Миа Райан - Дюжина поцелуев

Стю сжал правую руку в кулак и скрестил обе руки на груди.

— Эта привычка сильно подводит меня за игорным столом.

— Я знаю, — кивнул Терренс. — Я частенько у тебя выигрывал.

— Верно, верно.

— Ну и?

— Сегодня и правда холодно, не так ли? По-моему, это самая холодная зима на моей памяти.

Терренс не ответил.

— Полагаю, я был довольно груб с ними… нет, я знаю, что был очень груб с леди Каролиной и её матерью, когда ужасно переживал, что ты умрёшь.

Терренс удивлённо поднял бровь.

— Терпеть не могу, когда ты так делаешь, — сказал Стю.

Тэрренс не пошевелился.

— Ну ладно, конечно, я знал, что ты не умрёшь. Тебя довольно хорошо подлечили во французском госпитале. Но выглядел ты и правда страшно, вся голова была в бинтах. А все врачи говорили, что ты никогда больше не сможешь говорить, а если и сможешь, то, возможно, у тебя повредился рассудок.

Стю ухмыльнулся ему, но Терренс даже не улыбнулся.

— Ну что ж, рассудок всё ещё при тебе, верно? — помрачнев, сказал Стю.

— Ещё бы.

— Однако мне в любом случае нужно было отвезти тебя домой, а в Лондон я ехать не хотел. Поэтому я написал леди Дэрингтон письмо, в котором сообщил, что ей придётся уехать из Айви-Парка.

Терренс слегка замешкался, пытаясь вспомнить нужное слово.

— Уехать? Как скоро? — наконец спросил он, ощутив неприятный привкус во рту.

Стю снова начал постукивать по губе.

— Боже, Дэр, да ведь прошло уже — сколько? — три года! Ты думаешь, я пом…

— Стю!

— Два дня, по-моему, так. Я дал им два дня. — Стю подковылял ближе. — Но, Дэр, я ведь не знал, что мне делать. Я хочу сказать, что не хотел, чтобы кто-нибудь узнал о твоём ранении, и не был уверен, чего бы хотел ты сам. Или захочешь ли ты ещё что-нибудь когда-нибудь вообще. Я просто старался в той ситуации поступить наилучшим образом.

Терренс тяжко вздохнул и закрыл глаза.

— Ш-ш, — наконец сказал он.

Стю запнулся и замолчал.

— Ты верный друг, Стю.

Стю наклонил голову и начал ковырять лёд мыском своего конька. Из-за этого он не удержал равновесие и упал, но быстро поднялся на ноги.

— Ты оцениваешь меня… — Терренс знал слово, но ему пришлось напрячься, чтобы выговорить его. — Объективно, — наконец произнёс он, взглянув на катающихся гостей и со вздохом покачав головой. — А они бы меня на кусочки разорвали.

— Да, теперь они все думают, что ты просто напыщенный осёл.

Терренс сердито нахмурился.

— Но это же хорошо!

Терренс понял, что его друг прав, и его лицо разгладилось. Затем он усмехнулся:

— Да, они не думают, что я… — Слово никак не подбиралось.

— Повредился в уме?

— Да.

Широко улыбнувшись, Стю хлопнул Терренса по спине и снова упал.

Терренс помог ему подняться.

— Однако мне всё равно нужно добиваться Каролины. А я всегда говорю невпопад. — Он потёр бровь указательным пальцем. — Весь этот процесс ухаживания вызывает ужасную головную боль.

— Ха! Здесь дело вовсе не в пуле в твоей голове, старина. Это связано с женщинами вообще. Они говорят на каком-то другом языке, который мужчинам не суждено понять. Общение с противоположным полом — непростая задача даже для лучших из нас.

Терренс бросил взгляд на друга:

— Под «лучшим из нас» ты подразумеваешь себя?

Стю нахмурился:

— Ну… я, э-э…

— Так кто из нас не может разговаривать? — поддразнил его Терренс.

— Ну ладно. Я обгоню тебя до пристани, это отлично поставит тебя на место.

— Нет, рядом с ней лёд слишком тонкий.

Стю открыл рот, словно был очень сильно удивлён.

— Ого, друг, длинное предложение.

Да, Стю палец в рот не клади. Ещё его было очень здорово дразнить. Терренсу это в нём очень нравилось. Он отчаянно в этом нуждался.

— Тогда вокруг леди Уизерспун и обратно. Ты считаешь.

— Марш! — воскликнул Стю без всякого отсчёта, и они сорвались с места.

