проживший в его доме, проявляет явные криминальные наклонности. Хватило бы и того, что Хамфри, как ты знаешь, живет двойной жизнью, но он еще и очерняет тебя в наших глазах, чтобы получить средства на свои выверты. Эта подлость подействовала на Джорджа разрушительнее всего. Наверное, сегодня ты хотела меня увидеть, чтобы я освободила тебя от данного слова и позволила действовать в открытую. Понимаю твои чувства и все-таки прошу: потерпи еще несколько дней, потому что… – голос миссис Дрейтон сорвался, она вынула носовой платок и прижала к губам.

Ханна вскочила со стула и, коснувшись плеча миссис Дрейтон, сказала:

– Прошу вас, утешьтесь! Пожалуйста, я сделаю все, что хотите, только не расстраивайтесь.

Они немного помолчали, и потом пожилая дама сказала:

– Спасибо, моя дорогая. Это… это совсем ненадолго. Есть еще кое-что. Когда мужа не станет, я... я не намерена немедленно извещать Хамфри. Когда бы это не случилось, я подожду до следующего воскресенья. Я и миссис Беггс не собираюсь ничего говорить, потому что она первым делом позвонит Хамфри. Сюда она может заявиться только по моей просьбе, поскольку я ясно дала понять, что ей следует находиться дома, принимать звонки, а потом перезванивать мне. Но большинство друзей уже связываются со мной по здешнему номеру. Знаешь, от такой преданной прислуги, какой Беггс себя выставляет, можно было бы ожидать ежедневных звонков с расспросами о здоровье Джорджа. Но нет; когда ей-таки приходится звонить по какому-нибудь делу, она, конечно, заодно справляется о мистере Дрейтоне, но, формально обозначив заинтересованность, быстро сворачивает разговор: дескать, дома все в порядке, попугайчик абсолютно счастлив, рыбки в садовом пруду целы-невредимы, благодаря сетчатому ограждению для защиты от посягательств окрестных кошек. Каждый раз, слыша голос этой женщины, я вспоминаю о тебе, Ханна, и о Хамфри, который постоянно разглагольствует, какое бесценное сокровище эта Беггс. Что-то не припоминаю, чтобы в молодости он был от нее в таком же восторге: наоборот, пришел в ярость, когда Беггс позволила своей дочери выйти замуж за садовника.

В дверях появилась сиделка и тихо позвала:

– Миссис Дрейтон.

Пожилая дама поспешно встала и, не выпуская руку Ханны, сказала:

– До свидания, моя дорогая. Что бы ни… что бы ни случилось, я тебе позвоню.

Голос Ханны был искренен:

– Мне очень жаль.

– Я знаю, дорогая. А мне жаль, что мы не познакомились поближе раньше. Мой муж тоже сожалеет об этом. Ну, а пока до свидания, моя дорогая.

Ханна задержалась в комнате еще на минуту, пытаясь взять себя в руки. Она не могла избавиться от горечи и гнева, и еще – от глубокого сострадания к этой старой женщине, которая столько лет вызывала у нее стойкую неприязнь по оговору Хамфри.

Домой она не вернулась, а вместо этого навестила Джейни. Когда Ханна поведала сестре о последних событиях, та нахмурилась:

– Пока не стану ничего рассказывать Эдди.

На этот раз Ханна поверила сестре, поскольку, изучив Эдди, подозревала, что тот при поддержке друзей захочет уладить это дело на свой манер. И Джейни подтвердила ее предположение, добавив:

– Я не решусь ему про это рассказать, потому что знаю, на что он способен. Да я и сама сейчас способна на то же самое. Грязный ублюдок! Как бы то ни было, он получит по заслугам, когда твоя свекровь, или кем там она тебе приходится, выложит ему все начистоту. Господи, как бы я хотела при этом присутствовать. Как думаешь, старики совсем выкинут гаденыша из завещания?

– Ни минуты не сомневаюсь, судя по ее настрою. И, как я теперь понимаю, ее муж того же мнения. Подумать только, Хамфри мог избежать всего этого, не позвони мне миссис Дрейтон в то субботнее утро.

– Значит, ты к ней привязалась?

– Удивительно, но да, как и она ко мне. Думаю, и ее муж тоже хорошо ко мне относится. Миссис Дрейтон действительно держалась со мной по-доброму: она даже извинилась за то, как они со мной раньше обращались. Я навестила их всего дважды, но каждая встреча вызвала бурю эмоций. Буквально хотелось зареветь в голос.

– Ну, я, пожалуй, поставлю чайку, а ты пока выкладывай остальное: я еще ничего не слышала про твою нынешнюю жизнь и про твоего книжного червя. Не терпится узнать, как там у вас все складывается.

– Могу сказать только одно – замечательно!

Направляясь на кухню, Джейни воскликнула:

– Эх, хорошо бы снова стать молодой: ни тебе четверых детей, ни благоверного, который способен думать только о фруктах.

Ханна откинулась на спинку стула. Она смеялась над шуточками сестры, но в то же время чувствовала, что по-настоящему сейчас ей хочется только плакать.