Стелла Грей - Двойной удар по невинности

– Кофе. Без сахара, без молока. Черный и беспросветный, как моя жизнь.

Удивительно, но она меня поняла, выполнив заказ в точности. Помешивая крепкий ароматный напиток, я ухмылялась, рассматривая круги, остающиеся от ложки… Меланхолия захватила меня почти целиком, а образ Клауса никак не желал выходить из головы. Его глаза за стеклышками очков, аристократический прямой нос, красивые губы, обладающие способностью сводить с ума поцелуями…

Хорошо, что разбила телефон, иначе теперь сидела бы и пялилась на экран в ожидании звонка… или сама позвонила бы. А так – все, обратного пути нет и быть не может. Но насколько же горько от этого понимания!..

Как же ты мог так со мной поступить, Клаус? Столько обещаний, столько нежности, и все обман. Пустые ожидания. Боже! Сколько раз я смеялась над дурами, верящими в сказки? Сколько раз слышала от матери золотые слова: “Любить в этой жизни можно только себя! Остальных нужно держать на расстоянии”?

И ведь я держала! Сколько лет танцевала в элитных клубах, присутствовала на тусовках богачей, ходила на свидания и… отвергала любые предложения. Слишком глубоко вбила мама мысль о том, что стоит расслабиться – тут же получишь нож в спину. А с Клаусом я размякла, позволила себе забыться, поверить…

– Лена? – мягкий женский голос заставил меня вздрогнуть и поднять глаза.

– Кристина?! – шокированно выдала я. – Что ты здесь делаешь?

В этот момент в моей душе начала разрастаться надежда. Неужели они приехали, чтобы отыскать меня и вернуть? Он приехал?..

– Я улетаю, – заговорила девушка, присаживаясь за мой столик. – Ты не возражаешь?

– Нет, – ответила рассеянно, вдруг чувствуя, как вновь наступает состояние полного опустошения. Она одна… Клаус не придет. – Хочешь кофе? Я не пила и уже не буду.

– У меня вот-вот начнется регистрация на самолет, – покачала головой Кристина, – я буквально на минуту. Увидела тебя и не смогла пройти мимо… Вы здесь с Клаусом?

Это имя. Внутри меня что-то треснуло и посыпались мелкие острые осколки. Бесшумно, но так больно…

– Нет, я одна. Улетаю домой. Навсегда, – слова дались на удивление легко, даже равнодушно, хотя глаза щипало от просящихся наружу слез.

– О, – только и сказала Кристина, затем все-таки придвинула к себе чашку и в несколько глотков выпила мой кофе. – Какой горький… Я ведь тоже… навсегда.

Наши взгляды встретились, после чего пришло понимание – она, так же как и я, убегает прочь от мужчины, слишком глубоко засевшего в сердце.

– Тебе что-то наговорила мать Дитриха? – с пониманием дела спросила я.

– О нет, – девушка засмеялась, – поверь, эту стадию я давно прошла. Семь лет назад. Мы тогда собирались пожениться, и… Не сложилось, в общем. Ни тогда, ни сейчас. Я вообще зря приехала. Не знаю, зачем. Понимаешь, у меня свадьба скоро. Жених – замечательный мужчина, очень меня любит, носит на руках, пылинки сдувает… А я… Я то и дело смотрю на него и понимаю, что хотела бы видеть рядом другого. Наглого, напористого, чересчур самоуверенного, но до одури нежного… И это неправильно. Мне хотелось понять, что не так, расставить точки над “i”, поговорить по душам. Понимаешь?

– И что? Поговорили? – улыбнулась я.

Кристина слегка покраснела.

– Мы провели вместе несколько замечательных дней. И знаешь, я поняла: он не изменился и не изменится никогда. Продолжает чуть что давить на жалость, срываться по пустякам и взрывать мне мозг своими фантазиями. Теперь я готова выйти замуж за Марка. Прости, не знаю, зачем вываливаю все это на тебя, мы ведь едва знакомы. И я представляю, что ты обо мне думаешь…

– Думаю, что ты делаешь все правильно, – ответила я, поднимаясь. – Знаешь, лучше выйти за того, кто любит и ценит тебя, чем остаться потом у разбитого корыта. Идем, мне тоже пора на регистрацию. Если опоздаю – придется задержаться в этом городе еще на какое-то время, а мне бы этого жутко не хотелось.

– Подожди, но как же Клаус? – опомнилась Кристина, хватая меня за руку.

– О, у него все прекрасно. Он снова свободен и ищет достойную его рода кандидатуру на пост супруги. – Я цинично хмыкнула. – Впрочем, фрау Сайн-Витгенштайн справится с поиском даже лучше сына.