Всем наблюдавшим со стороны было ясно, что леди Уизерспун нисколько не обрадовалась, когда мистер Рональд Стюарт, пытаясь обогнать лорда Дэрингтона, врезался в неё и сшиб с ног, отчего она очень неуклюже распростёрлась на льду, а её одежда задралась в самой неприличной манере.

Многочисленные попытки извиниться, как со стороны мистера Стюарта, так и со стороны лорда Дэрингтона, были по всем статьям категорично отвернуты.

«Светская хроника леди Уислдаун», 4 февраля 1814 года

— Ох, Герцогиня, — простонала Линни. — Я, кажется, умираю.

Герцогиня только теснее прижалась к ней под покрывалами.

Линни заболела и очень сильно. У неё была температура и всё болело. Конечно, она сама во всём виновата. В конце концов, простуда — лишь дело времени, если начинаешь убегать из собственного дома без пальто, уходишь с приёмов с катанием на коньках без особой на то причины и цели и без сопровождения идёшь домой.

— Линни, дорогая!

Линни крепче зажмурила глаза, услышав резкий голос матери.

— Ах, оставь меня в покое, — пробормотала она из-под одеяла.

Дверь открылась.

— Линни, пришёл лорд Пеллеринг. Ты просто должна встать.

— Я плохо себя чувствую, мама.

— Даже если и так, здесь же лорд Пеллеринг!

Избавь меня от лорда Пеллеринга. Эта мысль внезапно пришла Линни в голову, и ей захотелось просто убежать подальше. Не может же она выйти замуж за того, кто делает её настолько несчастной?

Кроме того, это было несправедливо по отношению к лорду Пеллерингу. Он же не нарочно заставлял её чувствовать себя несчастной и вообще был весьма приятным человеком. Вот только волос у него не было.

А ещё он слишком любил всех своих собак. Это было как-то неправильно.

О Боже, она, должно быть, такая же напыщенная и отвратительная, как лорд Дэрингтон, если ей в голову приходят такие ужасные мысли.

Лорд Дэрингтон. Путаница эмоций заставила её одновременно почувствовать жар и озноб. То есть ей и так было одновременно и жарко, и холодно — она же всё-таки болела.

Вот теперь ей действительно захотелось убежать.

Ее мать вторглась в её комнату и встала рядом с кроватью.

— Он собирается просить твоей руки, Линни. Я так волнуюсь. Я была склонна думать, что ты никогда не найдёшь себе пару.

— Ну, спасибо большое, мама.

— А что, тебе, в конце концов, уже двадцать шесть, Линни. Я в твоём возрасте уже была замужем и имела ребёнка.

Тяжко вздохнув, Линни выглянула из-под одеял.

— Я действительно больна, мама. Пожалуйста, скажи лорду Пеллерингу, что я приму его в другой раз.

— Я не сделаю ничего подобного. — Джорджиана стянула с кровати любимое пуховое одеяло Линни.

Ой, как же холодно.

— Линни, лорд Пеллеринг — это больше, чем ты заслуживаешь. Поэтому ты сейчас же встанешь с постели и примешь его предложение.

— Не могу.

— Прекрасно, тогда я сделаю это за тебя.

— Нет! — воскликнула Линни.

На полпути к двери Джорджиана, нахмурившись, обернулась.

— Это ещё почему? Если ты так больна, тогда я по крайней мере приму предложение от твоего лица. Серьёзно, Линни, ты должна сделать это официально сейчас, или ты можешь просто потерять лорда Пеллеринга. И что ты тогда будешь делать?

Линни слегка пошевелилась, и каждая косточка в её теле отозвалась болью. Ей было так холодно!

Она вспомнила теплоту объятий лорда Дэрингтона, и всё заболело ещё больше.

Она хорошо знала свою мать. Джорджиане Старлинг было абсолютно наплевать, выйдет ли Линни замуж. Ей просто хотелось, чтобы лорд Пеллеринг выделял немного карманных денег своей дорогой тёще. По крайней мере, до тех пор, пока не умрёт дядя мистера Эванстона. Сам мистер Эванстон не имел, к сожалению, ни пенни. Но он являлся наследником довольно внушительного состояния, если допустить, что его больной дядя когда-нибудь всё-таки отбросит коньки.

Казалось, больной дядя болел уже, по крайней мере, лет десять.

— А почему бы тебе самой не выйти за лорда Пеллеринга? — спросила Линни, полушутя.

— Не понимаю, Линни! — Её мать подошла к комоду и схватила какое-то платье. — Я не знаю, что в тебя вселилось в последнее время. Ты стала такой противной.

