Наталья Ручей - Дыхание осени

— Часы просто сломались, — говорю я.

— Или это нечто большее, нечто свыше, судьба, — пожимает плечами Яр.

— Сейчас она замолчит, — говорю я, — сейчас вот последний раз прокукует…

А они, мне даже кажется, что и Звезда, расползаются в широченных улыбках под бесконечные песни о жизни нашей кукушки.

Давно у меня не было пробуждения с головной болью. Но хоть пятки собакой не облизаны — и то с бодрым утром. Иду через ванную на кухню, позевывая и про себя ругаясь на ненормальных, затеявших ночью ремонт, обо что-то спотыкаюсь, но не падаю — тоже радость, а когда в предрассветной полутьме догадываюсь включить свет на кухне и посмотреть, что жаждало моего падения — перестаю убеждать себя, что утро бывает добрым.

На полу, при входе в кухню, лежит поводок. Длинный. Собачий. А рядом с ним, счастливо оскалившись, сидит зубастый хозяин. Намек ясен, но минуту назад я разуверилась в аутотренинге и потому открыто признаю, что не в духе.

— Я не в духе, — озвучиваю псине, будто так она меня точно поймет.

Псина скулит, ложится на передние лапы и так смотрит жалостливо, что чувствую себя предателем. Подкуп свеженасыпанным кормом удается наполовину — корм с хрустом исчезает, а меня все так же испепеляют грустные глаза напротив.

— Мне кажется или ты наглеешь? — спрашиваю, потягивая чай.

Псина по-кошачьи фыркает и трясет мохнатой башкой. Понимает, что ли? После кукушки, устроившей вчера спонтанный сольный концерт, я уже и не удивлюсь. Здесь хотя бы нечто живое, дышит и тааак смотрит, что, пожалуй, поддамся… Вздохнув, бросаю по привычке взгляд на стену: не хватает не часов, а странной кукушки. Яр вчера забрал ее с собой, так и шел под громкие «ку-ку» по лестнице, а мы с Егором держали дверь открытой, так хихикать веселее, и даже не напомнили, что из часов можно вытащить батарейку. Конечно, Яр сам догадался, потому что переворачивал птичкин домик, а почему не вытянул — кто его знает.

— Мне кажется или ты на глазах растешь? — с подозрением смотрю на виляющий хвост. — И как-то ты… очень пушистый.

Псина поджимает хвост и крадется к поводку, поглядывая на меня — уносит его обратно в коридор и вот то ли слышится мне, то ли правда — вздыхает. Эх, смотрю, это такая привычка у Самарских — перенимать мои привычки. Вздыхаю и иду переодеваться. Псина не верит, даже не смотрит в мою сторону — лежит бревном в пустом коридоре, и только когда подхожу, беру поводок и открываю дверь, выскакивает в подъезд и мчится по ступеням. Надеюсь, в такую рань никто из соседей там не прохаживается, а то чревато переломами.

На улице сыро, слякотно, сонно. Я стою на школьном стадионе, и пока Звезда бегает, пытаюсь выискать одни окна воот в этом подъезде. Ага, нашла. Темно, спит еще, ну и ладно. Звезда уносится так далеко, что я и не вижу ее, но не бегу, не трясусь над ней как настоящие собачники, потому что знаю, что у нее есть еще одна привычка Самарских — обязательно возвращаться.

Стою, мерзну чуток, зеваю и вдруг тихий голос, — не тот, что вчера, не мужской, не Яра, — раздается у меня за спиной.

— Злата, — голос звучит неуверенно, я бы сказала просительно, и так неожиданно, что мне кажется, будто кто-то занес надо мной сжатый кулак, и пока я думаю, что же делать — медленно делает разрез скальпелем и начинает вытягивать жилы.

К врагам не поворачиваются спиной, но если враг уже зашел со спины, если уже ударил, чего мне бояться? И я старательно притворяюсь глухой и бесчувственной: да, мне трудно дышать, и в горле песок, и язык прилип к небу, зато голова прошла на ветру. Прогулки с собакой, оказывается, не только животным полезны.

— Злата, нам надо поговорить…

— Нам? — спрашиваю беспечно. Не знала, что я могу так.

— Злата, послушай, ты многого не понимаешь…

— Еще что-нибудь о тебе? — и так могу, кольнуть и зло пожалеть, что сейчас не в подаренной Яром шубе.

— Мне больше не к кому обратиться…

Просьба. Ко мне.

