Джеки повернулась на своей широкой постели и, задев рукой плечо Джеральда, тут же проснулась. Пробуждение было приятным. Она открыла глаза, увидела его, и на нее тут же нахлынули воспоминания о прошедшей ночи и об испытанном счастье. Словно почувствовав на себе ее взгляд, он тоже открыл глаза, губы его медленно раздвинулись в улыбке, и он проговорил хриплым со сна голосом:

— Доброе утро, любимая. Джеки подвинулась ближе.

— Доброе утро. Хорошо спал?

— Ага. — Он потянулся и обнял ее рукой за плечи. — А ты?

— Я всегда хорошо сплю, но ведь ты провел ночь в чужой постели, а с непривычки всякое бывает.

Она закинула свои тонкие белые руки ему за шею, приблизив к нему свое лицо.

— В чужой постели — да, но зато с близкой мне женщиной, — ответил он, нежно целуя Джеки в губы. Скоро он почувствовал в ней пробуждение желания и притянул к себе, ощутив прикосновение ее нежной груди. Исходивший от ее кожи тонкий запах напоминал аромат цветочных лепестков. Он щекотал ему ноздри, волнуя и возбуждая.

— Я так рада, что ты остался у меня на всю ночь, — прошептала Джеки.

— Как только получу развод, то стану проводить здесь все ночи подряд, — пообещал он. — До конца жизни.

Джеки пробежала рукой по его мягким волосам.

— Я люблю тебя, — просто призналась она.

Он снова поцеловал ее. На этот раз поцелуй уже был более продолжительным, глубоким и исполненным страсти.

— Я тоже, — сказал он. — Ты даже не догадываешься, как сильно я тебя люблю. Представить себе не можешь. Я люблю тебя больше жизни, Джеки.

— Джеральд…

Она прижалась к нему еще теснее, желая раствориться в нем, вдыхать тот воздух, которым дышит он, стать частичкой этого человека, мысли о котором не оставляли ее с некоторых пор ни днем ни ночью.

— Да, любимая… — все поняв, ответил он. Несмотря на то что они совсем недолго знали друг друга, Джеральду достаточно было от нее одного взгляда, чтобы почувствовать ее желание. Он начал осыпать поцелуями ее грудь, втайне радуясь тому, что эта красивая молодая женщина хочет его и принадлежит ему.

Любовью они всегда занимались быстро, в порыве страстного вдохновения вознося себя к вершинам искрящихся ощущений, и сегодняшнее воскресное утро не стало исключением. У них впереди был целый день и в полном распоряжении уютная квартира Джеки. Они знали, что им ничто не помешает вдоволь насладиться друг другом. Однако пробудившаяся страсть была настолько сильна, что они не могли ждать ни минуты. Жажда требовала своего немедленного утоления. И Джеральд взял ее без всяких прелюдий и предисловий. Быстро и резко входя в нее, он горячо нашептывал ей на ухо нежные слова, а Джеки, поднимая навстречу ему бедра, отдавалась нараставшим в ней ощущениям. Ее будто подхватило мощное течение, с которым не было сил и желания бороться. Тело ее словно настроилось на музыку, которую он исполнял. Наконец наступила кульминация — сильнейший взрыв, всплеск удовольствия, после чего они расцепили объятия и, тяжело дыша, удовлетворенные, лежали рядом.

Когда они вновь проснулись, за окном уже был полдень. Сонное и мягкое сентябрьское утро подходило к концу. В этот час лондонцы обычно отдыхают в парке или выгуливают собак, а дети запускают воздушных змеев или катаются на велосипедах.

— Я сделаю что-нибудь поесть, — сказала Джеки, поднимаясь и запахиваясь банным халатом. Она расчесала свои темные волосы. — Ты голоден?

Джеральд окинул ее влюбленным взором, не поднимаясь с постели с розовым балдахином, и лицо его расплылось в улыбке.

— Просто помираю.

— Тогда что скажешь насчет… — Она подошла к изножью кровати и остановилась, уперев руки в бедра и склонив голову набок. — Насчет фруктового сока, яичницы с беконом и помидорами, кофе и тостов с мармеладом?

— О… — простонал Джеральд. — Вот это я понимаю!

Скажи-ка, кстати, ты выйдешь за меня замуж? Джеки фыркнула:

— Советую подождать с предложением. Ты ведь еще не знаешь, хорошо ли я готовлю.

— Как только я увидел тебя, интуиция подсказала мне, что ты хорошо готовишь, — ответил он весело.

— Лгун! — воскликнула она. — Тогда на мне было мое лучшее бальное платье и, глядя на меня, трудно было представить, что я в состоянии сделать себе даже чашку чая!

Она повернулась к двери.