– Ты меня заинтриговала, – Кристина пошла рядом со мной. – Со стороны вы казались очень гармоничной парой. И счастливой, что ли… Хоть я и видела вас вдвоем очень недолго.

– Мало ли, что там кажется, – пожала плечами я. – Со временем все это забудется, и я буду рассказывать пережитые в Кельне приключения с улыбкой. А пока, если честно, не очень хочется говорить об этом.

Мы остановились у огромного табло и замерли. Каждая искала номер своего рейса.

– Мне туда, – Кристина кивнула влево.

– А мне в противоположную сторону, – улыбнулась я. – Кто знает, может быть, еще увидимся?

– Все возможно, – согласилась моя неожиданная собеседница и, подхватив свою сумку, махнула свободной рукой: – Ауфидерзейн, Лена!

Я только и смогла, что кивнуть. В горле стоял огромный ком, а руки мелко тряслись. Пришла пора прощаться с Кельном и возвращаться в прежнюю жизнь, полную насущных забот о себе любимой.

– Дом, милый дом, – я стояла на лестничной клетке перед своей квартирой. Смотрела на обшарпанные стены, грязный пол, старенькую дверь с потертым дерматином. И в душе плескалась странная смесь из горького разочарования и пресловутого чувства “я же говорила, что все так будет”.

Все стало на круги своя. Сказка закончилась. Я дома, в России, в которую так стремилась, а в груди дыра размером с целую вселенную.

Пять минут назад я забрала у соседки ключи, оставленные ей, чтобы та кормила трех рыбок-гупешек в маленьком аквариуме. Воровства я не боялась, в моей скромной хрущевке и так не хранилось ничего ценного.

Открыла дверь, прошла в коридор, скинула туфли… Ноги приятно заныли, а боль в сердце, наоборот, стала только сильнее.

Какая же я все-таки дура. На что только рассчитывала, впуская этого подонка в свое сердце. Поверила в наследство, а ведь моя интуиция постоянно твердила, что не могло произойти со мной подобной сказки.

Я обычная девушка. Такие, как я, не становятся принцессами, гораздо больше шансов у меня было устроиться продавщицей и спиться к сорока годам.

Назойливая трель домашнего телефона нарушила мои душевные самоистязания. Пришлось подойти к старому аппарату, еще с вертушкой вместо кнопок.

В последние лет десять, с появлением мобильных, им никто не пользовался, и он стоял скорее для красоты, как антиквариат с трубкой. Даже абонентскую плату за него я оплачивала скорее как дань традиции, постоянно ленясь дойти до оператора и отключить линию за ненадобностью.

И тут на тебе, зазвонил.

Несколько мгновений я сомневалась, стоит ли брать трубку. Но рука сама потянулась. Я до сих пор, как последняя идиотка, надеялась услышать там ЕГО голос.

– Лена, – обеспокоенная мать, почти выкрикнула в трубку мое имя, и я невольно поморщилась от резкого звука.

– Привет, мам, – отозвалась я.

– Слава богу, – в ее интонациях слышалось облегчение, а после я слушала длиннейший диалог, в котором меня отчитывали как двенадцатилетнюю девчонку. – Ты не представляешь, как я беспокоилась. О чем ты только думала, улетев в Германию? Ты соображаешь вообще, какие у меня были мысли, когда твой телефон исчез из сети?!

Запоздало я вспомнила, что по прилету в Кельн сменила сим-карту на немецкого оператора, а русскую сунула в кармашек рюкзака. Выходит, она теперь тоже осталась у Клауса.

– Извини, мам, – я искренне чувствовала себя виноватой. – Я не думала, что ты будешь так беспокоиться. Я ведь сказала, куда я еду.

– Ага, сказала, – голос матери потяжелел и приобрел саркастические нотки. – К фрау Хильде. К бабке. Да какая она тебе бабка?! Я пыталась дозвониться до тебя битый час, чтобы ты не совершала ошибку. Рикард не твой отец! И никогда им не был!

Дыхание в моей груди застыло. Как же так?

Я ведь звонила матери перед тем, как полететь с Клаусом, и сейчас попыталась прокрутить в голове тот разговор. Все слова и ругань, которую отпускала мама в адрес баронессы Лихтенштайн. “Сумасбродная старуха!” “Да какая она тебе бабка?” “Расчетливая аристократичная стерва!”. Вот только в тот момент я все ее вопли восприняла совершенно иначе, а потом и вовсе положила трубку, чтобы не слушать возмущений родительницы.