Человек, который стоит за спиной, хорошо меня знает. Вернее, знал — мы теперь не общаемся. Мы теперь не друзья. Мы чужие. И все-таки…

Я оборачиваюсь и не могу сдержать удивления. Да, это Лариса. Да, я бы узнала ее все равно, но… где гламур, где нотка высокомерия ко всему прочему, кроме «я», где уверенность, с которой она легко через всех перешагивала, в том числе через меня? Она сильно похудела, и этот тот случай, когда не к лицу, а, наоборот, говорят, что сошла с лица; в глазах лихорадочный блеск отчаяния. Втягиваю в себя воздух — вроде бы нет тошнотворного запаха наркоты, хотя ее столько разновидностей, что могу ошибиться, не знаток, не ценитель.

— Что случилось? — выпаливаю.

— Заметила, — усмехается, — все замечают, и Стас…

А вот это зря она: прозвучавшее имя напоминает не только о том, что Лариса выманила у меня кольцо и кулон, отыграв костюмированный спектакль, но и по словам Яра принимала участие в том, что с нами произошло. Она пытается что-то сказать, но я резко перебиваю:

— За что?

В свете нависающих над нами фонарей, наверное, не только она выглядит тусклой тенью. И не ей одной так паршиво, как кажется.

— Я пришла за твоей помощью… ты ведь поможешь? Злата…

А я повторяю:

— За что?

— Я никогда не желала тебе зла, — тараторит. — Я не знала… меня обманули… Мне нужна твоя помощь… Послушай, ты ведь ничего так и не знаешь, Злата! А я боялась тебе рассказать! Он меня запугал, а чтобы молчала, устроил в салон. Он сказал, у меня есть способности, сказал, что смогу, нужно только не бояться рискнуть, и я… Я взяла кредит под квартиру, я… Злата, он подставил меня! Я выкупила его салон, а он провальный! У меня хотят забрать квартиру, понимаешь? Из-за его салона, но ведь это он посоветовал. Он! Я не хочу жить на улице! Ты слышишь меня? Скажи ему, поговори с ним, ты ведь можешь, я знаю, вы помирились, он простил тебя…

Я невесело усмехаюсь, прокручиваю поток слов, щедро сброшенный на меня Ларисой — вот, значит, как он ей отомстил. По-своему и по-крупному: загнал в долговую яму.

Устав от жалоб, я притворно зевнув, повторяю:

— За что? Это единственное, что меня интересует. Ну, и так, если не налоговая тайна — за сколько?

Но чтобы не думала, что у меня масса времени на второй концерт псевдоплача, предупреждаю, что у меня мало времени и вообще пора возвращаться домой.

— Домой, — кивает, — у тебя опять есть дом… а у меня…

А вот это я уже зря, поэтому исправляюсь:

— Лариса, если у тебя ничего нового, прощай.

Она бросает настороженный взгляд вниз — Звезда вернулась и пытается и ноги мне согреть в благодарность за прогулку, и защитить, если что. Пока она сидит очень смирно, но глаз от моей бывшей подруги не cводит.

— Ты не поможешь, — понимает Лариса. — Нет ведь?

Я молчу, а молчание не всегда означает «да».

— Не поможешь, а я тебе помогу! Хочешь? Почему бы и нет? Мы — ведь подруги!

— Бывшие, — вношу маленькую поправку.

На Лице Ларисы застывает удивление. Да, я прощаю, да, иду на уступки, но только с теми людьми, которые небезразличны, которые для меня что-то значат, и Ларисы больше нет в этих списках. Вычеркнулась сама.

Но вскоре она берет себя в руки, принимает снисходительный вид и так резко выпрямляется в погоне за царской осанкой, что у меня бы точно звезды перед глазами плясали. Нависает надо мной как столбы — такой же смесью бетона, который не повернешь и не сдвинешь. Я могу обойти, и так лучше и проще, тем более что я уже об нее ударялась, но я не двигаюсь с места.

Яр опасался нашей встречи с Ларисой, а я ее даже хотела.

Взгляд в прошлое. Есть надежда, что он будет последним…

Она нервно оглядывается, словно пришла не одна, но в предутреннем сумраке я никого кроме нас не вижу. Она, видимо, тоже, потому что веселость ее проходит, и она чуть растерянно говорит мне:

— Ты все-таки непроходимая клуша! Ты спрашиваешь: за что и за сколько, а правильней спросить — сколько раз и кому?

Хорошая постановка вопроса. Пусть говорит, я не перебиваю. Иногда почитаешь в романах — он столько раз ей пытался что-то сказать, а она его останавливала и в итоге целую книгу страдали, а потом упрекали друг друга, что промолчал. Нет уж, пусть скажет все, я послушаю, а выводы сделаю после.

— Ну, что, дорогая, сама догадаешься?

Снова жалею, что собак не выгуливают в песцовых шубах, и упрямо молчу.