— Только не пропадай надолго, — крикнул он ей вслед. — Мне без тебя будет одиноко.

— Постараюсь побыстрее, — донесся до него ее голос уже из коридора. — А пока вот почитай что-нибудь… О Господи!

— Что там такое? — обеспокоенно воскликнул Джеральд.

Джеки медленно вернулась в спальню, держа в руках несколько воскресных газет. Взгляд ее был устремлен на первую полосу какого-то бульварного листка, а на лице застыло выражение сильного потрясения.

— Глазам не верю… — пробормотала она.

— Что там? — Джеральд мгновенно слетел с постели и уже заглядывал ей через плечо.

Оба молча прочитали материал об отце Селии Атертон. Первым заговорил Джеральд:

— Скверное дело. Впрочем, пока ему ничто не угрожает. Еще нет такого закона. К тому же он совсем старик. Лично мне кажется, что теперь уже вообще не стоит его беспокоить.

— Бедняжка Селия! Интересно, знала ли она?

— Наверняка, дорогая. Ведь он ее отец.

— Да, пожалуй… — неуверенно пробормотала Джеки.

— Терпеть не могу газетчиков! — вдруг мрачно буркнул Джеральд. — Их эта история привлекла лишь потому, что Селия — фрейлина ее величества. Вот если бы она была просто какой-нибудь миссис Смит и не имела никакого положения в свете, всем было бы плевать на ее отца. Теперь же из-за этой статейки Селию и всю ее семью начнут преследовать. И главное — за что?

— В обществе есть немало тех, кто считает, что забывать о преступлениях нацизма нельзя ни при каких обстоятельствах. И я, пожалуй, согласна с этой точкой зрения.

— Верно. Я-то еврей и по идее больше чем кто-либо другой должен ратовать за это. Но с другой стороны, не поздновато ли судить старика? Я уверен, что большинство доказательств уже потеряно безвозвратно. Не так легко вспомнить то, что было почти полвека назад. Да и суд не сможет сохранить объективность. С первых же минут все будут настроены против отца Селии.

Джеки села на постель и сосредоточенно уставилась в статью, разложенную у нее на коленях.

— Согласна, но если Эрнест Смит-Маллин, то бишь Эрнст фон Шмидт, действительно повинен в убийствах тысяч евреев, ему этого нельзя простить. Тогда уж точно можно будет сказать, что нет правды на земле. Мне очень жаль Селию, я за нее страшно переживаю и считаю, что за грехи отцов не должны расплачиваться дети, но… подумай обо всех несчастных, что были замучены в Кельне, в Белзене, в Освенциме!

— Но разве расправа над стариком вернет их к жизни? Гибель шести миллионов мирных евреев навсегда останется в сознании людей как самый, наверно, бесчеловечный акт в истории, но мы прежде всего должны заботиться не о мщении, а о том, чтобы этот ужас не повторился.

— Ты прав, — сказала Джеки. — Вероятно, я просто отношусь к числу мстительных людей, которые утверждают: око за око, зуб за зуб.

Джеральд наклонился к ней и поймал ее руку — гладкую и холодную.

— Твой гнев праведный, Джеки, но какой в нем смысл? По-моему, Эрнста фон Шмидта нужно оставить в покое. Пусть доживает дни наедине со своей совестью. Поздно его судить через сорок с лишним лет. Нюрнбергский процесс был справедлив, и отец Селии скорее всего заслуживал, чтобы предстать перед ним. Но ему удалось скрыться и с этим надо смириться.

— Что будет с Селией? Я так за нее переживаю! Она всегда старалась не привлекать к себе лишнего внимания, а тут…

— Давай-ка позвоним ей? Может, сможем чем-то помочь.

Джеки вдруг вздрогнула, вспомнив о чем-то.

— Боже мой, Боже мой… — пробормотала она.

— Что такое?

— Мы не сможем ей позвонить. Она говорила, что отправляется на выходные вместе с Хьюго в Балморал.

— М-да… — протянул Джеральд. — Нелегко ей сейчас там.

— Мама, почему ты молчала все эти годы? Почему никогда не рассказывала мне? — восклицала Селия в трубку. Она стояла у окна и смотрела на небольшую группу благородных оленей, пасшихся невдалеке от замка. Этих животных полюбила еще королева Виктория, впервые увидевшая их в 1848 году. Селия только что рассказала матери о статье в «Санди глоб» и теперь ждала, что та скажет. Что это неправда… Страшная ошибка… Недоразумение…

Но Эйлин, находившаяся в ту минуту на самой южной оконечности Ирландии, не знала, что ответить родной дочери. Она тоже стояла с телефоном у окна и глядела на унылое воскресное утро, тщетно пытаясь различить больными глазами очертания Грейт Скеллиг. Она лихорадочно пыталась собраться с мыслями, найти для дочери правильные слова, но в итоге у нее вырвалось лишь:

— О Селия…

— Почему ты не рассказывала мне о папе раньше? — слышала она требовательный голос дочери. — Ты ведь знала, что мне можно доверять. Знала?

