— «Кодекс чести»! — с издевкой сказал О'Брайен. — Ты не читал во вчерашней «Санди кроникл» о создании сети армейских борделей в Южном Вьетнаме? — С этими словами он взял Седрика под руку и, сказав ему что-то вполголоса, увлек в библиотеку.

Когда дверь за ними закрылась, Джун сказала:

— Я часто встречалась с Хью Кэмпбеллом. В детстве мы даже дрались… А теперь его нет. Странно, правда?

Мадемуазель Дюраль встала и быстро вышла из гостиной.

— Какая-то она сама не своя, — заметила Джун. — Побледнела, осунулась даже.

— Ты же рассказывала, что она тоже воевала, — напомнил Мервин. — Наверно, спор твоего отца с мистером О'Брайеном напомнил ей о чем-то…

На экране разыгрывались бутафорские бои и, фальшивые страсти. И хотя они уже давно не следили за фильмом, Джун охватила непонятная ей тревога. Она тихонько прикоснулась пальцами к руке Мервина, спросила:

— А ты никогда не поедешь воевать? Правда?

— Не знаю, — ответил Мервин и подумал при этом, что если даже ему и придется встать под армейские знамена, не сейчас, конечно, а когда-нибудь в будущем, то уж он-то не даст себя так просто убить, как этот Хью Кэмпбелл.

Он, Мервин, — потомок великих воинов и сам воин каждой каплей своей крови. И ему уже рисовались картины боя, в котором он совершал героические подвиги. А потом? Потом — ордена, цветы. И обожающий взгляд счастливой Джун…

Фильм завершился счастливым концом. После короткого выпуска новостей началось комедийное ревю Дика Эмери. И вскоре Джун и Мервин забыли о разговоре старших — и надолго… Так забывается, может быть, и важное и существенное, но в данный момент далекое и непосредственно не касающееся человека…

7

Джун не без удовольствия посещала теперь колледж. Невероятно!.. Если бы до болезни кто-нибудь сказал ей, что такое может быть, она сочла бы этого человека лицемером или просто лжецом. Удовольствие начиналось с того момента, когда она садилась утром на свой мотоцикл. Ощущение быстроты рождало в душе песню. И Джун пела всю дорогу, пела громко, весело. С песней она влетала во двор колледжа, на зависть многочисленным соученицам, и лихо осаживала свой блестящий, новенький «судзуки» в каком-нибудь дюйме от стены.

Уроки теперь приносили радость познания, радость открытия. Джун жадно ловила каждое слово учителей, словно боялась, что очередное занятие будет последним в ее жизни. И читала, читала запоем все, что было рекомендовано учебной программой и что они с Мервином намечали для себя по списку «Минимум гармонично развитого человека». Идея списка была подсказана им Дэнисом. Он с увлечением принял участие и в его составлении. Не остались в стороне мадемуазель Дюраль и Седрик Томпсон. Основным критерием служила необходимость познать азы человеческой мысли в широком объеме астрономии, медицины, географии, истории, философии. Из искусств были взяты три кита: театр, литература, живопись.

И день стал казаться Джун коротким, ничтожно коротким. Раньше времени было предостаточно. Оно в избытке расточалось на пустяки. Теперь его не хватало даже на самое главное — прочесть и осмыслить очередные сто страниц Лукреция и Гегеля, Гёте и Сервантеса, Кропоткина и Гэлбрайта…

К тому же Джун возобновила тренировки по каратэ. Дважды в неделю прямо из колледжа она мчалась в Питонэ. И каждый раз едва успевала к началу работы своей клубной секции. А как великолепно было чувствовать себя абсолютным хозяином своего тела! Как сладостно ныли все мускулы, все косточки после многочисленных и разнообразных упражнений. И как венец всего — клубная сауна, ледяной душ.

Джун уже оделась и стояла перед зеркалом в просторной раздевалке бани, медленно расчесывала свои длинные густые волосы. Невдалеке в глубоких креслах сидели две ее приятельницы — Клэр и Нори. Девушки пили прохладный апельсиновый сок.

— Опять ты сегодня без предупреждения провела в полную силу свой коронный прием, — недовольно хмурясь, проворчала Клэр.

— Извини! — Джун усмехнулась. — Следующий раз непременно скажу: «Разрешите, мадемуазель, уложить вас на землю шейной скобой слева».

— По крайней мере, это было бы в рамках кодекса чести, — сказала Клэр.

— И она еще обижается! — Нори с осуждением взглянула на Клэр. — Ты, видно, забыла, зачем мы сюда пришли, в этот вертеп костоломов и живодеров? Мы, девушки из добропорядочных семей, зачем мы здесь?

