Ей и в голову не пришло, что она больше не двенадцатилетняя девочка, а молодая леди, чья репутация может пострадать в случае, если маскарад будет раскрыт.

Силли пообещала раздобыть для нее подходящий соломенный наряд и заручиться поддержкой своего младшего брата, который должен был быть одним из соломенных парней.

— Он скажет, будто вы наш кузен из Килгарвана, — сказала она. — Вот будет весело! Боюсь, мне не удержаться от смеха, когда я увижу, как вы входите в дом вместе с остальными!

— Но ты не должна смеяться, — строго наказала ей Джорджина, — не то все станут удивляться, с чего это ты вдруг веселишься. А я ни за что на свете не хотела бы, чтобы меня разоблачили.

Ей стало немного не по себе, когда Силли с готовностью согласилась помочь. Но гордость не позволила ей признаться в этом, и, когда она вернулась домой, мысли о маскараде уже полностью овладели ею.

На следующий день она без труда отыскала в рощице соломенный наряд, оставленный, как и было обещано, для нее Силли. Она натянула на себя капюшон и юбку, которые, к ее удовлетворению, полностью скрыли платье. Но не успела она переодеться, как услышала приближающиеся шаги. Это был брат Силли, пятнадцатилетний парнишка, который пришел, чтобы отвести ее к соломенным парням. Он показал ей, как надеть остроконечный капюшон, который полностью скрыл ее золотистые кудри и лицо.

Когда с маскировкой было покончено, они направились к лужайке, где присоединились к остальным ряженым.

Джорджина испытала неловкость, попав в исключительно мужскую компанию. К счастью, дом, где играли свадьбу, был недалеко.

Когда ряженые приблизились к коттеджу, Джорджина услышала звуки музыки и смех. В открытую дверь ей был виден скрипач, игравший веселую музыку, под которую танцевали гости. При появлении соломенных парней танцы прекратились, и все обступили странных гостей. Джорджина успокоилась, когда убедилась, что ее костюм не позволяет опознать ее. Она была рада, что пришла сюда. Уютный дом со свежевыбеленными стенами, веселыми гостями, манящими запахами пирогов и жареной свинины показался ей особенно гостеприимным после одиноких дней в «Дубах», и она решила повеселиться вволю.

Ряженые, желая развлечь гостей, запели веселую песню. Джорджина поняла, что только четверо из соломенных парней должны участвовать в танцах, а ее роль заключается лишь в том, чтобы, смешавшись с гостями, кивать в ответ на их попытки отгадать, кого скрывают соломенные костюмы. Она видела Силли, которая стояла рядом с невестой и хихикала, прикрыв рот рукой. Переводя взгляд с одного ряженого на другого, девушка пыталась узнать, кто же из них Джорджина.

Неожиданно все смолкли, и ее сердце сжалось от дурного предчувствия. В дом вошел новый гость, чье появление вызвало интерес всей компании. С того места, где стояла Джорджина, хорошо была видна входная дверь, и первой ее мыслью при виде высокой фигуры Шеннона было бежать. Однако это было невозможно, и она уповала лишь на то, что ее маскарад позволит ей и дальше оставаться неузнанной. Прижавшись к стене, она затаила дыхание, наблюдая, как Шеннон поздравлял жениха и невесту. Казалось, он чувствовал себя на деревенском празднике как дома. Гости преодолели стеснительность и окружили Шеннона, довольные его вниманием. Испытывая к нему неприязнь, Джорджина думала, что и другие разделяют ее чувство, однако, казалось, все обстояло как раз наоборот. Он знал почти каждого по имени, и хотя, по ее мнению, держался со свойственной ему самоуверенностью, фермеры такую снисходительную манеру общения, видимо, считали совершенно естественной для человека его положения.

Для нее было загадкой, как ему удалось заслужить их признание. Но тут на память ей пришли слова сэра Джона о том, что ни один землевладелец, который хорошо знает свое дело и заботится о благе своих арендаторов, никогда не будет иметь с ними проблем. Она неохотно признала это. Судя по разговорам вокруг, именно эту тактику и избрал для себя Шеннон. Несомненно, многие из фермеров, так же как и Дансел Линч, с сожалением наблюдали, как земля уходит из рук Пауэров, и опасались намерений нового хозяина. Но, видимо поняв, что эти намерения направлены также на их пользу, были не прочь избавиться от нерадивых владельцев, правивших ими после смерти Деклана Пауэра.