«Да, — подумала про себя Эйлин, — я доверяла тебе, но не хотела обременять тебя. Не хотела, чтобы ты знала, какая страшная тень нависает над нашей семьей».

— Я думала уберечь тебя, — наконец проговорила она. — Надеялась, что это так и останется тайной. Мы ведь живем очень тихо, стараемся не привлекать к себе внимания. Твой отец даже не догадывался о том, что я про него все знаю.

— Что? — пораженно переспросила Селия. Ей всегда казалось, что родители очень близки между собой. — Ты прожила с ним столько лет, и он даже не догадывался о том, что тебе все известно?

Уму непостижимо!

— Я все узнала совершенно случайно и решила держать в себе. Твой отец сильно рассердился бы, узнав, что я копалась в его вещах. Хотя я на самом деле не знала, что ему есть что прятать от меня. Даже не подозревала, что в его книгах и бумагах откроется такое…

Мать говорила резко, и в голосе ее сквозила несвойственная ей горечь.

— Что ты обнаружила, мама?

— В основном письма. Твой отец тщеславный человек, Селия, и никогда ничего не выбрасывал. Я нашла несколько писем от Гитлера, в которых тот поздравлял твоего отца с успехами. В одном из них Гитлер даже назвал Эрнеста «сынок». Я нашла также несколько посланий от Геринга. Все это лежало в ящике его стола среди других бумаг и рядом с томиком немецкой поэзии.

— О, мама… как это ужасно! Я тогда уже родилась? Когда это случилось?

Беззвучно плача, Эйлин сказала:

— Ты была совсем маленькая, Селия. Конечно, я должна была тут же развестись с Эрнестом, но я не могла и чем больше медлила, тем тяжелее было решиться. Я…

Селия договорила за нее сама:

— Ты любила его?

После долгой паузы Эйлин прошептала:

— Да, наверно. Тогда. Но это было так давно, что теперь мне трудно вспомнишь. Ты была совсем еще ребенком и очень любила отца… — Голос вновь изменил ей. Отдышавшись, она добавила: — Я уже не люблю его, но теперь поздно что-то менять.

— Где он сейчас? — спросила Селия.

— В саду.

— Мама, почему бы тебе не приехать к нам пожить? Скоро такое начнется!.. В газете сообщили ваш адрес и со дня на день вас атакует целая армия репортеров. Приезжай в Лондон, мы позаботимся о тебе, — с мольбой в голосе сказала Селия.

— Твой отец не уедет отсюда, ты же знаешь. В течение сорока пяти лет я неоднократно предлагала ему, но он отказывался.

— А ты?

— Нет, милая Селия. Спасибо тебе, но я должна быть рядом с ним.

— Но ведь ты несчастна, мама…

— Теперь поздно что-то менять. Я устала и хочу только покоя. И потом подумай, как твой отец будет без меня?

— Ну что ж… — вздохнула Селия. — Если передумаешь, я приеду и заберу тебя. Сегодня мы с Хьюго возвращаемся и я сразу отправляюсь навестить Колина и Иана. Наверно, им теперь тяжело придется в школе. Но ты позвони если что, я приеду и заберу… — Она хотела сказать: «тебя с папой», но осеклась. Селия чувствовала, что пока не может видеться с отцом… Еще не успела привыкнуть к мысли, что человек, которого она любила всю жизнь, в действительности существовал лишь в ее воображении, а на его месте был страшный незнакомец.

— Я останусь здесь, — сказала Эйлин. — Беда в том, что ничего этого могло бы не случиться, если бы ты не привезла к нам в дом того учителя. Я чувствовала, с ним что-то не так. И отцу он сразу не понравился.

— Ты о Роланде Шоу?! — поражение воскликнула Селия. — Ты думаешь…

— Он все слонялся по дому, словно вынюхивал что-то. Очень неприятный молодой человек, Селия. Не пойму, как ты только наняла такого… — Впервые за весь разговор в голосе Эйлин послышались нотки упрека.

— Значит, ты полагаешь… О Боже, я и не подумала! — Селии тут же припомнился ее разговор с Джоном Тетбери о Роланде Шоу и помимо чувства вины, навалившегося на нее, ей стало страшно. — Это ужасно, мама! Что делать? Мне кажется, ты права. Меня только вчера предупреждали насчет него, но я и представить не могла…