Клэр, насупившись, молчала.

— Не хочешь говорить? Тогда я скажу. Мы здесь для того, чтобы научиться самим отстаивать нашу честь, чтобы уметь при любых обстоятельствах защитить себя от грабителя и насильника. Уж не надеешься ли ты на то, что теперешние «джентльмены удачи» будут свято блюсти этот самый кодекс рыцарской чести? Нет, это просто восхитительно!

— Конечно, теннис эстетичнее, — поддержала Нори Джун. — Но он вряд ли оградит нас от покушения негодяя или вора.

— Вы меня не так поняли, — проговорила сквозь слезы Клэр. — Просто мне было досадно и обидно, что я опять не смогла парировать этот прием!

Джун обняла ее, потерлась по маорийскому обычаю — носом о нос, ласково сказала:

— Глупышка ты, Клэр! Ты же видела, что даже инструктор ничего не может поделать против этого приема.

Едва девушки вышли на улицу, как их догнал Джон Барли, старший инструктор клуба.

— Извините, — сказал он, — надеюсь, вы помните, что следующая тренировка не через день, а завтра?

— Разумеется, помним, — ответила за всех Нори. — Тем не менее спасибо, Джон.

— Хорош наш красавчик Барли, не правда ли? — спросила Нори, когда инструктор ушел. — Плечи, бицепсы, торс — Аполлон!

— Но ведь он глупее самого бестолкового барана на всем Северном острове! — отозвалась со смехом Джун.

— Может быть, ты еще скажешь, что он глупее, чем твой черномазый… Виновата, бронзовокожий… Ну как его там…

— Мервин, — простодушно подсказала Клэр.

— Вот-вот, именно он, именно он!

— Замолчи! — вне себя крикнула Джун. Она бросилась к своему «судзуки» и минуту спустя скрылась за поворотом.

— Чего это она? — Нори насмешливо пожала плечами. — Тоже мне — Ромео и Джульетта!..

Джун стрелой летела по хайвэю. Она давно превысила лимит скорости, но не замечала этого. Слез было мало, и они быстро высохли на ветру. Были думы, не менее горькие, чем слезы обиды. Почему есть люди добрые и злые? И неужели нельзя сделать так, чтобы все любили друг друга? Откуда, ну откуда в человеке с самых юных лет берутся зависть, злоба, ненависть?

Ведь ровным же счетом нет никакого дела этой противной, желчной Нори до ее, Джун, друзей. И есть у Мервина маорийская кровь или нет ее вовсе — тоже никого не касается. Кстати, именно при смешанных браках рождаются самые одаренные дети. Так, кажется, было написано недавно в одной из статей «Вумаис уикли»…

Маори… Маорийцы были бесстрашными мореходами. Они были и отважными воинами. Если бы это было не так, то они и не выжили бы вовсе. А природный ум маорийских вождей! А их врожденное чувство собственного достоинства!.. Мервин, конечно же, унаследовал все лучшее от своих далеких предков!..

Где-то внизу метнулась вправо, в горы, словно петля искусно брошенного гигантского лассо, Первая Северная Дорога. Промелькнули бойни. Далеко-далеко слева вспыхнули ровные цепочки электрических огоньков.

Джун отчетливо представила себе верхнюю палубу «Арануи». Крупные чайки, распластав сильные крылья, словно висят в воздухе в двух-трех ярдах над головой. Так они парят все три часа, пока океанский паром пересекает пролив Кука. Лишь изредка, когда кто-нибудь бросает за борт кусок бутерброда или огрызок груши, чайка быстро ложится крылом на волну, подхватывает добычу и вновь плывет в воздухе над паромом. Пронзительный ветер загоняет людей в салоны. Одни уткнулись в телевизор, словно он не надоел им до смерти дома. Другие забрались в ресторан — и едят, едят, будто голодали до того целую неделю. А те пьют и пьют пиво целыми пинтами, как если бы его вовсе не было на берегу и бар «Арануи» — единственный «оазис» в округе на тысячу миль…

Побродив по палубе, Джун спускается в каюту номер один — для особо важных лиц, гостей капитана. Отец, оторвавшись от своих бумаг, ласково смотрит на дочь. Джун садится рядом с ним, прижимается головой к его плечу, закрывает глаза. Ей очень не хочется натолкнуться на строгий взгляд гувернантки.