— Все-таки подсказать? Ну ладно, даю наводку по дружбе: циферки, которые мне за тебя заплатили, были в у.е. и с большими нолями. Ну? Есть идеи?

Если бы она поинтересовалась, куда эти у.е. потратить, я бы и то не сказала — свои до сих пор не пристрою. А здесь пусть расскажет, а я подожду.

— О, Господи! — Лариса возмущенно вздыхает. — Много ты богачей вообще знаешь? Ну? Думай!

Я переминаюсь с ноги на ногу, демонстративно потираю ладони в перчатках.

— Ладно, еще одна маленькая подсказка, ты ведь спешишь. Папу твоего бывшего мы исключаем. Пока исключаем. Ты ведь хочешь узнать, кто заказал тебя первой? Так кто же у нас остается?

Перед глазами проносится синее платье, которое мне подобрали в салоне. Свадьба на следующий день. Встреча в баре. О чем-то догадывалась, что-то смутно мелькало…

Яр.

У нас остается Яр.

— Ага, догадалась, — радуется Лариса. — Ему нужна была ты. А я считаю, что это несправедливо: найти мечту и подарить, пусть и подруге, пусть и единственной. Несправедливо! Ведь это я мечтала жить в роскоши, носить меховые шубы, пить чай из фарфора семнадцатого столетья…

— Не помню, чтобы такой был у Яра.

Ее глаза недобро сверкают. Она обхватывает себя руками, словно замерзла, раскачивается на носочках белых сапог — точь-в-точь как мои, только копия с рынка, и подвывает так громко, что я переживаю, как бы полдома не разбудила. Противный звук, похоже на за упокой. Я быстро проверяю в кармане мобильный — вдруг надо будет вызвать скорую, и немного успокаиваюсь, что он есть.

— Да я бы купила, — выныривает из своего странного состояния. — Но он же выбрал тебя! Не потому, что ты такая красивая — любому видно, что я в сто раз лучше, а потому, что ты девственница. Ему нужна была эта чертова пленка! Прикинь?

В одну секунду у меня перед глазами мелькает наша первая встреча с Яром. Его слова, что девственниц с высшим образованием не бывает. Пари с Ларисой. Бесплатный и явно лишний коктейль от бармена…

— И я бы сделала операцию, все бы мне аккуратненько сшили, и я бы даже легко сыграла испуг в первый раз, да хоть слезы! Немного не повезло. Я тогда уже переспала со Стасом, и он-то знал… А у них все должно было быть по-честному. Только девственница, настоящая. Не позволил мне притвориться, — хохочет, — а сам пользовал. И тогда я предложила тебя!

Я немного путаюсь. То она вроде бы намекает на Яра, то открыто говорит, что замешан Стас. Но не спрашиваю, не уточняю, видно же, что рассказ еще даже не подошел к кульминации, только сюжет завязывается.

— Встреча в баре — да и сама подумай… Разве ходят миллионеры в такие трущобы? Совпадение? Чушь! Я тебя привела в этот бар. Я сказала Стасу, где и во сколько мы будем. Я подбила тебя на пари. И продала тебя я.

Прячу руки в карманы. Холодно. Сыро. Хорошо хоть светает.

— Ты была игрушкой богатого мальчика, — шипит гадюкой Лариса. — А когда заигралась, тебя просто убрали. Ну, подумай сама: ваше знакомство, поспешная роспись… Такие люди если и женятся на таких как ты, то после жесткого брачного контракта, и не в спешке. Яр хотел девственницу. Стас слил ему информацию. Я отобрала твои фотки получше и подстроила встречу. Это игра, Злата. Ты в ней обычная пешка. Пешка! И ты никогда не была замужем за королем. Ты вообще никогда не была замужем. О как! Так что обычный траходромчик за деньги, как у меня.

Она заливается безудержным смехом.

Я стою. Я не падаю. Может, потому что ноги стопы держит раскормленная Звезда. Может, потому что не верю. Хотя многое кажется правдой, только… даже если правда одна, у нее как минимум две стороны.

— Все сказала? — голос все-таки меня предает, но так сипло он вполне может звучать и от сырости. Загулялись мы нынче, пора. А Лариса смотрит на меня, как на привидение, снова нервно оглядывается и я наконец замечаю в утренней дымке машину стального цвета. Метрах в трехстах, марок я не различаю; но почему-то отчетливо представляются чьи-то глаза, которые внимательно наблюдают за нами.

— Ты не поверила, наверное, — бормочет Лариса. — Злата, но это правда! Это игра у них такая, пари! Ты не первая. Им интересно увидеть, как быстро наивная дурочка скажет, что влюблена, как быстро продастся за деньги. У них целый клан!