Джорджина умирала от страха, боясь оказаться разоблаченной, и отчаянно пыталась найти способ, как поскорее сбежать. Один раз ей показалось, что цепкий взгляд быстрых серых глаз Шеннона выхватил ее из компании соломенных парней, но в следующее мгновение он отвернулся, и она с облегчением вздохнула.

Все это время она не спускала глаз с двери, и, когда хозяин повел Шеннона в комнату, где был накрыт праздничный стол, она решила, что удобный момент наступил, и, тихонько продвинувшись к выходу, выскользнула наружу. Очутившись на свежем воздухе, она вздохнула полной грудью и засеменила по лужайке так быстро, как только позволял ей неуклюжий наряд. Вблизи коттеджа она не отважилась снять соломенный костюм и решила сделать это, когда доберется до той самой рощицы, где нашла его.

Она уже почти достигла нужного места, как вдруг позади себя услышала топот копыт. Резко обернувшись, она увидела, как прямо на нее движется двуколка, и услышала голос Шеннона, который настойчиво звал ее.

— Подождите, мисс Пауэр! — крикнул он, останавливая двуколку рядом с ней.

Обескураженная, она застыла на месте, а он как ни в чем не бывало, словно перед ним стояла благовоспитанная юная леди в обычном платье, а не это нелепое чучело из соломы, продолжал:

— Вам придется довольно долго добираться до дому, но, кажется, собирается дождь. И если вы сядете рядом со мной, я буду рад отвезти вас домой.

Его спокойная уверенность неожиданно вызвала у Джорджины раздражение и чувство досады, что ее разоблачили.

— Как вы догадались, что это я? — спросила она.

— На вашем месте я не был бы столь самоуверенным, — сухо ответил он. — Здешние люди обладают большим чувством такта, мисс Пауэр, и, если они увидят ряженого в туфлях, какие не носят здешние парни, они не будут тыкать в него — или в нее — пальцем, дабы не ставить в неловкое положение.

Джорджина непроизвольно посмотрела на носы своих голубых туфелек из мягкой кожи, выглядывавших из-под края соломенной юбки, и поспешно спрятала их.

— Боюсь, теперь уже поздно, — усмехнулся Шеннон, наблюдая за ней. — Я бы посоветовал вам снять с себя сей наряд, прежде чем вы сядете рядом со мной. Моей лошади, как вы могли заметить, он страшно не нравится.

Ей оставалось лишь восхищаться, с какой легкостью он удерживает серую кобылку, испугавшуюся соломенного пугала. Однако ее восхищение ничуть не уменьшило ее гнева, и она упрямо возразила:

— У меня нет ни малейшего намерения ехать с Вами, сэр. Я дойду до дому пешком.

— Умоляю вас отказаться от этой мысли, мисс Пауэр, — настойчиво произнес Шеннон. — Если вам не хватает здравого смысла и вы не видите, что юной леди — в маскарадном костюме или без него — не пристало расхаживать одной в столь позднее время, то позвольте заверить вас, что вы представляете собой довольно нелепую картину.

В темноте она не видела его лица, но была уверена, что оно выражало присущую ему самоуверенность. Загнанная в угол, она почувствовала, что окончательно теряет самообладание, но, взяв себя в руки, спокойно ответила:

— Мое поведение вас не касается, сэр. Я рассматриваю ваше замечание как довольно навязчивое.

— Черт возьми, так оно и есть, — спокойно признал Шеннон. — Но вы могли бы избавить меня от него, если бы не вели себя как настоящий сорванец! Поскольку вы живете в моем доме, мисс Пауэр, и пока вы будете оставаться в нем, я обязан заботиться о том, чтобы ваше имя не сделалось предметом для сплетен в округе! Когда вы переедете в Крайторн, то будете вольны поступать, как вам вздумается. А теперь снимите с себя этот нелепый костюм и полезайте в двуколку. Я не намерен и дальше препираться с вами.

Джорджина почувствовала удовлетворение от того, что наконец-то вывела Шеннона из себя, но, к своему удивлению, обнаружила, что не желает дальше испытывать его терпение. Торопясь, она непослушными пальцами стянула с себя соломенный наряд и, ухватившись за протянутую им руку, взобралась в двуколку.

Весь путь до «Дубов» они проделали в полном молчании, но желание оправдаться было столь велико, что прежде, чем двуколка подъехала к лужайке перед домом, она тихо произнесла:

— Вам незачем было говорить мне подобные вещи. Я не меньше вашего имела право прийти на свадьбу.

— Вы имели право прийти туда как мисс Пауэр с надлежащим сопровождением, а не разыгрывать из себя чучело, — сурово изрек Шеннон. — Однако вам не следует меня поучать.