В репродукторе раздается звонкий щелчок, и бархатистый баритональный

бас возвещает: «Капитан имеет честь пригласить на мостик мистера и мисс Томпсон и мадемуазель Дюраль…»

У капитана чисто, прохладно, стоит множество каких-то приборов. Сквозь широченное окно пролив виден весь как на ладони. Справа еще виднеются последние холмы в окрестностях столицы, а далеко слева уже появились берега Южного острова. На ближайшую к парому скалистую глыбу наползла мохнатая туча, словно кто рябой, скуластый натянул до самых бровей шапку из темной норки.

Капитан вполголоса отдает команды, почтительно улыбается гостям, рассказывает морские исторические анекдоты, показывает путь «Арануи» по лоции…

«Боже мой, — думает Джун, — как давно это было! Тогда я еще не знала Мервина. А Нори просто злая дура. Она и в день моего рождения сказала, что «этот слишком загорелый оборванец» им вовсе не компания. Всех-то она поучает, всем-то навязывает свои советы. И тайно ликует, радуется, когда другим тошно!»

Смеркалось. Джун включила ближний свет. За холмами потянулся невидимый с хайвэя пригородный поселок Кандаллах. Замелькали склады, ремонтные мастерские, портовые и железнодорожные службы. Джун миновала Ботанический сад, свернула вправо. По бесконечным серпантинам крутой улочки «судзуки» доставил ее в Нортлэнд.

Вскоре она уже сидела на диванчике в крохотной гостиной Мервина. Его отец радушно угощал ее чаем, дешевым кексом из углового «тип-топа», мятными конфетами. Джун были симпатичны и его кроткая улыбка, и старенькая домашняя куртка, и грубые глиняные чашки, в которые он наливал чай, и старомодный стол, вздрагивавший от каждого к нему прикосновения.

Мервин с каменным лицом неподвижно сидел на стуле. Он стыдился и этой гостиной, и этого стола, и этого жидкого чая. Он ни за что в жизни не признался бы в этом, но сейчас он стыдился и своего отца, своего горячо любимого отца, его куртки, его неуклюжести, с которой он подливал Джун чай или подкладывал ей конфеты. Стыдился и ненавидел, презирал себя за это… Он боялся, что отец скажет или сделает что-нибудь такое, что обидит Джун, обидит нечаянно и непоправимо. И он с трудом сдерживался, чтобы не вскочить со стула и не увести Джун из дома. Все равно куда, лишь бы из дома. А Джун пила чай и с интересом слушала все, что ей рассказывал отец Мервина.

— Мервина еще и на свете не было, — говорил он, — когда мы с его покойной матерью поселились вот в этой самой обители. Подумать только, чуть не с самого края света — из-под Гисборна — и в столицу! Мне, когда мы сюда вселялись, начальство сказало: «Видишь из окна море, Джек? Так вот, за вид будешь доплачивать пять долларов. Вид, он тоже денег стоит!» Так-то вот, дети… Ничего на этом свете даром не дается. Рано или поздно, так или иначе, но за все приходится расплачиваться.

Есть у нас водитель, сменщик мой, Джок его имя. Нас так и зовут в бригаде: «Экипаж Джек и Джок». Так вот, появляется он однажды на службе на три часа раньше положенного. Да, я и забыл сказать, что сменщик мой — холостяк. Так вот, появляется он и прямым ходом жмет к начальству…

Дальнейшую сцену Джек разыграл в лицах.

Джок: Почтительно прошу предоставить отпуск на неделю!

Начальство: Но ведь ты был в отпуске не так давно! Может, случилось что?

Джок: Именно случилось!.. Видите ли, нагрянули на мою голову сразу две девицы — одна из-под Нейпьера, другая — из Инверкаргилла…

Начальство: Ну и что же? Хотя постой — ты же к нам перевелся как раз из Инверкаргилла. А до того работал и под Нейпьером, не так ли?

Джок: Истинно так. В общем, обе девицы утверждают, что я обещал на них жениться!

Начальство: И это правда?

Джок: Увы… Они собираются теперь притянуть меня к суду за нарушение клятвы.

Начальство: Зачем же тебе отпуск, несчастный ты клятвопреступник?

Джок: Спрячусь у своих дружков. Смотришь, грозу стороной и пронесет!..

Джун хохотала, Мервин улыбался. Гюйс, который мирно посапывал на диване, вскочил и захлебнулся хриплым лаем.

— Мервин, — проговорил вдруг Джек, — Мервин, доставил бы ты нам с Джун удовольствие. А, сынок?

Мервин встревожено смотрел на отца.

— Прочти свои новые стихи, — ответил тот на немой вопрос сына.

— Ну что ты, пап! — Мервин даже привскочил на стуле. — Как ты можешь…

— А что я плохого сказал? — спокойно перебил его отец. — Просто я хочу, чтобы ты поделился с нами песней, которая родилась в твоей душе!