– Выходит, ты все знала с самого начала, – пробормотала я, рассеянно оседая на пуфик, стоящий рядом. – Мам, так кто мой отец? Настоящий…

В этот момент я поняла, что раньше почти никогда и не задавала этот вопрос. Пока был жив отчим Леня, который дал фамилию и любил, как родную, отцом был он. А потом у матери было много разных мужчин, и тема отца вовсе стала молчаливым табу.

– Клаусом его звали, – после длинной паузы, пусть и неохотно, произнесла мать.

А я нервно икнула, а потом заржала, как лошадь, ей-богу! Долго не могла успокоиться, потому что накрывало. Истерикой, самой настоящей. Бывают же в жизни совпадения.

– Почему ты смеешься? – голос матери вновь стал обеспокоенным. – Лена, с тобой все впорядке? Хочешь, я приеду?

– Не надо, – отрезала, мгновенно успокаиваясь. – Все в порядке. Расскажи мне об отце. Каким он был?

Она вздохнула и едва слышно всхлипнула, явно погружаясь в какие-то свои воспоминания.

– Хорошим. Очень хорошим, – тихо поведала она. – Действительно любил меня, так же как и я его. Позвал меня замуж через несколько дней после начала нашего бурного романа, и я согласилась, не думая.

– А что дальше? Он тебя бросил?

– Нет, что ты, – я слышала слезы в голосе матери. – Он занимался конным спортом. И что-то пошло не так. Во время скачек Клаус упал… и шлем слетел… Доктора сказали, что он умер фактически мгновенно после удара. Не мучался.

В моем горле возник ком. Так, что даже проглотить не смогла. И дышать тоже. Сделала несколько попыток, прежде чем сумела вдохнуть полной грудью.

– Нам с тобой очень повезло, когда в моей жизни появился Леонид. И я уехала к нему в Россию.

– И даже записала мне его отчество, – пробормотала я, рассеянно осознавая весь масштаб пи*деца, случившегося в моей жизни.

– Он признал тебя дочерью, хотя всегда знал, что ты не его. Да и вряд ли тебе бы лучше жилось в России с именем Успенская Елена Клаусовна.

И тут я заржала второй раз. Потому что с таким ФИО только в цирке работать.

– С тобой точно все впорядке? – Опять переспросила мать. И я заверила ее, что со мной все преотлично, а после торопливо распрощалась и минут пять сидела, изучая свои ноги, на которых болтался браслет-подарок с паучком-висюлькой. Я совершенно о нем забыла…

Чем дольше смотрела на эту побрякушку, тем больше злости меня обуревало. Расстегнула застежку и с психами вышвырнула в дальний угол комнаты. Пусть там валяется, сейчас немного приду в себя, а потом и вовсе выкину. Или в ломбард сдам и все вырученные деньги перечислю в фонд… спасения тропических бабочек. Или кому там оказывала благотворительность Клаусовская мамаша? Чтобы все, принадлежащее их семье, с ними же и оставалось.

А потом сходила за сумкой, достала оттуда полароидный снимок и торжественно сожгла его над газовой конфоркой. Наблюдая, как фотография осыпается пеплом, точно так же как и мои чувства к Клаусу.

Следующий час я металась по квартире как угорелая, пыталась занять себя хоть чем-то, лишь бы не думать о нем. Не выходило.

Не помогла ни уборка, ни готовка. После я вытряхнула из сумочки остатки наличности – пятьдесят евро еще из тех, что фрау Хильда давала. Плюнула на все угрызения совести и обещания вернуть деньги. Будут моей моральной компенсацией. И пошла покупать себе телефон. Какой-нибудь самый простой. И новую сим-карту.

На удивление, полученных в обменнике трех с чем-то тысяч хватило даже на простенький китайский смартфон из числа тех, что так любят продавать сотовые операторы. Вернувшись домой, я откопала старую записную книжку, нашла контакт директора клуба, где работала, и набрала номер:

– Слушаю! – раздался голос Беликова с той стороны.

– Добрый день, Дмитрий Германович, – поздоровалась я. – Это Успенская.

– О, Лена! – обрадовался он. – Ты-то мне и нужна! Можешь приехать сейчас в клуб, есть работа, как раз для тебя.

Схватилась за его слова, будто за спасительную соломинку. Собственно, потому я ему и позвонила – чтобы выпросить на ближайшие дни несколько смен. Мне нужно было отвлечься от мыслей о Клаусе любым способом. Причем, самое гарантированное это упахать себя так, чтобы даже сил не осталось на страдания.

Через час я сидела в кабинете у Беликова, смиренно сложив руки на коленях, и ждала, что же у него за предложение такое.