— Разумеется, нет. Так же, как и вам меня!

Она с трудом сдержалась, чтобы не разрыдаться. Она не хуже его знала, что была виновата, и отчаянно желала, чтобы он припустил лошадь и они добрались до дому как можно скорее.

Единственным утешением в ее подавленном состоянии было сознание того, что она, по крайней мере, вывела его из себя. Но даже эта победа была у нее отнята, когда он после некоторого молчания сказал:

— Полагаю, что вся беда в том, что вы здесь отчаянно скучаете. Молодой Квинливен говорил мне, что вы прекрасная наездница. Почему бы вам не развлечь себя достойным образом, вместо того чтобы пускаться в детские забавы вроде сегодняшней?

Она не знала, то ли ей удивляться, то ли обижаться, а поэтому, подавив ненужные эмоции, тихо сказала:

— Нет, благодарю вас! Если бы вам, к несчастью, довелось прокатиться на одной из лошадей моей тети!..

— Я говорю не о них. Я имею в виду моих собственных. Я не считаю Джуно подходящим для леди, но в конюшне есть красавец гнедой, доставленный Хангером сегодня утром из Кенмара, который вам подойдет.

Джорджина покраснела. Застигнутая врасплох, она могла лишь пролепетать:

— Но я не могу… Я не могла бы!..

— Почему нет? — удивился Шеннон. — Вы опасаетесь, что не справитесь с ним?

— Разумеется, дело не в этом! Я… я не желаю принимать одолжение от вас, сэр!

Шеннон коротко рассмеялся.

— Уверяю вас, что это не слишком большая плата за то, что я лишил вас возможности получить наследство, мисс Пауэр, — сказал он. — Кроме того, я не считаю, что вы должны отклонять мое предложение, если это поможет в дальнейшем удержать вас от сумасбродных выходок вроде той, что вы позволили себе сегодня.

Она удивленно посмотрела на него. Ей ни разу не приходило в голову, что он мог подумать, будто та враждебность, с которой она обходилась с ним с первого момента его появления в «Дубах», вызвана ее негодованием по поводу того, что он стал между нею и наследством Нолы. Одна только мысль, что он мог подозревать ее в этом, заставила Джорджину вспыхнуть до корней волос.

— Но это не из-за… Я никогда не думала… — заикаясь, начала она.

— О чем вы никогда не думали, мисс Пауэр?

— Что я… что вы… Я никогда не собиралась стать наследницей «Дубов»! Мне это и в голову не приходило!

Шеннон недоверчиво посмотрел на нее.

— И вы думаете, что я в это поверю, — едко спросил он, — когда вы взъелись на меня, едва я успел переступить порог дома?

— Но это все потому… — Она резко замолчала, чувствуя невозможность объяснить ему, что причина заключалась в его самоуверенности.

— Потому что… — безжалостно повторил он. — Итак, мисс Пауэр? Я жду.

Ее негодование вспыхнуло вновь.

— Потому что вы были грубы и не желали ни с кем считаться! — откровенно призналась она. — И это чистая правда, сэр! Вы можете верить мне или не верить, но у меня и в мыслях не было становиться наследницей «Дубов». Если вы полагаете, будто я настолько отвратительное создание, что могла бы невзлюбить человека лишь потому, что жаждала получить наследство, которое подвернулось ему…

— Я принимаю осуждение моих манер, мисс Пауэр, — с иронией произнес Шеннон, — но думаю, что вы заблуждаетесь, говоря о смерти моей жены как о подвернувшемся наследстве. Полагаю, вы вряд ли можете говорить об этом со знанием дела.

— Я не имела в виду… Я вовсе не это хотела сказать, — попыталась защититься Джорджина. — Я ничего об этом не знаю… И если вы скорбите о ее смерти, то с моей стороны было бы жестоко так говорить…

Он ничего не сказал, чтобы помочь ей, и она с горячностью продолжила:

— Вы меня не так поняли, но это не меняет дела. Вы были невероятно грубы, и я не беру обратно своих слов.

— Я не вижу причины, по которой вам надо это делать, — сказал он самоуверенным тоном, так раздражавшим ее. — Однако я не понимаю, почему вы должны отклонять предложение воспользоваться моей лошадью лишь потому, что мои манеры оставляют желать лучшего. Если хотите знать, я предлагаю вам это исключительно из эгоистических побуждений. Как я уже говорил, меня не устраивает, что вы слоняетесь по округе, словно бродяжка.