— Нет, я серьезно, мама. Зачем ты выходишь за мистера Эванстона? Ты можешь получить любого мужчину, которого выберешь. Так почему бы тебе просто не выйти за того, кто может дать тебе желаемое уже сейчас?

Джорджиана выглядела очень смущенной.

— Моя милая Линни, — наконец произнесла её мать. — Мистер Эванстон даёт мне именно то, что я хочу. Он уделяет мне внимание, а очень скоро он подарит мне и деньги. Лорд Пеллеринг да и вообще все светские мужчины дарят своё внимание любовницам, каретам или охотничьим собакам, но в большинстве своём — только себе любимым. — Сказав это, Джорджиана слегка выпрямилась.

Линни была уверена, что этот последний выпад был направлен в адрес её покойного отца, где бы его душа сейчас не находилась.

Герцогиня мяукнула и придвинулась поближе к Линни, делясь с ней своим теплом. Из последних сил Линни приподнялась на локте, нашла уголок своего одеяла и натянула его на себя. Она закрыла ее глаза и откинулась на подушки.

— Думаю, мне тоже нужно внимание, мама, — сказала она. — Я не могу выйти за лорда Пеллеринга.

Герцогиня издала какой-то звук, и Линни обняла кошку. Мда, похоже, не скоро у неё появится амбар. И, вероятно, Линни была обречена провести остаток своих дней старой девой, живя невидимкой в доме своей ослепительной матери и своего определённо скользкого отчима.

Но в тот момент её это ничуть не волновало, поскольку, возможно, она всё равно скоро должна была умереть от боли в голове.

— Линни.

— Ни слова больше, мама. Я не могу думать, когда у меня так болит голова.

Последовала длительная, благословенная тишина, затем зашелестела шёлковая юбка Джорджианы.

— Я скажу лорду Пеллерингу, что ему следует вернуться через несколько дней, когда ты почувствуешь себя лучше.

Джорджиана открыла дверь, чтобы выйти из комнаты. Бог всё-таки есть.

— Честное слово, Линни, я не знаю, что это на тебя нашло. Ты не была такой упрямой с двух лет.

Возможно, в два года она была умнее.

— Хотя, может быть, это преподаст тебе урок. Ты не должна была убегать вчера с катка. В твоей болезни полностью виновата ты сама.

Разве некоторые матери не целуют своих детей, когда те заболевают?

— И тебе определённо стоит держаться подальше от лорда Дэрингтона. Ты же не рассчитываешь заполучить в мужья человека, настолько выше тебя по положению, верно, Линни?

Линни почувствовала, как в её сердце разгорается странный гнев. Выше её? Ха! Это уж переходило всякие границы!

Джорджиана ещё постояла немного в дверях, словно ожидая, что Линни ей ответит. Но у Линни не было ни сил, ни желания это делать, и наконец дверь за её матерью закрылась.

Тишина. Прекрасная, великолепная, благословенная тишина.

Если бы она жила в деревне с мужем, которому намного милее его собаки, чем она сама, то тишина точно была бы ей обеспечена очень часто, а, может быть, и всегда.

И в этот самый момент, на этой самой мысли Линни наконец поняла, почему она плакала в театре на прошлой неделе.

И ещё, возможно, почему ей так понравился кто-то вроде лорда Дэрингтона.

Потому что то, что её мать говорила ей сегодня, да и вообще почти каждый день её жизни, было просто неправдой. Лорд Пеллеринг не был бульшим, что заслуживала Линни. Ни один мужчина не был.

Она заслуживала быть довольной и счастливой.

А лорд Пеллеринг на самом деле не мог ей этого дать. Какая-нибудь женщина будет его достойна, а он будет достоин её. Но Линни этой женщиной не бывать.

И слава Богу, потому что у неё не было ни малейшего желания целовать лорда Пеллеринга так, как она целовала лорда Дэрингтона.

О Господи, подумала Линни, когда у неё опять закружилась голова.

Хотя, если подумать, это могло быть обусловлено тем фактом, что у неё, вероятно, бред от лихорадки, а вовсе не мыслями о высоком, мрачном и великолепном мужчине с вьющимися густыми волосами и глазами цвета неба в безоблачный летний полдень.

Это вообще не имело к нему никакого отношения.

Линни слабо улыбнулась, когда её затуманенный рассудок погрузил её в благословенный сон. Интересно, что главным действующим лицом в этом сне был лорд Дэрингтон. И это был очень, очень хороший сон.